Авель нашел жену, укутанную в тонкое истрепанное одеяло, под огромной елью на вершине холма, где были похоронены все четверо детей Макленнана – ни один из малышей не прожил дольше года. Несмотря на отчаянные мольбы мужа, Абигайл наотрез отказалась возвращаться к хижине и просить помощи у людей, выгнавших их из дома. Что было тому виной – лихорадочный бред, сжигавший ее, или чистое упрямство – Авель не знал. Абигайл цеплялась за ветки деревьев с безумной силой, выкрикивая имена детей. Той же ночью она умерла.
Чашка опустела, и Макленнан осторожно поставил ее на землю. Джейми приглашающе махнул рукой в сторону бутылки виски, но жест остался незамеченным.
– Ей разрешили забрать с собой все, что она могла унести, и Абби взяла сверток с погребальной одеждой. Я помню, как на следующий день после свадьбы она села ткать себе саван. Вышила крохотные цветочки вдоль нижнего края… Моя Абби была мастерицей хоть куда.
Макленнан завернул жену в расшитый саван, похоронил рядом с младшим из их детей и побрел к Хобсонам, чтобы рассказать о своем горе.
– Пришел, а там все семейство гудит как растревоженный улей. Треверс наведался в гости к Хью Фаулзу – тоже за налогом. Денег у них не было. Шериф ухмыльнулся по-обезьяньи: мол, ему все равно, кого выселять. И через десять дней опять явился с бумагами и тремя молодчиками.
Хобсон успел наскрести шесть шиллингов для налога, так что Фаулзы нашли приют в его тесной хижине, но Джо едва не сошел с ума от бешенства, узнав, что с его зятем так обошлись.
– Страсть как взъярился, не мог успокоиться. Жанет пригласила меня в дом, усадила за стол, а Джо все грозил, что Говард Треверс заплатит за эту землю собственной шкурой. Хью сидел в углу словно побитая собака, его жена причитала, детишки визжали на все лады, как голодные поросята. Я хотел им рассказать, да только…
Он сконфуженно покачал головой.
Сидя у печки, всеми покинутый и позабытый, Авель погрузился в странное оцепенение: усталость накатывала с такой силой, что голова сама опускалась на грудь и его неумолимо клонило в сон. Макленнан пригрелся, и все происходящее вдруг показалось ему мороком, смутной грезой. И если тесная, душная хижина Хобсонов привиделась ему в лихорадочном бреду, значит, свежая могила под высокой елью тоже была плодом его воображения.
Спал Макленнан прямо под столом; проснулся до зари, но странное ощущение никуда не делось. Все вокруг погрузилось в туман. Авель Макленнан исчез, осталась пустая оболочка: он механически встал, умылся, поел, что-то говорил и кивал в ответ на вопросы. Внешний мир перестал существовать. А когда Джо Хобсон поднялся и объявил, что они с Хью отправятся в Хиллсборо требовать возмещения у судьи, Авель Макленнан пошел вместе с ними, по-прежнему как во сне. Говорил и кивал, если с ним говорили, но воли к жизни у него было не больше, чем у покойника.
– По дороге в Хиллсборо я вдруг понял: мы все мертвецы. И я, и Джо, и Хью, и все остальные. Какая разница, куда идти. Лишь бы шагать. А там, глядишь, придет пора сложить косточки рядом с Абби.
В Хиллсборо Макленнан не стал вникать в планы Джо; просто шел за ним по пятам, послушно и бездумно. Брел по грязным улицам, покрытым битыми стеклами, смотрел на факелы и беснующуюся толпу, слушал надсадные крики – будто сторонний зритель.
– Мертвецы кругом, одни мертвецы, только кости гремят, – сказал он, пожав плечами. Замер на мгновение, потом повернулся к Джейми и посмотрел ему в лицо долгим внимательным взглядом. – Так ведь? Ты тоже мертвец?
Безвольная мозолистая ладонь поднялась с красного платка и легонько коснулась скулы Джейми.
Тот не отпрянул, осторожно взял его руку и крепко сжал.
– Нет, дружище, – тихо ответил Джейми, – пока нет.
Макленнан медленно кивнул.
– Ясно. Дай только время.
Он высвободил руку и вновь принялся расправлять платок.
Голова Макленнана мелко покачивалась, будто у куклы с растянутой пружиной вместо шеи.
– Дай только время, – повторил он. – Все наладится.
Потом встал, повязал красный платок на голову и повернулся ко мне. Взгляд у него был рассеянный и тревожный.
– Благодарю за завтрак, мэм, – сказал он, учтиво кивнув на прощание.
Глава 3. Избыток желчи
После ухода Макленнана все разбрелись по своим делам. Рядовой Огилви отправился к своим товарищам, поблагодарив нас за угощение, Джейми и Фергус пошли искать косы и астролябии, а Лиззи, слегка поникшая в отсутствие рядового Огилви, объявила, что ей нехорошо, и укрылась под навесом с чашкой заваренных трав.
