Богословие иконы – не просто апология изображения священного, сакрального мира, в простом существовании которого могут многие сомневаться, но это глубокое раскрытие тайны Боговоплощения, и оно основано, внутренне неразрывно связано с Богочеловеческой тайной Христа.
Вочеловечение Христа не только «легализовало», сделало возможным изображение горнего мира, но в силу невероятного Откровения Божия в Сыне преобразило богопознание, выстроило и организовало собой новое понимание мироустройства, преобразило сам взгляд человека на мир, на себя самого, на свою деятельность в мире, как линза, собрало все и вся в единый христологический фокус.
Однако Богочеловеческая тайна Христа всегда являлась камнем преткновения. Это справедливо и в отношении вопроса об иконопочитании. Так, христологические разногласия, раскалывающие Церковь в V, VI и VII вв., не могли не отозваться как эхом причинами иконоборческого кризиса, разразившегося в Византии в VIII–IX вв.
Самым важным из всех дебатируемых вопросов стал вопрос о принципиальной возможности создавать икону Христа, «совершенного в Божестве и совершенного в человечестве, истинного Бога и истинного человека», «единосущного Отцу по Божеству и Того же единосущного нам по человечеству».[32]
Православная Церковь решает этот вопрос положительно и утверждает, что иметь икону Христа возможно в принципе, то есть не только позволительно, но и даже необходимо. И основанием этому служит факт Вочеловечения Христа от Приснодевы Марии. Это положение Церкви протоиерея В. Фоменко доказывает следующим образом. «Бога не видел никто никогда», – говорит в Евангелии «зритель неизреченных Божиих откровений» святой апостол и евангелист Иоанн Богослов, – и далее продолжает: «Единородный Сын, сущий в недре Отчем Он явил» (Ин. 1, 18); явил образ – икону Бога. Таким образом, чрез воплощение Бога Слово – Иисус Христос, будучи сиянием славы и образом Ипостаси Его (Отца) (Евр. 4, 3), являет миру в Божестве Своем и Образ Отчий, и славу Его (Ин. 1, 14, 15). В другом случае, на просьбу апостола Филиппа: «Господи, покажи нам Отца», – Господь отвечает: «Сколько времени Я с вами и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца» (Ин. 14, 8–9). Так же при исцелении слепорожденного Господь на вопрос последнего: «А кто Он (Сын Божий), Господи, чтобы мне веровать в него?» – сказал ему: «И видел ты Его и Он говорит с тобою» (Ин. 9, 36–37).[33]
Поэтому как в «недре Отчем», так и по воплощении Сын – Господь наш Иисус Христос – Единосущен Отцу, и подобно тому, как сын является естественным образом отца, так живой, естественный и неизменный образ невидимого Бога есть Сын – Иисус Христос, – носящий в Себе всего Бога Отца, во всем подобный Ему (Отцу), кроме нерожденности и отечества, свойственных Отцу.[34]
Таким образом, эта раскрывшаяся в Новом Завете истина – Боговоплощение – лежит в основе христианского изобразительного искусства, то есть иконографии. [35] «В древности Бог, – пишет преподобный Иоанн Дамаскин, – бестелесный и не имеющий вида никогда не изображался. Теперь же, когда Бог явился во плоти и с человеки поживе, изображаю видимое Бога».[36]
Но именно эта истина – Боговоплощение – в качестве аргумента в вопросе об иконопочитании явилась камнем преткновения в период иконоборчества, представлявшего собой последнюю фазу христологических споров, «когда совершился переход от учения о человеческом естестве Иисуса Христа к аргументам о Его представимости в зримом образе».[37] Ведь даже если лик Христа – это «образ Бога невидимого», этим еще не дан ответ на вопрос, способно ли человеческое искусство этот лик изображать[38], хотя бы и «Слово стало плотию…» и «Бог явился во плоти…»
Имеем ли мы право и способны ли мы изображать Христа в образах? Так была определена проблема в период иконоборчества, положительным решением которой явилось не только Торжество Православия, но и развитие догматической науки в области христологии.
