— А что мне поможет, они скажут? — сердито спросила Юлия. Слишком уж было заметно, что ни Калабу, ни Прима совершенно не волновало то, что с ней происходит.
Калаба тяжело вздохнула и встала.
— Я уже устала от этого разговора.
— Куда ты? — спросила удивленная Юлия.
Вздохнув, Калаба посмотрела на Юлию долгим и терпеливым взглядом.
— В бани. Сегодня вечером я договорилась встретиться с Сапфирой.
При упоминании имени этой молодой женщины Юлии стало еще хуже. Сапфира была молодой, красивой, происходила из богатой римской семьи. После первого знакомства с ней Калаба сказала, что находит ее «многообещающей».
— Но я не могу сейчас никуда идти, Калаба.
Калаба невозмутимо приподняла брови.
— А я тебя и не прошу.
Юлия уставилась на нее.
— И тебя не волнует, что я чувствую?
— Меня волнуют твои чувства. Я прекрасно знала, что ты никуда не захочешь пойти, поэтому никуда тебя и не зову. И Сапфира тебе никогда не нравилась, разве не так?
— Но она нравится тебе, — сказала Юлия обвинительным тоном.
— Да, — со спокойной улыбкой ответила Калаба, и для Юлии это слово было подобно удару ножа. — Мне очень нравится Сапфира. И тебе бы следовало это понять, моя дорогая. Она молода, невинна, у нее еще все впереди.
— То же самое ты когда-то говорила мне, — с горечью сказала Юлия.
Улыбка Калабы стала насмешливой.
— Ты сама сделала свой выбор, Юлия. Я своим принципам никогда не изменяла.
Глаза Юлии заблестели от слез гнева.
— Если я и изменилась, то только потому, что хотела угодить тебе.
Калаба мягко засмеялась.
— Ах, Юлия, дорогая моя. В этом мире существует только одно правило. Угождай самому себе. — Калаба окинула Юлию своим холодным взглядом. — Ты мне дорога сейчас ровно настолько, насколько была дорога и всегда.
Однако Юлии эти слова не показались утешительными. Калаба слегка наклонила голову и продолжала смотреть на Юлию своим оценивающим и в то же время холодным, немигающим взглядом, как будто ждала ее ответа. Юлия промолчала, зная, что никакого сочувствия и сострадания она не дождется. Иногда она чувствовала, что Калаба ждет от нее каких-то слов или действий, которые потом обернет против нее же, чтобы оправдать свое окончательное предательство.
— Ты очень бледна, моя дорогая, — сказала Калаба с унизительной небрежностью. — Отдохни сегодня. Надеюсь, завтра ты будешь смотреть на мир гораздо лучше. — Она грациозно прошла к выходу, остановившись только на мгновение, чтобы нежно погладить Евдему по щеке и сказать ей что-то, что было слышно только служанке.
Не в силах остановить ее, Юлия сжала кулаки. Она всегда считала, что во всем может положиться на Калабу. И теперь ее охватила ярость.
Всю свою жизнь она страдала от мужской власти. Сначала ее жизнь контролировал и направлял отец, который следил за каждым ее шагом, пока она не вышла замуж за Клавдия, образованного римлянина, владевшего большим участком земли в Капуе. Клавдий быстро наскучил Юлии своими исследованиями религий империи, и когда он погиб в результате несчастного случая, Юлия была даже рада избавиться от такой нудной жизни.
Второго своего мужа, Кая, Юлия страстно любила, и их брачный союз, как она надеялась, должен был дать ей все то, к чему она всегда так стремилась: наслаждения, свободу, поклонение. Но потом она поняла, что Кай гораздо хуже Клавдия. Кай получил доступ к ее достоянию, потратил тысячи сестерциев на гонках колесниц и на других женщин, срывая при этом на ней свое невезение и мрачное настроение. Юлия из последних сил терпела унижения. Но, в конце концов, с помощью Калабы она сделала так, чтобы Кай больше никогда ее не обижал. Однако она до сих пор со страхом вспоминала его мучительную смерть от яда, который она подмешивала ему в еду и питье.
Потом в ее жизни появился Атрет… Ее единственная настоящая любовь! Юлия отдала ему свое сердце, отдала ему всю себя, но просила только об одном — чтобы он не требовал от нее пожертвовать своей свободой. И Атрет оставил ее, потому что Юлия не захотела выйти за него замуж, а вместо этого вышла за Прима, чтобы сохранить свою финансовую независимость. Атрет никак не мог понять, зачем это было нужно. Юлии было больно вспоминать их последнюю встречу, и она в негодовании покачала головой. Атрет был всего лишь рабом, германцем, взятым в плен, гладиатором. Кто он такой, чтобы ей указывать? Неужели он мог допустить, что она выйдет за него замуж и откажется от своих прав ради какого-то неотесанного варвара? Брак узус с Примом был для нее куда более разумным: он предоставлял ей как замужней женщине независимость от опеки родственников, и при этом она ничем не рисковала, потому что Прим не претендовал на ее деньги и состояние, — а Атрет никак не мог понять такой цивилизованной жизни.
Даже Марк, ее дорогой и любимый брат, в конце концов предал ее, проклял на зрелищах, потому что она спасла его от безумной любви к какой-то рабыне. Предательство брата было для нее самым сильным ударом. Его слова, исполненные отвращения и гнева, до сих пор звучали у нее в ушах. Перед ее глазами до сих пор явственно стояло его лицо, искаженное яростью, когда он отвернулся от нее и обратился к Калабе:
— Калаба, она тебе нужна?
— Она всегда была мне нужна.
— Забирай ее.
И с тех пор Марк не хочет ни разговаривать с ней, ни видеть ее.
Так Юлия осталась без отца, без мужа, без брата. В ее жизни осталась только Калаба, которой она всецело доверилась. В конце концов, разве Калаба не клялась Юлии в своей вечной любви? Разве не она указывала Юлии на слабость и неверность мужчин, открыв ей тем самым глаза на жизнь? Разве не Калаба воспитывала ее, баловала, наставляла?
