Рассказывали старики,
Могли летать быки.
И небо бороздили
Серебряные крылья.
Черное чудовище уже не рыло землю копытами и не крутило массивной головой, следя за действиями человека, подошедшего к нему вплотную. Жэм погладил темный бок животного. Ветер стих, и Кэлину даже показалось, что он слышит тихую, далекую музыку, словно слова его друга, улетев к звездному небу, возвращались оттуда необычным, волшебным эхом. Лунный свет играл на гладких рогах быка. У Калина пересохло во рту.
Гримо остановился перед быком.
Пришли другие времена,
И изменилась жизнь быка.
Рассказывали старики,
На кольца им сменили
Серебряные крылья.
И не смогли быки летать
И научились умирать.
Продолжая поглаживать быка, Жэм обошел вокруг него и медленно направился к воротам. Там он остановился и протянул руку:
Пойдем гулять, мой друг, со мной,
Поговорим немного мы о том,
Когда быки были богами
С блестящими глазами, железными рогами.
Вернемся к тем прекрасным дням,
Пройдем по пыльным их следам.
Какое-то время бык еще стоял неподвижно, будто статуя, потом встряхнулся, словно очнувшись от транса, и неспешно двинулся к человеку. Терпеливо дождавшись, пока животное приблизится вплотную, одноглазый горец взялся за кольцо в носу быка, и они вместе вышли за ворота и исчезли в ночной темноте.
Гэз Макон проснулся, словно от толчка. Сердце колотилось. Он сел и огляделся. Через открытое окно в комнату вливался лунный свет, ложившийся белым пятном на обтянутую кожей крышку стола с разбросанными на ней перьями, чернильницами и листами бумаги. Порыв ветерка приподнял несколько страниц, и они, кружась, мягко опустились на пол. Гэз откинул одеяло и спустил ноги с кровати. Как всегда, когда он просыпался, шрам на правой скуле начал чесаться. Юноша потер его ладонью и собрал разлетевшиеся листы.
Учитель истории дал ему задание написать эссе о короле-воине Коннаваре, и Гэз обшарил всю библиотеку в поисках каких-либо сведений, но они либо противоречили друг другу, либо были покрыты густой завесой нелепых мифов и легенд. Господин Шаддлер особо подчеркнул, что сочинение должно быть основано только на «твердо установленных фактах», и дал совет постараться «избегать домыслов». Странное поручение. Обычно учитель отсылал его к конкретным источникам.
В конце концов Гэз применил несколько иной метод анализа. Он выбросил все упоминания о богах, демонах и духах, сочтя их вполне понятными, но преувеличенными представлениями о человеческих добродетелях и слабостях. В книгах, например, говорилось о том, что Коннавар попал под действие чар Арианы, бывшей у сидхов богиней плутовства и мук. Она-то и родила ему сына, Бэйна, получеловека-полубога. На взгляд Гэза, Ариана скорее всего была обычной женщиной из пленных ригантов, принесшей ему сына-бастарда.
Он проработал несколько часов подряд, целиком сосредоточившись на человеке из далекого прошлого.
Возможно, именно это и стало причиной того, что привиделось юноше во сне.
Сон был необычайно яркий, реальный. Гэз шел по лесу, явственно ощущая тяжелый запах прелых листьев и мха, чувствуя прикосновение прохладного ветра. Его босые ноги зябли, ступая по холодной, влажной земле. Он не испытывал страха. Совсем наоборот. Ему казалось, что он слился с лесом, объединился с ним в некоей чудесной гармонии. Сердце Гэза билось в унисон с невидимыми, но жившими рядом животными: лисой, притаившейся у берега реки, белой совой, восседавшей на верхней ветке, крохотной мышью, спящей в куче листьев, ворочающимся в глубокой норе барсуком.
Пахнуло запахом дыма, и юноша направился к огню, мелькнувшему за деревьями. У обложенного камнями кострища сидела седоволосая женщина. Рядом, на земле, лежали небольшой топор, длинный нож с изогнутым, зазубренным лезвием и еще один, короткий, с костяной рукояткой. В руке у нее была кривая палка. Женщина аккуратно снимала с нее кору.
— Что вы делаете? — спросил он.
Женщина подняла голову и взглянула на него. Гэз увидел зеленые глаза и гладкое, без морщин, лицо. Это было лицо неописуемой красоты, величественной и не знающей возраста.
— Я делаю лук.
— Это вяз?
— Нет, тис. Гэз сел рядом.
— Непохоже на лук, — сказал он, глядя на грубый, с коростами и выщерблинами сук.
— Лук скрыт внутри. Он прекрасен и совершенен. Его нужно лишь найти. Но искать следует с любовью и заботой, бережно и очень терпеливо.
Гэз поежился.
В комнате было холодно. Отец разрешал ему брать только одно ведро угля на неделю, и в эту ночь Гэз решил не разводить огня — впереди еще три ночи, а в запасе четыре куска. Чтобы согреться, он натянул теплые шерстяные гамаши и надел ночную рубашку. Простыни и два тонких одеяла плохо держали тепло, поэтому поверх одеял юноша положил старый плащ.
Сейчас, поднявшись, Гэз набросил на плечи накидку и подошел к стылому камину. Возле угольного ведра лежало несколько щепок для растопки и охапка дров. Давно копившаяся злость полыхнула пламенем. Мойдарт сказал, что хочет закалить его, приучить к трудностям. Для этого он и держит сына в холоде, для этого высмеивает все его старания, для этого убил Солдата. Последняя мысль пришла сама собой, рожденная болью незажившей раны. Он любил этого пса и даже сейчас, по прошествии трех лет, старая обида терзала сердце острыми когтями. Мойдарт сказал, что собака погибла случайно. В охотничьем мушкете ослабла пружина, и боек ударил по кремню еще до того, как Мойдарт потянул за спусковой крючок. Охотничья собака сидела у ног стрелка, и свинцовая пуля попала ей в голову.
Гэз не поверил отцу. Не поверил тогда, не верил и сейчас. В детстве у него был любимый пони, и Мойдарт продал его, не вняв мольбам сына. Потом появился Солдат, безжалостно убитый тем же человеком. Когда Гэз в первый раз пошел в школу, он вернулся домой переполненный радостными впечатлениями. Мойдарт запретил ему ходить в школу и нанял Алтерита Шаддлера и других, чтобы заниматься с ним отдельно, на дому. Потом, когда сын не смог достичь установленных высоких стандартов, отец избил его. Рукоприкладство прекратилось по достижении Гэзом пятнадцатилетнего возраста, хотя, как подозревал юноша, причина смягчения нрава Мойдарта заключалась не в уважении к совершеннолетию, а совсем в другом. К этому времени у Мойдарта развился сильный ревматизм, затронувший в первую очередь спину и плечи. Отец просто не мог пользоваться плетью столь же эффективно, как в прежние годы.
Интересно, подумал Гэз, как бы сложилась его жизнь, если бы мать не погибла от рук убийц. Возможно, все было бы по-другому. Возможно, отец не ненавидел бы своего единственного сына.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
