У кого были ключи от подвалов, через которые поджигатели проникли в здание рейхстага?
Этот человек не кто иной как Геринг, министр внутренних дел Пруссии и председатель рейхстага!
Спасти лицо… Вот что сказала госпожа Моро Джиафери; именно этим занимался суд в Лейпциге. Там среди обвинителей очень скоро началась паника, и обвинение перешло в защиту от яростных нападок озлобленного Димитрова. Четверо остальных обвиняемых не доставляли им хлопот. Ван дер Люббе постоянно был погружен в состояние мрачного отупения; из него с трудом смогли вытянуть несколько односложных ответов. Что же касается Танева и Попова, то они не знали ни слова по-немецки. Димитров взял в свои руки ведение процесса. Теперь он превратился в обвинителя. И его обвинения были столь точными, что прокурор-обвинитель доктор Вернер объявил о принятии решения, которое ввергло в шок всех присутствующих. Он взял «Коричневую книгу», которую опубликовали эмигранты, и стал, страница за страницей, пытаться опровергнуть содержавшиеся в ней сведения, доказывая, что речь идет о клеветнических измышлениях!
Так обвинители стали обвиняемыми, и дальнейший ход процесса теперь имел своей целью лишь оправдаться.
В суд для дачи показаний были вызваны люди, о которых в Германии говорили только шепотом: начальник штурмовых отрядов Силезии Гейне, префект полиции Бреслау, граф Хеллендорф, руководивший берлинскими штурмовиками в момент пожара, префект полиции Потсдама штурмовик Шульц и, наконец, сам Геринг!
Гизевиус в красках рассказал о появлении Германа Геринга перед судом. Обычно Геринг обожал на публике разыгрывать одну из излюбленных им ролей: любимый народом «душка Геринг», «верный визирь», «национальный герой». Однако была у него одна роль, которую он предпочитал остальным в тот период: роль стального человека, именно ее он избрал для выступления в суде.
Стальной Герман предстал перед судьями в светлом охотничьем костюме и высоких сапогах, стучавших по паркету. Он изображал спокойствие, которое, однако, быстро его покинуло. Разгневанный, он через несколько минут вспотел от ярости и начал кричать так, что его вопли эхом взлетали к сводам зала суда. Он был ошеломлен поворотом судебного разбирательства. Ему плохо удавалось понять, почему судьи занялись «Коричневой книгой» — этим «подстрекательским сочинением, которое он уничтожает повсюду, где находит».
Со своего председательского места Бюнгер наблюдал эту сцену в полной растерянности. Он начал понимать, что это судебное разбирательство поставит точку в его карьере. На скамье подсудимых Димитров не скрывал своего удовлетворения. Геринг, еще не вышедший из приступа ярости, бросал на него угрожающие взгляды, пытаясь держать себя в руках. И вот обвиняемый Димитров принялся в свою очередь допрашивать министра-президента! И министр-президент был вынужден ему отвечать.
Начался невероятный диалог:
— Что вы делали, господин министр внутренних дел, в день 28 февраля и в течение последующих дней, когда так легко было обнаружить сообщников ван дер Люббе? — спросил Димитров.
— Я не сотрудник судебной полиции, я министр, — отвечал Геринг. — Для меня гораздо важнее заниматься делами партии, идеи которой движут миром, за что она несет ответственность.
Так он попал в сеть, расставленную Димитровым, перейдя к политической дискуссии. Несмотря на то что он был великим стратегом национал-социалистической партии, ему было не сравниться с мастером марксистской диалектики. В мгновение ока допрос обернулся лекцией по коммунистической пропаганде. Герман, выйдя из себя, брызгал слюной и постоянно оскорблял соперника.
— Ублюдок, — кричал он, — по вам веревка плачет!
Судья вмешался и напомнил Димитрову, что ему уже было запрещено заниматься пропагандой.
— Ограничьтесь вопросами, прямо относящимися к делу, — добавил он примирительным тоном.
— Спасибо, — ответил Димитров. — Я вполне удовлетворен ответами господина министра.
— Негодяй, — кричал Геринг, — негодяй, проваливай! Я еще до тебя доберусь!
Когда Димитрова выводили из зала заседаний, посреди всеобщей суматохи он повернулся к Герингу:
— Уж не боитесь ли вы, господин министр? Уж не страшно ли вам?..
Обвинение ван дер Люббе и остальных четверых подсудимых основывалось на том факте, что ван дер Люббе был коммунистом. Тем не менее в ходе судебного разбирательства обнаружилось, что если ван дер Люббе и был когда-то коммунистом, то вышел из компартии в 1931 году. Расследование, организованное уголовной полицией, это доказало.
