Что за слащавая романтическая белиберда! — думал сержант о романе. Только от смертельной скуки можно такое читать. Ещё жарища стоит такая… Искупаться бы… Он ещё раз зевнул и захлопнул книгу.
Вдруг перед ним, будто из марева зноя, возникла весьма странная дама, достойных габаритов, в мощных очках и обёрнутая, как спросонья показалось сержанту, во флаг Соединённых Штатов.
«Штатовские диверсанты!» — пронеслось в сержантской голове. И одна рука его потянулась к телефону, другая — к кобуре.
— Не делайте глупостей, молодой человек, — низким голосом попросила дамочка. — Уничтожить меня невозможно. Даже коммунисты в доперестроечную эпоху берегли меня как Старую Крысу из «Маленького принца» Экзюпери. Они периодически приговаривали меня к смертной казни, но всякий раз им приходилось меня миловать: ведь я была у них одна. Впрочем, вам этого не понять: вы уже иной формации. И слава Богу.
Обе руки сержанта вернулись на место, и он с любопытством уставился на дамочку. Только сейчас он рассмотрел, что это не американский флаг — это на ней такая футболка.
Тут дамочка увидела книгу на столе, и её очки слегка запотели.
— Мой любимый роман, — сентиментально призналась она. — Соответственно, мой любимый герой. Всю свою сознательную жизнь старалась ему подражать. Вечная борьба, подполье, страдания, голод, холод, вдали от Родины, от возлюбленной, и — какая прекрасная смерть — от руки врага! Что может быть прекраснее, не правда ли, гер сержант? Пастораль! Об этом может только мечтать настоящий революционер! Одобряю ваш выбор, гер сержант!
«Бундесовская шпионка!» — предположил гер сержант.
Дамочка-Овод придвинулась совсем близко к сержантику и страстно, но чётко произнесла:
— Мне крайне необходима ваша дивизия, гер сержант! Я надеюсь, вы не будете против, если я поведу вашу дивизию брать Кремль вместе с папашей Зю?
«Сумасшедшая! — догадался гер сержант. — Или на солнце перегрелась».
Но настроение его почему-то улучшилось, и он почувствовал расположение к Оводихе.
— Думаю, для вас не секрет, что к власти вернулись коммунисты? — опять спросила Оводиха и направила на догадливого сержантика свои мощные линзы.
— Да мне что… — развёл руками гер сержант. — Мне лишь бы зарплату платили, да квартиру дали…
— В таком случае, гер сержант, жить будете в общаге по три семьи в одной комнате, а получать будете ровно столько, чтобы хватило на ширмочку отгородиться от семьи товарища. Кроме «Красной Звезды» и «На страже Родины» не увидите ни одной газеты, а за рассказанный приятелю анекдот не будете вылезать с гауптвахты. Это я вам обещаю при коммунистах, гер сержант!
Ещё через двадцать минут совершенно распропагандированный гер сержант пропустил Оводиху на территорию дивизии с подошедшим облегчённым Непрухой.
Настроение у сержанта на удивление поднялось, и он не переставал улыбаться. Он встал, тщательно осмотрел запертые ворота, калитку в воротах и недоумённо пожал плечами: как могла эта габаритная дамочка сквозь них просочиться? Он даже посмотрел вверх, где по летнему небу ползли курчавые облака, и решил, что она, скорее всего, спустилась на парашюте.
Тем временем Валерия Ильинична Новодровская (дамой-Оводом, спустившейся на КПП на парашюте, разумеется, была она), сопровождаемая еле тащившимся рядовым Непрухой, обнаружила на плацу одинокий танк. С большим трудом с помощью полудохлого Непрухи она взобралась на распалённую солнцем броню и пальнула из ракетницы.
Когда возле неё с любопытством собрались кантемировские танкисты, Валерия Ильинична поправила внушительные очки и держала такую страстную речь:
— Воины! Я обращаюсь только к воинам, а не к тем, кто таковым себе кажется: трансвеститы отдыхают. Воины славной Кантемировской дивизии! В эти решающие для нашего Отечества дни выборов нам вернули единственное право русского народа — право быть рабами. Народ, который на восемьдесят процентов состоит то ли из кроликов, то ли из баранов, снова захотел в клетку. В клетке кормят, там социальная защищённость и страховая медицина. Ему представлялся капитализм, то бишь воля, неким мужицким раем, где купаешься целый день в молоке и ешь мёд пригоршнями. А на воле голод, стихийные бедствия, охотники, враги, эпидемии. В клетке им всё время что-то клали в миску. Правда, клали мало, но много ли надо кролику? Или барану.
За годы демократии наша страна ничему не научилась. Общество больно сифилисом в последней стадии, гниёт заживо, и у него отвалился нос.