К счастью, к этому времени в лагере появилась Брианна – одна, без Джемми. Они с Роджером позавтракали у Иокасты, и Джемми уснул на руках у хозяйки лагеря. А поскольку Иокаста явно не возражала против такого положения дел, Брианна оставила сына с ней и пришла помогать мне с утренним приемом пациентов.
– Бри, ты уверена? – Я с сомнением покосилась на дочь. – В конце концов, вечером у тебя свадьба. Лиззи или миссис Мартин могли бы…
– Не волнуйся, справлюсь, – ответила она, протирая высокую скамью, которую я использовала при осмотре больных. – Лиззи стало лучше, но ей пока рано возиться с нарывами и вспученными животами.
Она передернула плечами и зажмурилась, вспомнив пожилого джентльмена с язвой на пятке, которого я осматривала накануне. От боли беднягу обильно стошнило прямо на изодранные бриджи, и у остальных пациентов, ожидающих своей очереди, тоже сработал рвотный рефлекс – видимо, из солидарности.
Даже сейчас воспоминание вызывало у меня легкую дурноту.
– Да, это уж точно, – неохотно согласилась я. – Но ведь твой наряд еще не закончен. Разве не надо…
– Все в порядке, мам, – сказала Бри. – Федра подшивает подол, а Улисс гоняет слуг, как сержант новобранцев. Я только под ногами путаться буду.
Я сдалась без дальнейших возражений, хотя такой энтузиазм слегка меня удивил. Бри не гнушалась повседневной работы, спокойно свежевала дичь и чистила рыбу, однако я не раз замечала, как она напрягается при виде людей с сильным увечьем или жестоким недугом и изо всех сил старается это скрыть. Дело тут было не в брезгливости, а скорее в мучительном сострадании.
Я сняла чайник с огня и добавила кипяток в большую бутылку с дистиллированным спиртом, щурясь от горячих алкогольных паров.
Сердце обливалось кровью при мысли о том, сколько людей страдает от болезней, которые можно запросто вылечить в эпоху антисептиков, антибиотиков и анестезии… Но работа в полевых госпиталях, где такие медицинские новшества были редкостью, научила меня отстраненности. Без этого качества в моей профессии не обойтись.
Если дать волю чувствам, не сможешь оказать помощь. А помогать людям – мой долг. Вот и все, никаких премудростей. Брианне еще только предстояло постичь эту науку.
Она закончила протирать разнообразные скамейки и коробки для утреннего приема пациентов и теперь стояла нахмурившись.
– Помнишь ту женщину, которая приходила вчера? С умственно отсталым мальчиком?
– Такое не забывается, – ответила я, стараясь сохранить легкомысленный тон. – А что? Ой, ты не могла бы помочь с этой штуковиной?
Я указала на переносной столик, который категорически не желал складываться, – дерево распухло от влаги.
Брианна свела брови, внимательно осмотрела его и резко ударила по ножке ребром ладони. Столик тут же сложился, сдаваясь под напором превосходящей силы.
– Готово!
Брианна рассеянно потерла руку, по-прежнему хмурясь.
– Ты несколько раз повторила, что ей нельзя больше заводить детей. Значит, это наследственное?
– Можно и так сказать, – сухо откликнулась я. – Врожденный сифилис.
Брианна ошарашенно уставилась на меня.
– Сифилис? Точно?
Я кивнула и принялась сворачивать прокипяченные повязки.
– У матери пока нет выраженных признаков последней стадии, но по сыну все сразу видно.
Женщина пришла ко мне, чтобы вскрыть флюс. У малыша, цеплявшегося за ее юбку, был характерный седловидный нос с проваленной спинкой и недоразвитая нижняя челюсть; бедняга едва мог жевать и явно страдал от недоедания. Сильная отсталость в развитии могла быть вызвана повреждением мозга или глухотой – я заметила признаки и того и другого, однако тщательную проверку затевать не стала, понимая, что все равно не сумею помочь малютке. Посоветовала матери поить его бульоном, чтобы предотвратить истощение, но больше ничего не могла поделать, как ни крути.
– Здесь он встречается реже, чем в Париже и Эдинбурге. Там много проституток, – сказала я Бри, складывая повязки в подставленную сумку. – Хотя иногда все равно попадается. А почему ты спрашиваешь? Подозреваешь, что у Роджера сифилис?
Брианна посмотрела на меня, открыв рот; через мгновение шок на ее лице сменился праведным гневом.
– Мам, да ты что! – воскликнула она. – Нет, конечно!
– Ну а откуда мне знать? – мягко ответила я. – Случается в лучших семействах. И ты сама завела этот разговор.
