Как только двигатель заглох, Гримм слез с байка и аккуратно спустил меня на землю, поддерживая до тех пор, пока не убедился, что твердо стою на ногах.
Двигаясь с плавной грацией, он снял самую большую сумку с заднего сиденья и взял меня за руку. Прижавшись к нему, озиралась по сторонам, опасаясь, что в любую секунду на нас что-нибудь набросится.
— Почему мы здесь? — спросила тихим шепотом.
— Не думаю, что сможешь бодрствовать всю поездку, и не уверен, что тебе понравится падать с багажника мотоцикла.
Я не устала.
А когда он открыл железную дверь, то проснулась еще больше. Интересно, почему он выбрал именно это место для привала?
Не была уверена, вызвано ли мое любопытство в полной мере тем, что изо дня в день пребывала в одной и той же комнате, или тем, что никогда не видела ничего подобного.
Лишь изогнутый полумесяц пытался осветить наш путь, а на верху лестничного пролета было одно-единственное окно.
Совершенно очевидно, что старый лифт не работал… не то чтобы вообще доверяла ему с самого начала, поэтому мы отправились пешком. Держалась за Гримма, надеясь, что не споткнусь обо что-то на своем пути, и поскольку не прикасалась к перилам рядом с нами.
Он распахнул еще одну дверь, и мы вошли в чрезвычайно длинный коридор, освещенный лишь немногим лучше.
Именно тогда и поняла, что находимся в громадной больнице. Она выглядела, словно нечто прямиком из фильма ужасов.
Меня это сразу же заинтриговало. Воздух был пропитан пылью, краска на стенах так облупилась, что казалась слоем сухой грязи.
Со мной на буксире, он продолжил путь по коридору, маневрируя вокруг старого инвалидного кресла, на которое я бы непременно налетела.
Подошвы ботинок хрустели по листам бумаги, грязи и какому-то мусору, захламлявшему пол. Несколько армированных окон располагались слева от нас вдоль стены, но были настолько грязными, что через них почти ничего нельзя было разглядеть.
Мужчина внезапно резко остановился, когда мы дошли до конца коридора и оказались в комнате. Когда он выпустил мою руку, я вцепилась в его рубашку.
Если он и возражал, то не подавал виду. Молча захлопнув дверь, расстегнул молнию на сумке.
Спустя секунду мягкое свечение озарило все вокруг. Он достал нечто похожее на маленький фонарик.
— Ты уже был здесь? — спросила, обратив внимание на порядок в помещении.
Увидев полупустую больничную кровать с чистым одеялом в цветочек, сама же и ответила на собственный вопрос.
— Получив общее представление о том, где ты находишься, наметил маршрут туда и обратно. Эта больница была лучшим выбором. Более пятнадцати зданий пустых, как видишь, и идеальных для ночлега, в сравнении с заброшенным, кишащим тараканами мотелем за углом. Послал одного из последователей, чтобы убедиться, что все чисто, и обустроить место, где ты могла бы переночевать, — объяснил Гримм.
Пожалуй, это было самое многословное из того, что он когда-либо говорил за один раз. Голос был глубоким, но в то же время немного хрипловатым. Можно сказать, очень брутальным, но я никогда раньше не сталкивалась с мужчинами подобного масштаба, чтобы делать такие заявления.
Он развернулся ко мне лицом, а мне удалось выдержать его взгляд целых четыре секунды, прежде чем притвориться, что есть нечто более увлекательное. Разумеется, ничего такого не было. В моей жизни он всегда был самым интригующим человеком.
Ну, не учитывая Кали, которая являлась совершенно иной, особенной историей, именно благодаря ей я познакомилась с ним.
Если бы в тот день людоед не притащил в сарай ту сумасшедшую задницу, меня бы уже в живых не было. Наверняка его гниющий труп дважды успел обдумать то решение.
Было интересно, как она справлялась со всем, что с ней творилось. Ею пользовались с самого детства, и от этого меня тошнило. Разумеется, она выросла несколько иной, но все-таки повзрослела и изменилась… она была самой сильной женщиной, которую я знала. Кроме того, Кали полностью приняла свое внутреннее безумие. И не была так не уверена в себе, как я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Малявка, — внезапно произнес Гримм, оказавшись передо мной и выдернув из размышлений. Пришлось задрать подбородок, чтобы взглянуть на него.
