— Следователи подтвердили, что найденный сегодня утром в доке С5 человек был убит, — сообщила она. — Жертву звали Габриэль Доминго, он был рабочим-строителем. — Затем она повторила то, что Кэл уже слышал.
Имя убитого не говорило Кэлу ровным счетом ничего, но когда голопроектор спроецировал в пространство медленно вращающийся бюст жертвы, Кэл невольно стиснул пальцами ручки кресла.
— Гэйб, — машинально произнес он, лихорадочно соображая, откуда у него эта странная уверенность, что когда-то они были знакомы. Сокращенная форма имени вырвалась сама собой, но больше об их взаимоотношениях ничего вспомнить не удавалось. Кто они, коллеги? Старые друзья? Соучастники? Поверить в то, что это он убил Доминго, Кэл не мог.
Изображение повернулось; взгляд у Доминго был весьма необычный. В нем смешались вызов, любопытство и спокойная уверенность в себе. У Габриэля были жесткие черные волосы, закрывающие уши; на вид ему не было еще и тридцати, но лицо его было изборождено морщинами, словно он провел немало времени под палящими лучами Солнца.
— …видели в последний раз вчера около семнадцати ноль-ноль, — говорила тем временем ведущая, — когда он закончил работу и покинул «Витторию». На одежде убитого обнаружены кровавые отпечатки пальцев.
Последнее сообщение Кэл воспринял намного спокойнее, чем можно подумать. Видимо, в глубине души он уже приготовился к худшему.
— Полицейские хотят побеседовать с человеком, оставившим их, причем НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО в связи с обвинением в убийстве или хранении наркотиков. — Девушка покачала головой и улыбнулась самой фальшивой улыбкой, какую только можно вообразить.
— Полиция подтверждает также, что на месте преступления обнаружен «Витал-22». Специалисты-медики подчеркивают, что этот запрещенный законом восстановитель клеток не прошел полного тестирования, а значит, может нанести непоправимый вред здоровью каждого, кто его использует. Вполне возможно, что Доминго оказался еще одной жертвой в длинной цепочке убийств, связанных с наркотиками. С вами была Мишель Гарни.
Начался следующий репортаж, и Кэл выключил звук.
— По-моему, это именно то, что называется сокрушительные и неоспоримые улики.
— Вы считаете, труп из-за этого так улыбался?
— Не паясничай! — рявкнул Кэл. — Там была кровь.
— И к тому же вы были знакомы — так?
— Ты что-нибудь знаешь о нем?!
— Да ничего, — ответил Винсент. — Просто вы назвали его по имени…
— Да, лицо мне определенно знакомо, но больше я, к сожалению, ничего вспомнить не могу.
— Интересно, в тюрьме вам разрешат меня носить?
— А я-то думал ты скажешь: «Не беспокойтесь, вы никого не убивали».
— Не беспокойтесь, вы никого не убивали.
— Черт возьми, да что ты… Извини, у меня и в мыслях не было тебя обидеть. Но ты же понимаешь, что я волнуюсь.
— Я и не обиделся, но могу, если ты этого захочешь.
— Нет, не хочу, будь самим собой. А я постараюсь держать себя в руках. — Кэл заколебался. — Что может быть естественнее, чем просить компьютер «быть самим собой».
— Только моя надежда, что даже в тюрьме ты не утратишь чувства юмора.
— Это-то меня и беспокоит. Верится с трудом, но если выяснится, что я действительно кого-то убил, мне придется прийти с повинной. С другой стороны — какой преступник захочет сдаться добровольно?
— В такой ситуации все решают не разумные доводы, а подсознание, — заметил Винсент.
— Да, но… — Кэл остановился на полуслове, потому что в прихожей послышались шаги.
Это была Никки. Войдя, она тщательно заперла за собой дверь.
— Не ожидала увидеть тебя здесь, — сказала она.
— Из-за нашей последней стычки? — спросил Кэл, вставая.
— Нет. Просто ты стал гораздо реже появляться дома. — Она повесила куртку на спинку стула и с опаской подошла ближе. — Я тебе тут такого наговорила…
— Ничего, все в порядке. Нельзя сказать, что я этого не заслужил.
Потупившись, Никки присела на краешек кресла.
— Я уж забыла, когда ты последний раз смотрел новости, — вдруг сказала она.
— Пожалуй, я уже насмотрелся достаточно. — Кэл протянул руку и выключил дисплей, а когда обернулся, поймал обеспокоенный взгляд Никки. Она внимательно изучала его лицо, словно хотела увидеть там… Что? Чувство вины? — У тебя никогда не возникало желания поговорить о прошлом?
— Когда я прихожу домой, мне вообще не хочется ни о чем говорить. А когда потом у меня появляется такое желание, я уже от бешенства сама не своя.
— Что это значит?
Некоторое время она молчала, а потом сделала глубокий вздох и сказала:
— Ты же не слепой и видишь, во что превратился наш брак. — Она отвернулась. — Нам нужно расстаться.
Кэл хотел возразить что-то — и не нашел слов. Во рту пересохло. Внезапно вернулась головная боль, о которой он уже успел позабыть, — боль и щемящее чувство одиночества.
— Вот как? — выдавил он наконец. — Почему же ты до сих пор молчала?
— Не могла решиться, — сказала она. — Мне и так нелегко. Я должна сначала постараться осознать свое новое место в жизни. И кроме того, не хочу, чтобы ты подумал, что я принимаю решение под влиянием эмоций.
Ее холодная сдержанность была страшнее, чем любой безудержный гнев. Никки опять взглянула на него:
— Ты же согласен со мной, не так ли?
Кэл отрицательно покачал головой и промямлил:
— Я думал, я понимаю.
Конечно, он уже начал подозревать, что их брак столкнулся с какими-то трудностями, однако никак не мог уловить их причину. Может, всему виной его эгоизм или же постоянная занятость, но если дело в чем-то другом? Он уже был на грани того, чтобы рассказать Никки о том, что потерял память, но вовремя опомнился. Сейчас это прозвучало бы вопиющей ложью, придуманной специально для того, чтобы удержать Никки любой ценой. И что хуже всего, не зная прошлого, он не мог с уверенностью сказать, что она делает ошибку. Кто знает, что он уже натворил и может еще натворить? А тому, кто не в состоянии убедить самого себя, нечего и пытаться убедить кого-то другого.
— Скажи, ты уверена, — спросил он наконец, — что поступаешь правильно? — И добавил без всякой задней мысли: — Ты мне очень нужна.
Глаза Никки подозрительно заблестели.
— Ты ведешь себя так, словно я тебе чужая. Я уже ни в чем не уверена.
— А я не уверен, каким образом разделение может помочь кому-то восстановить свою целостность. — Он с удивлением услышал в собственном голосе нотки обиды, и как можно обижаться на того, кого, если разобраться, он даже толком не ЗНАЕТ.
Никки смутилась:
— Ты уже давно не говорил мне, что я тебе нужна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
