Потом он медленной, такой шикарной, совершенно московской походкой пересек площадь и вошел в «Бристоль», в кафе.
Вообще-то он не пил и не любил спиртного, разве что за компанию с веселыми ребятами, чуть-чуть, ведь не откажешься, но сейчас заказал графинчик «своего» ликера (200 граммов) – 1 рэ 60 коп., и чашку кофе (15 коп.), положил цветы на стол, закурил сигарету «Таллин» и стал глядеть в окно на площадь.
«Так жить можно», – подумал он.
В кафе вошел Эдуард, подсел к Кянукуку. Он положил локти на стол, плечи его, обтянутые шерстяной рубашкой, высоко поднялись.
– Ну и дела, – проговорил он, поглаживая усики, устало позевывая.
– В чем дело, Эдуард? – спросил Кянукук. – Некоторая пресыщенность, а?
– Да нет, – Эдуард почесал за ухом. – Застряли мы тут из-за Олежки, вот в чем дело. Лету уже конец, а он все еще возится с ней. Знаешь, как такие люди называются?
Он перегнулся через стол и на ухо сообщил Кянукуку, как такие люди называются. Виктора покоробило это слово, но из вежливости он все же хихикнул. А Эдуард развеселился, осклабился, застучал пальцами по столу.
– Знаешь, сколько их тут было у меня за месяц? Не угадаешь!
И, заметь, ничуть не хуже, ну, может, чуть-чуть.
Он засвистел, молодецки огляделся, выпил Кянукукову рюмку и вздохнул.
– Дурак Олежка! Как ты считаешь?
Кянукук вздрогнул, но взял себя в руки и улыбнулся Эдуарду.
– Солидарен с тобой, Эдуард. Наше дело, как говорится…
И тоже перегнувшись через стол, шепнул Эдуарду на ухо. Тот удовлетворенно тряхнул своим браслетом.
– Послушай, Эдуард, зачем вы носите эти браслеты?
– Весь Запад так ходит.
Кянукук еле сдержался, представив себе «весь Запад» – миллиард людей, трясущих браслетами.
– Весь Запад, а? – с деланной наивностью спросил он и вскинул руку.
– Весь Запад, – убежденно повторил Эдуард – он имел второй разряд по боксу, водил мотоцикл, знал кое-какие приемы кэтча.
Жизнь его была полна приключений такого рода: «Помню, завалились мы во втором часу ночи с Петриченко во Внуково. Ну, там ведь все его знают: он сын того Петриченко… Да и меня тоже кое-кто. Поужинали мы, значит, на тысячу сто старыми, а у самих ни копья. „Вот так, – говорим, – батя, обстоят дела“. А батя, значит, то есть официант, нам: „Принесите, – говорит, – вечером в „Арагви“, не забудьте старичка“. Вечером, значит, опять приходим с Петриченко в „Арагви“, а старикашка уже там, сидит с блондиночкой. Мы ему две с половиной тысячи на стол, а он нам ужин заказывает на семьсот дубов. Блондинку мы, правда, увели. Вот так, фирма!»
Сам он был сыном учительницы, Олег и Михаил относились к нему немного иронически, но он этого не замечал, всегда был верен законам «мужской» дружбы, крепким он был парнем, с некоторой мрачностью в лице, но без тени сомнений в душе.
Вдруг Кянукук увидел в окно, что у гостиницы остановился автобус и из него вылезли пыльные и усталые кинематографисты.
Вот уже несколько дней они вели съемку в известковом карьере недалеко от города. Вытирая рукавом лицо, прошла в гостиницу Таня. Она была в брюках, тяжелых ботинках и штормовке. За ней последовали другие артисты, потом Павлик, операторы, автор, который все время неизвестно зачем таскался за группой, только мешал.
Глава 2
Она вспомнила, как первый раз увидела его на баскетбольной площадке. Это были полушутливые двадцатиминутные матчи: осветители против актеров, потом осветители против «болельщиков». Олег играл за «болельщиков». У него был четкий, совершенно профессиональный дриблинг. Все поняли, что это уже не шуточки, что вдруг появился настоящий игрок, когда он побежал по площадке с мячом, не глядя на мяч, а только вперед.
Все сразу увидели его, голого по пояс, в странных, пестрых трусах, в нем не было ничего лишнего, совершенно законченная форма двигалась к щиту, эллинский юноша – только, может быть, плечи чуть широки – продукт естественного отбора плюс поливитамины и научная система развития организма. Таня именно тогда в первый раз его и увидела. Он прошел сквозь строй защитников, как нож сквозь масло, и вдруг поднялся в воздух, и долго летел, все летел к щиту, и снизу, двумя руками точно положил мяч в корзину – гениально сработали мышцы его спины, рук и ног. Потом он просто дурачился, делал страшные рожи, когда о Итак, она вспомнила о нем. Дальше она вспомнила о том нелепом дне, когда к ней пришел избитый Марвич, и как нежность хлынула на нее голубой прозрачной стеной высотой с дом. Дальше она вспомнила улицу Лабораториум, прошлую и нынешнюю, все кошачьи свадьбы, свидетелями которых они были, и толкотню голубей под сводами башни. Дальше она вспомнила свое детство у Патриарших прудов, потом чудеса своего успеха: девочка из восьмого класса мечтала стать кинозвездой и вдруг и впрямь стала ею. Все шло, как по писаному, какой ангел занимается ее судьбой?