23 декабря суд вынес приговор: ван дер Люббе был приговорен к смертной казни, остальные четверо подсудимых были оправданы. Мировая пресса широко комментировала события, немецкие эмигранты торжествовали. Несмотря на приказ свыше, судьи не смогли приговорить к смерти невиновных. Узнав о приговоре, Гитлер впал в один из своих приступов ярости, которых так боялись его подчиненные.
Геринг отказывался выпустить свою добычу. Он сказал однажды Димитрову: «Я до тебя доберусь». И он действительно до него добрался. Несмотря на оправдательный приговор, четверо коммунистических лидеров были заключены в тюрьму. Они были освобождены 27 февраля под давлением международного общественного мнения, все громче выражавшего свое возмущение. После выхода из тюрьмы Торглер был направлен в концлагерь. За свое освобождение он был вынужден заплатить переходом на сторону нацистов.
10 января было объявлено, что в лейпцигской тюрьме приговор ван дер Люббе был приведен в исполнение. В Германии многие сомневались в правдивости этого заявления. Утверждалось, что семья ван дер Люббе, в соответствии с законодательством, несколько раз обращалась с просьбой выдать им тело покойного, чтобы похоронить его в Голландии. Однако им не удалось получить от немецких властей такое разрешение. Становится непонятно, почему нацисты не могли избавиться от столь неудобного свидетеля в полном соответствии с буквой закона? Гестапо не любило оставлять следов.
На дымящихся развалинах рейхстага хочется написать латинское изречение: «Is fecit cui prodest?» («Кому это было выгодно?») Для нацистов этот пожар был провидением Господним, он был им необходим для оправдания репрессий, усиления роли гестапо и проведения своей предвыборной кампании.
Час спустя после обнаружения поджога Гитлер и Геринг наблюдали, как горит здание. Дильс сопровождал их по еще свободным от огня коридорам и докладывал, в чем преуспели его люди, принявшиеся за работу.
Завороженный языками пламени, Гитлер воскликнул: «Это знамение Господне! Никто не помешает нам теперь уничтожить коммунистов».
31 января Геббельс писал в своем дневнике: «На совещании у Гитлера были намечены основные направления борьбы с красным террором. На данный момент мы воздерживаемся от контрмер. Мы ударим в удобный момент, когда коммунисты начнут свою революцию».
Таким образом, чтобы приступить к контрмерам, следовало дождаться, когда коммунисты «начнут свою революцию». Однако время шло, революция не начиналась, приближались выборы. И пожар, как подарок небес, произошел как раз за неделю до выборов. Доктор Геббельс сумел из этого события извлечь немалую выгоду.
22 февраля, за пять дней до пожара, Геринг подписал декрет о преобразовании СА во вспомогательные силы полиции. Без этих вспомогательных сил массовые аресты в ночь и на следующий день после пожара не удалось бы осуществить. Списки лиц, подлежащих аресту, были составлены заранее, и аресты требовали большой численности участников операции.
Еще один факт: пожар произошел в самый разгар предвыборной кампании. Гитлер, по своему обыкновению, принял в ней широкомасштабное участие. Его график выступлений, разработанный Геббельсом и 10 февраля переданный членам партии для ознакомления, был очень загружен. На каждый день у него было назначено выступление на собрании, ему нельзя было терять ни минуты из столь драгоценного времени. Однако удивительное дело — на 25, 26 и 27 февраля в его графике не назначено ни одного выступления, а 10 февраля все были оповещены о том, что 27 февраля фюрер нигде не будет выступать. Странное совпадение: как раз вечером этого дня рейхстаг и загорелся.
Что касается самого пожара: полицейские, первыми прибывшие на место пожара всего несколько минут спустя после его обнаружения, примерно в 21.15, были просто шокированы многочисленными очагами возгорания — от шестидесяти до шестидесяти пяти, разбросанными по всему зданию. Большинство из них, без сомнения, были произведены с помощью легковоспламеняющихся веществ; особенно столб огня, возносившийся до потолка в большом зале заседаний.
Консервативный еженедельник «Ринг», издававшийся Генрихом фон Глейхеном, членом «Геррен-клуба», в своем мартовском выпуске опубликовал статью, оканчивающуюся такими вопросами: «Как это все возможно? Неужели мы действительно являемся нацией слепых баранов? Где искать авторов преступления, так уверенных в том, что они делают?.. Может быть, эти люди из высших немецких или международных кругов?»