— Этого тоже не стоит делать, — выразился достаточно просто, но в его словах была какая-то недосказанность.
— Ты же не можешь запретить мне думать.
— Я и не говорил тебе не думать. Просто сказал не держать это в себе, и что можно поговорить со мной.
Конечно, хотелось заметить, что он ничего такого не произносил, но не собиралась ввязываться в пространный диалог с Гриммом. Мне и раньше это было не нужно. Я только что получила его. Даже не прилагая особых усилий, все между нами походило на некое природное явление, подобно тому, как солнцу известно, когда следует поменяться местами с луной.
Тем не менее, что, черт подери, произошло за время нашей разлуки? И почему он теперь хочет, чтобы доверилась ему? В этот момент он опять уставился на меня, а я оказалась близка к тому, чтобы испытать эмоциональный срыв, поэтому сделала лучшее из того, что могла предпринять — обняла его.
Конечно же, знала, что он не любитель обнимашек, но плевать. Уткнувшись лицом в мощную грудь, намеренно вдыхала его аромат, крепко прижимаясь. Ждала, что оттолкнет меня, но Гримм лишь замер на целую минуту, а потом, сам меня обнял.
Вероятно, могла бы умереть прямо тогда от сильнейшего толчка, который раздался в груди. Его руки, впервые обхватившие меня, были самым правильным ощущением за очень длительное время.
Гримм заставил меня почувствовать нечто помимо оцепенения.
— Спасибо, — произнесла, неохотно отстраняясь. Опустила руки, но он по-прежнему крепко прижимал свои к моей спине.
— За что ты меня благодаришь?
— Ты пришел за мной.
Издав гортанный звук, отошел и вернулся к сумке. Появилось ощущение — ляпнула что-то не то, но было абсолютно безразлично. Если уж меня собственный рот завел так далеко, разве немного правды может повредить?
Кроме того, нам обоим не помешала бы определенная порция чувств в жизни.
— Знаю, что слишком задержался, а ты, вероятно, удивлена, почему же не ношусь с тобой, как с хрустальным обломком, это на меня не похоже, и поступать так не намерен.
— Кроме того, быть настолько откровенным — совсем не в твоем духе, — не удержалась от колкости.
— То, что мы не были откровенны — это ошибка, которую собираемся исправить. Ты просто поговори со мной, — поспешил уточнить парень.
— С твоей стороны, звучит весьма собственнически.
— Следует ли предупредить тебя, что в дальнейшем, намерен быть эгоистичным и защищать единственную вещь, что когда-либо принадлежала исключительно мне?
Ага, наверняка это все еще сон. Открыла рот, точнее, он уже был открыт то ли от потрясения, то ли от замешательства и настороженной радости… точно не уверена.
— Ты только что назвал меня вещью? — прозвучал мой гениальный ответ на потенциально самые лучшие слова, которые когда-либо доводилось слышать в своей жалкой жизни.
Протянув руку, осторожно взял мою ладонь и подвел к кровати. Не произнеся ни слова, он жестом велел сесть. Опустившись на пенополистирол под цветочным одеялом, сосредоточилась на его подбородке.
Гримм навис надо мной и при помощи пальца поднял мою голову вверх, чтобы мы смотрели в глаза друг другу, прежде чем произнести кое-что.
— Ты — моя вещь… заноза в заднице, малявка чертова. Можешь считать меня собственническим хером, если легче от этого. Однако, ты по-прежнему моя вещь.
Потом он вернулся к своей сумке, оставив меня с хмурым видом. И что мне было ответить на все это? Какого черта ему понадобилось сейчас так благородно выглядеть?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Во-первых, Гримм, я женщина, а не предмет. Во-вторых, если уж что-то из себя представляю…
— Значит, ты моя женщина. Так лучше? А я — твой мужчина. Мне тут дали пару советов и напомнили о неизбежном. Мы с тобой оба это прекрасно осознаем, так что давай не будем пороть всякую херню.