Она сильно уставала в последнее время на съемках, пока не образовался просвет в графике, и вот сегодня последний день в известковом карьере, а завтра начинается целая неделя отдыха.
В этот вечер все молодые люди, претендующие на ее внимание, почтили ее своими посещениями.
Первым пришел Борис, физик. Пока она мылась, он сидел в кресле и пел арии из опер.
– «Ах, никогда я так не жаждал жизни», – пел он.
Давно пора ему было уехать, но он все торчал в этом городе, насмешливо беседовал с Таней о разных разностях, видимо ждал, когда она сама бросится ему на шею.
– Жду дождей, – говорил он.
Может быть, действительно он ждал только дождей и ничего больше.
Потом пришел Олег и завел с Борисом разговор об электронике, кибернетике, об атомной войне. Этот светский разговор поддержала и Таня.
– Мне нужен только бункер и запас питания. Я гений, – сказал Борис.
– А мне лишь бы выскочить на орбиту – оттуда я смогу плевать на это дело. Я сверхчеловек, – сказал Олег.
Посмеялись. Олег не видел в Борисе достойного соперника.
Потом вдруг появился автор.
– Знаете, – сказал он, – получил совершенно отчаянное письмо от этого Марвича. Странный какой-то тип. Ведь мы с ним не знакомы, перекинулись буквально тремя словами, а он весь обнажается, раскрывается, черт знает что – пьяный, наверное, был. Вот будет писатель, поверьте мне.
– Все вы, писатели, тряпки, работаете на комплексах неполноценности, – усмехнулся Олег.
– Очень низкий уровень интеллекта у писателей, – сказал Борис. – Проверяли в Америке тестами. Жуткое дело.
– Что касается Марвича, – добавил Олег, – то он хотя и крепкий парень, но все равно тряпка.
– О, господи, надоела мне ваша трепотня, – вдруг сказала Таня, встала и отошла к окну.
А были уже сумерки. Она стояла у окна и смотрела вниз на площадь, где горели люминесцентные фонарики и по брусчатке брела маленькая согбенная фигурка со стулом под мышкой. Таня подумала об Олеге и о Марвиче, и о том человеке там, внизу, кто он такой?
В комнате молчали, почему-то после Таниных слов воцарилось молчание, потом вдруг автор произнес несколько слов.
– Вы знаете, Таня, я тут пораскинул умишком и сообразил, что влюблен в вас.
– С чем вас и поздравляю! – засмеялась Таня, и все снова стало по своим местам.
– Что будем делать? – спросила она.
– Что бы мы ни говорили, все равно окажемся внизу, – сказал Борис.
– Жалко, нет Мишки, он бы что-нибудь придумал, – сказал Олег.
– Проще всего сразу пойти вниз, – сказал автор.
– Надоело ходить вниз, – сказала Таня. – Хоть бы наверху устроили какой-нибудь буфет, а то все вниз и вниз.
– Наверное, Кянукук уже там дожидается, – сказал Олег. – Посмеемся. Очередная информация о Лилиан. Посмеемся хоть вволю.
– Что будет, если Кянукук вдруг откажется нас потешать? – сказала Таня. – Ведь вы же все сухари моченые.
– Верно, – сказал Борис, – моченые в спирте.
– Странный какой-то парень, этот Кянукук, – сказал автор.
– Все у тебя странные, – сказал Олег. – обыкновенный дурачок. Да, друзья, вы слышали о Марио Чинечетти?
– Нет, не слышали. Что это такое? – спросил Борис.
– Вот чудаки, ходите тут и не знаете, что в городе сенсация. Приехал Марио Чинечетти, джазовый певец, матрос с чайного клипера, эмигрант, репатриант, итальянец, англичанин, друг Луи Армстронга, художник-абстракционист, победитель конкурса красоты в Генуе и все такое прочее. С сегодняшнего вечера начинает петь у нас внизу. Весь город охвачен волнением, все эти северные девушки в растерянности, за вчерашний вечер он уже успел охмурить трех, выпить весь запас шампанского в буфете, разбить телефонный аппарат, побывать в милиции и выиграл в кости рэ у Кянукука.
– Все? – спросила Таня. – Ничего не забыл? Все перечислил, все, о чем сам мечтаешь?
Олег посмотрел на нее, сузив глаза. Когда же это кончится?