Каково же значение иконы, если за нее боролись около века не на жизнь, а на смерть?! Если почитание икон вытекает из основного исповедания Церкви – Вочеловечения Слова, икона Которого является свидетельством истинного, а не призрачного Его Воплощения, то отвержение икон равнозначно сомнению в истинности Воплощения, отвержению выраженного линиями и красками явления догматической и ипостасной Истины. Эта ключевая посылка проходит чрез всю аргументацию иконопочитателей. Л. А. Успенский пишет: «Если самый факт существования иконы основан на воплощении второго Лица Святой Троицы, то и наоборот – реальность воплощения подтверждается и доказывается иконой… Отрицание иконы в глазах Церкви было равносильно отрицанию самого Боговоплощения, всего дела нашего спасения. Таким образом, защищая икону, Церковь защищала не только ее вероучительную роль или эстетическое значение, но самую основу христианской веры, догмат Воплощения Бога. Этим и объясняется упорство православных в защите иконы, их непримиримость и готовность на любые жертвы»[39]. И это было вполне оправданно, иначе быть не могло. Ведь, по выражению Э. Зэндлера, иконоборчество посягало на самую суть христианской веры, то есть на смысл Воплощения. Защита или отвержение икон – это защита или отвержение веры во Христа Иисуса[40].
Однако Бог обращает и зло во благо. Так, «в богословских спорах иконопочитателей и иконоборцев, – пишет В. Лепахин, – сформировались и были догматически выражены духовные основы иконописания и иконопочитания. До этого использование икон для молитвы, в литургических целях, для украшения храма и жилища считалось естественным и было стихийным, а практика иконопочитания не нуждалась в богословско-теоретическом осмыслении и обосновании»[41]. А так как это обоснование имеет под собой христологическую проблематику, то весьма важно исследование христологических основ иконопочитания.
Это тем более актуально сегодня, когда в адрес Православного богословия образа поступают серьезные возражения со стороны протестантов. «Традиция использования образов, – пишет протестантский богослов В. Петренко, ссылаясь на многих, в том числе христианских авторов, – возникла задолго до появления христианства и имеет корни в язычестве»[42]. Этот тезис верен лишь отчасти, ведь христианский образ не является прямым преемником образа языческого. «Раннее христианское искусство родилось не на пустом месте, – отмечает Э. Зэндлер, – это искусство свидетельствует о появлении нового мироощущения и миросозерцания; оно есть плод некоего развития, ставшего возможным благодаря соприкосновению Первенствующей Церкви с самобытными культурами древнего мира. Действительно, в своем развитии христианство столкнулось с различными культурами, восприняв которые, оно смогло воплотиться, найти свое место в историческом бытии человечества; так, в Палестине оно столкнулось с иудаизмом, в Греции и странах Ближнего Востока – с эллинизмом и его восточными разновидностями, а в Италии – с древнеримским духом и со свойственной ему концепцией образа»[43]. Эпоха религиозного и политического синкретизма оставила определенный отпечаток в генезисе иконы. Однако нельзя утверждать, что икона явилась прямой преемницей практики и верований мира поздней античности.
Наряду с этим в самой Православной Церкви среди некоторых ее членов бытует неверное понимание смысла и назначения иконы, при котором поклонение иконам принимает устрашающие идолопоклоннические формы. С другой стороны, в среде православных христиан имеются прохладно относящиеся к почитанию икон, считающие, что икона допустима, но не обязательна, что поклоняться Богу прилично более «в Духе и истине».
«Хотя разногласия вокруг допустимости икон, прежде всего икон Христа, имеют серьезное догматическое измерение, – пишет К. Фельми, – традиционно-православные источники не оставили никаких высказываний о проблеме икон и иконопочитания… Большинство значительных представителей школьной догматики вообще не имеют в своих книгах главы или раздела об иконе»[44].
Однако, несмотря на это, в последнее время заметен широкий интерес к православной иконе не только в эстетическом отношении. Интерес к иконе лежит в плане религиозном, стремлении понять икону как богословие в красках, а чрез это понять и самый дух Православия, которое немыслимо без иконы. Ведь для нашей сильно визуально ориентированной эпохи характерно особое отношение к визуальной сфере восприятия действительности. Поэтому обращение к зрению, к созерцанию образа является наиболее подходящим путем к пониманию Восточной Православной Церкви, так как именно в иконе имеет место образное явление мира святых.