Я не уважаю свой народ. Я его люблю и жалею, я отдам за него жизнь. Но уважать мне его не за что. Он либо безмолвствует, либо просит корма. Для него самая большая удача — это переменить хозяев. Власти всех сортов вьются над ним, как стервятники. А стервятники над живыми не летают.
Но есть в народе десять-пятнадцать процентов — это живые. Они хотят жить и умереть свободными. Нас, живых, мало, и мы должны это знать. Нам дали проглотить кусок мяса — свободу, а теперь его будут медленно вытаскивать обратно за верёвочку. Но мы уже познали вкус этого мяса, мы так просто его не отдадим. Мы, вкусившие свободу, будем за неё сражаться, и остановить нас невозможно: пасту выдавили из тюбика.
К власти вернулись комуняки. В Кремле засядет папаша Зю, давно потерявший всю свою идейную крепость и выдохшийся, как открытый «Тройной» одеколон. На его месте я бы застрелилась: с Россией ему не справиться. Он, бедняга, сам не ожидал своей победы. Я думаю, он давно уже наложил в свои коммунистические порты и не знает, как избавиться от бремени власти. Ему нужно помочь.
Но кроме чахлого папаши Зю в России существуют силы пострашней: это ампировы, бакашовы-маркашовы и прочая прокоммунистическая чернь. Они хотят взять реванш, они рвутся к власти и не остановятся ни перед чем. Они устраивают свои кошачьи концерты, они жаждут нашей крови. Это значит, что в очень скором времени тех, кто хочет жить и умереть свободными, будут топить и вешать — это их любимое занятие.
Мне претит пассивное ожидание казни. Смерть мы должны встретить в бою. Если не победим. По крайней мере, каждый свободный гражданин обязан по первому требованию предоставить свой труп в распоряжение Отечества. Но мы должны победить!
Между красными и белыми не может быть консеснсуса. Между нами снова, как встарь, только чистое поле, на котором решится судьба России. Она, как брошенный ребёнок, рыдает под сосной и зовёт маму, царя, КГБ, СССР, ОМОН, власть. Нам нельзя её жалеть. Мы, волки, жалеть ягнят не умеем.
Коммунизм лечится как рак — хирургически. Анестезия не обязательна. Даже если весь народ, все наши бараны и кролики обалдеют от восторга — мы пойдём против народа. Мы ему ничем не обязаны. Пойдём против всех, кто пойдёт против свободы. На месте России может оказаться пепелище, тайга, братская могила. Но нового архипелага ГУЛАГ на месте России пусть не будет никогда. У нас есть только два пути: быть свободными и сдохнуть вне колючей проволоки, под звёздным небом, или снова стать кроликами и очутиться в клетке с пайкой в миске. В своё время мы не добили коммунистическую гадину, и она готовится снова пожрать Россию. Она снова загонит нас — лесных, серых и свободных — за флажки и начнёт свою дикую охоту. И пока вся страна не превратилась в сплошной ГУЛАГ, воины, я призываю вас к оружию! Трусливые пусть спят у параши и не имеют никаких прав — даже права сражаться за свободу своей Родины.
Мы победим! Мы заспиртуем в банке папашу Зю и поместим в кунсткамеру между двухголовым телёнком и сушёным крокодилом. Мы выковыряем из стен Кремля урны их коммунистических деятелей и продадим за валюту на аукционе. А на их большую коммунистическую могилу мы с радостью возложим венок из миллиона алых роз.
Мы будем свободными, а, значит, сделаем себя и своих детей счастливыми. Воины, к оружию!
Валерия Ильинична говорила два часа. Воины забыли о жаре и слушали, открыв рты, почти влюблённо глядя на Новодровскую. Финал её речи потонул в овациях, воинственных кличах и бросаниях шлемов в небо. Кантемировская дивизия была её.
Комдив, которому Валерия Ильинична передала толстый пакет от брата Андрюши, принял её на довольствие и выделил ей персональный танк.
Валерию Ильиничну отправили к каптернармусу, перерыли весь склад, но, к сожалению, подобрать комбинезон нужного размера никак не удалось. Тогда комдив привлёк местных портных, и они в срочном порядке из трёх камуфляжей самого большого размера пошили то, что нужно. Ещё для Валерии Ильиничны нашли танкистский шлем и полевой бинокль. Облачившись в комбинезон, шлем и повесив на шею бинокль, Валерия Ильинична смотрелась весьма комично. Ещё она очень просила автомат Калашникова, но комдив подарил ей именной пистолет.
Выделенный ей танк Валерия Ильинична хотела окрестить «Лерой», но воины, помявшись, сказали, что у танка должно быть мужское имя. И Валерия Ильинична согласилась на «Валеру». С одной стороны танка написали белой краской огромными буквами:
