Руку стараюсь не подымать, прижал плотно. Но не будешь весь отпуск строевым шагом ходить! Ни зевнуть, ни потянуться.
Забинтовал оба плеча – жарко. В рубашке по пляжу – глупо. Ждать, пока волосы отрастут – состаришься!
Пошел в магазин, купил парик женский, мужских не было. Причем стоит как пять кружек пива! В гостинице пару кудряшек срезал, прокипятил от холеры и клеем из тюбика присовокупил. Хорошенькая подмышечка вышла!
Иду по пляжу, как король. Знаю, все что надо, прикрыто! Правда, после купания волосы локонами пошли да цвет изменился: я блондин, а под мышкой шатенка болтается. Но, главное, срамоту прикрыл! Хоть и с женскими волосами под мышкой, но чувствую себя стопроцентным мужчиной.
Ныряю, плаваю, даже в волейбол поиграл, а там как вы знаете, подмышка у всех на виду. Резаки такие гасил – публика ахала.
И тут настроение сбили. Подходят двое, судя по плавкам – соотечественники и говорят: «Слышь, друг, извини, у тебя сзади на плавках дырка!» Откуда?! Зашел в раздевалку, снял. Дырочка крохотная. Но когда надеваешь, материя тянется и дырка получается будь здоров! Вот на что люди глазели!
Фу! Гора с плеч! Я-то переживал, что подмышка женская! А попа, слава богу, нормальная, как у мужиков во всем цивилизованном мире.
Возвращение шавки
Кривоногая шавка толком не ела два дня. Опустевшие кишки громыхали при каждом движении.
«До чего народ пошел жадный!» – думала шавка. – Помойки, и те пусты!
А где же пособие бездомным по безработице? Никакого тебе гуманизму, ни косточки! Пару дней подожду и сдохну, пожалуй!" Шавка наткнулась на высоченный забор. Не забор, а сплошная стена китайская!
«Ничего себе! Что же там лопать должны, коли так всерьез отгорожено?! Не иначе кости в сметане!» – шавку затопило внутри желудочным соком.
– Не может такого быть, чтоб забор без конца и без края! – шавка трусила вдоль досок. – Без дырочки не бывает!
И, действительно, увидела лаз. Крохотный. То ли крот прорыл, то ли уж скользил.
Но чем сильней голод, тем в меньшую дырку пролезешь. Шавка выдавила себя на ту сторону. Огляделась и забыла про все посреди неземной красоты.
«Сукой буду, Париж!» Как и многие, она не бывала в Париже, но больше сравнить было не с чем.
Каждый кустик подстрижен как в парикмахерской. Пахло чем-то ни разу не нюханным. Ни окурка тебе, ни осколка! До того красота, лапа по нужде ну просто не поднимается!
Шавка притаилась в кустах. Люди явно не местные! Бесподобно одеты, пахучие, мытые! И совсем непонятная речь! Абсолютно без мата. Что говорят – не поймешь!
Да никак иностранцы?! Не иначе в посольство прорвалась. А вдруг за границу протиснулась… Охренеть можно!
С господами гуляли собаки. Тоже, не какие-нибудь! Выходит, если за псиной следить, кормить, стричь, расчесывать, породу толком не определишь! Меня разок накормить до отвала, расчесать, блох выкусать, тоже какой-нибудь булькерман-пинчер получится!
И у хозяев и у собак шаг был легкий, в глазах вместо злобы одно баловство.
Шавка зажмурилась, заскулила: «Живут, собаки! То, что забором отгородились, умно. Такое увидишь, вернешься на родину, на первой березе повесишься!» Шавка вздохнула, и в ноздри вошел дивный запах. Запах вел влево. Шавка за ним сквозь кусты по-пластунски. На поляне стоял сказочный стол. Графины, бутылки, в сверкающих мисках навалом еды. Причем, что подозрительно: еда была и никого рядом не было! Ясно дело: отрава! Но как приготовлено!
Капли слюны застучали об гравий. «Живем один раз! Наемся от пуза, умру, зато будет что вспомнить! Ну, с Богом!» Сердце ушло к себе в пятки, что, как известно, повышает прыгучесть.
Разбег! Толчок! Хрясь!
Шавка приземлилась в салате с креветками, оттуда в лосося. В момент было выжрано все, что накрыли на двенадцать персон. Жаль, не успела понять, что ж она ела! Остался паштет из куриной печенки, который лез уже из ушей. Но уйти, не доев, тем более когда тебя не приглашали?! У нас так не принято! Шавка нырнула в печенку, но тут поднялась тошнота,
– Вырвать такое?! Не дождутся! – шавка стиснула зубы, как на допросе, и отключилась. Пища сдавила мозг.
Очнулась на круглой лужайке. По краям три скульптуры из мрамора – выбирай любую! Шавка пристроилась к серьезному мужику, который сидел, подперев рукой подбородок. «Что значит, культура!» – шавочка прослезилась, – помочиться – у них специальная статуя! Все продумано! Все!" Закончив дела, шавка ощутила, что счастлива! Счастье – это когда желудок полный, а мочевой пузырь пустой!
Мимо прошла дама в меховом полушубке, в бриллиантах, в сверкающих туфельках на крошечных ножках. Рядом на поводке вертелась белая пуделиха, похожая на хозяйку.
Пуделиха была острижена ровно по пояс. Спереди полушубочек, попа голая, на хвосте пушистый помпон. А на морде челка убрана с глаз долой и заколота брошью с дорогими каменьями. Черные, как паскуды, глаза горели блудливым огнем. На лапах, рехнуться! На лапах коготки перламутровым крашены лаком!
Шавка задохнулась от зависти:
– Проститутка! А кто еще такую роскошь позволит?! Одних камушков в брошке на кастрюлю сосисок, не меньше! Небось трахает не какой-нибудь хмырь, а все разные! И расписана лет на пять вперед! Потому что порода! А тебе на всю жизнь приговором безногий Полкан…
Кто-то бросил в урну окурок, но промахнулся. Шавка втянула пахучий дымок. "Да, это не «Беломор»! Шавка пригасила охнарик и сунула за ухо. Вдруг рявкнули странное слово «Апорт!» (не «аборт», а почему-то «апорт»). Промчались собаки и тут же вернулись, держа в зубах по обструганной палочке. Шавка благодушно мотнула башкой: «Не забыть бы, как они говорят „апорт“, в смысле вроде нашего „дай“. Придумают же! Мне, пожалуйста, „апорт шашлычка“! Умора!» Вдруг взвыл женский голос: «Кто поднял ногу на статую Мыслителя?!» С другой стороны заорал злой мужик: «Кто стол изгадил? Убью!» Шавочка сжалась: «Кранты! Банкет кончился – принесли счет! Выходит, счастье -это заминка между несчастьями.» Она заметалась, припоминая, где в заборе дыра.
Слева крикнули: «Фас!» «Первый раз в жизни наелась, но, чую, переварить не дадут!» Сзади рычали, хрипели, будто нагонял изголодавшийся паровоз. Шавка не думала, что может так быстро бежать. Оказывается, скорость зависит от того, кто бежит следом! Чьи-то зубы сдернули шерсть со спины, чудом не отхватили пол-уха.
Шавка нырнула в кусты, лбом в забор и, о счастье, попала в дырку, в десятку!
К вечеру полуживая шавочка добралась до своей подворотни. Родной запах кислой капусты, бензина и курева окончательно привел ее в чувство.
«Там за забором все есть, но чужое, здесь ни хрена, зато все вокруг твое!» -шавка смахнула слезу.
Дворовые собаки валялись в пыли. Увидев шавку, дворняги привстали.
– Что с тобой? – испугалась Хромая. – Глаз заплыл! Весь зад ободрали!
– Заплати, чтоб тебе его так ободрали! – огрызнулась шавка. – В Европе сейчас самый писк – зад стриженый наголо! Сексопыльно! Я тут была в одном месте. Проездом. Доложу вам, вот собаки живут! Из хрусталя жрут паштеты в сметане! Кости сплевывают! Лапы наманикюрены до колен! Все с голой попой! Иначе на улицу не выходи – засмеют! А ты говоришь – зад ободрали! Тайга подзаборная! О чем с вами говорить! – шавка достала из уха окурок. – Полкан, огоньку!
Полкан чиркнул спичкой, табачок разгорался, обдало иностранным дымком.
– Надо же, чего только курют! – вздохнула Хромая.
– Слышь, дай потянуть! – вякнул Полкан.
Шавка подпрыгнула:
– Что за слова! «Дай потянуть!» Охренел, что ли? В Европе вместо «дай» говорят «слышь ты, апорт», понятно?! Апорт!
– Ну ты, дай… – начал Полкан, но поправился. – Пожалуйста, апортье мне потянуть!
– Другой разговор! – шавка кинула остаток окурка.
Полкан затянулся, глаза блаженно полезли на лоб.
– М-да! Это вам не Париж! – шавка тоскливо обвела оставшимся зрячим глазом свой двор, сплюнула выбитый зуб и отвернулась.
– Подумаешь, – вякнул Полкан, – у нас еще все впереди.
И вместе со всеми уставился на ободранный по последнему слову зад шавки с восхищением, словно перед ним было окно в Европу.
Знание – сила
– Мужики, летим вечером в сауну! – сказал комарик приятелям.
– Это где же такое? – спросил старый комар.
– Да хорошего лету час! Погреемся, свежей кровушки тяпнем! Полетели!
А сауна, действительно, замечательная. Тепло, тела молодые распаренные, хоботок в кожу входит легко, кровь горячая. С мороза ну просто кайф!
– Вон баба молодая томится! – пискнул молодой. – Смотрите: кровь с молоком!
Угощаю! Кровь мне, молоко вам!
Напились комары до поросячьего визга, жалом в тело не попадают, промахиваются.
Старого комара разморило, крылышки кинул, осоловел:
– Мужики, а сколько тут градусов? При какой температуре гуляем?
Молодой комар боком взлетел к потному градуснику:
– Фу! Сто шесть! Я же говорил: отличная банька!
– Как сто шесть?! – встрепенулся старый комар. – Я сам читал: при температуре выше ста комар гибнет! – он попытался взлететь, но подергался и затих.
