Он расположился, как обычно, в дальнем конце стойки бара — там, где трое пожилых одиноких завсегдатаев искали разговора с барменом, который держал в том конце красное вино урожая две тысячи второго года. Альмен знал их и при случае обменивался с ними парой незначительных фраз.
Одного звали Келлерман, он был запущенным алкоголиком, не лишенным артистизма, врач-окулист на пенсии, вдовствующий уже больше двадцати лет.
Второго звали Кунц, он служил адвокатом в конторе, состоящей из одного человека, в ней на звонки отвечал шипящий автоответчик, а все подписи от имени нештатного консульства Республики Суринам.
Третьим был Бионди. Он владел магазином принадлежностей для игры в гольф и входил в круг Джека Таннера при ежедневных завтраках в Венском.
Альмен занял своим пальто второй барный табурет рядом с собой для Жоэли. Кунцу это, казалось, не нравилось, он то и дело переводил взгляд с пальто на Альмена, чтобы принудить его к объяснению. Но Альмен устоял перед искушением оправдаться и молчал.
Тем словоохотливее был Келлерман:
— Когда вы в последний раз мерили глазное давление?
— Глазное давление? — Альмен еще никогда не мерил глазное давление и даже не знал ни того, что глаза находятся под давлением, ни того, что его можно измерять — и уж тем более не знал, какие могут быть последствия того, что оно слишком высокое или слишком низкое.
— Но вам же как-никак за сорок, — заметил Келлерман.
Альмен кивнул.
— Тогда вы должны измерять глазное давление. Just to be on the safe side. — Давно умершая жена Келлермана была англичанкой. Словно бы в память о ней он часто сыпал английскими фразами в своих разговорах — и тем чаще, чем больше напивался. Бывали вечера, когда он говорил почти исключительно по-английски.
— От чего меня это спасет? — озабоченно осведомился Альмен. Он был склонен к некоторой ипохондрии и пугался всякого нового фронта, который открывался в борьбе за его здоровье.
— От глаукомы, — пробормотал старый глазной врач. — Но вы ведь в это не верите? — Дикция Келлермана к этому времени была уже немного размазанной. — Глаукома. Зеленая звезда. Потеря поля зрения.
Альмен инстинктивно коснулся правого века.
— Этого вы не почувствуете. Когда вы заметите, будет уже поздно. Единственное, что помогает: после сорока раз в год проверять глазное давление и зрительный нерв. — Келлерман допил свой Red Label, разбавленный водой комнатной температуры, и дал бармену знак своим пустым стаканом. — Поверьте старому человеку.
Альмен смотрел в покрасневшие, водянистые печальные глаза Келлермана.
— А это обследование болезненно, то есть, я хотел сказать: неприятно?
— Да уж приятнее, чем «туннельный взгляд». — Келлерман взял заказанный свежий виски и долил стакан до краев из кружки с водопроводной водой, которую бармен принес ему.
Бионди, сидящий рядом с Кунцем, нагнулся к стойке бара и обратился — через своего соседа, через табурет, занятый пальто Альмена, и через самого Альмена — к Келлерману:
— У одного моего покупателя туннельное зрение. Любитель гольфа. Тридцать девять лет. В отличной форме.
Келлерман для ответа хотел встретиться взглядом с Бионди через спины сидящих между ними и очень опасно отклонился назад:
— Совсем не обязательно, что это из-за глазного давления. Причиной может быть и нарушенное снабжение кислородом окончания зрительного нерва. Я говорю: может. Но не обязательно должно. — Келлерман подтянулся, держась за золотые поручни бара, чтобы вернуться в прежнее положение, отпил глоток и повторил: — Может. Но не обязательно должно.
Альмен и три господина из-за разговора пропустили появление Ля Жоэли. Теперь она внезапно возникла рядом с Альменом в облаке тяжелых духов и ждала, что он поможет ей выбраться из норкового манто — на сей раз графитового цвета.
— Сюрприз, — смеясь, сказала она.
— И какой приятный, — галантно ответил Альмен, убирая с барного табурета свое пальто и помогая ей сесть.
— Мы не пойдем на Променад.
— Ну вот, а я заказал столик. — Альмен растерянно стоял перед ней с двумя пальто в руках.
— А я аннулировала. А можно мне «Кровавую Мэри»? Или нет, лучше «Манхэттен», от «Кровавой Мэри» делаешься сытой. Это было бы жаль.
Кельнер бара избавил Альмена от его лакейской роли, забрав оба пальто. Альмен сел рядом с Жоэлью и помахал бармену.
— Ты уже бывал в «Шапароа»?
«Шапароа» был самым новым и самым рекламируемым рестораном в городе. И самым дорогим — с большим отрывом от остальных. Его открытие пришлось на времена, когда финансовый расцвет Альмена закончился. Он не был там ни разу.
— Это не мой стиль, — неопределенно ответил он.
— Ах, не будь таким обывателем. — Бармен принес «Манхэттен». Она выпила его залпом, выловила за стебелек вишенку и поболтала ею. — Я заказала для нас столик.
Альмен испугался.
— Я думал, «Шапароа» надо заказывать за месяц вперед.
Жоэль запрокинула голову, подняла вишенку вверх, раскрыла красные губы и медленно погрузила ягоду в рот. Еще не проглотив ее, она сказала:
— Не для всех.
После еще одного ее «Манхэттена» Альмен подписал счет и помог Жоэли надеть манто. Кунц, Келлерман и Бионди смотрели на него. Он не мог бы сказать, завистливо или злорадно.
7
Персонал «Шапароа» был одет, как экипаж космического корабля «Энтерпрайз». Комбинезоны из блестящего искусственного хайтек-волокна со стоячими воротниками и застежками «молния», для каждой ступени иерархии и для каждой функции — своего цвета, — и подходящая по цвету обувь. У каждого на голове имелось переговорное устройство для связи с кухней и с шефом сервиса.
Последний оказался рослым, бритым наголо мужчиной, под тесно прилегающим комбинезоном которого с большой долей эластана хорошо прорисовывалось его тело, и было видно, что он по многу часов терзает себя в тренажерном зале. Его брови были тщательно подщипаны и взлетали стрелками вверх, и Альмена не удивило бы, если бы даже его ушные раковины заострялись кверху.
Он встретил Жоэль как старую знакомую и называл ее Жожо. Она называла его Вито, а Альмена представила как Джона.
— Почти как я, только «Жо» всего один раз.
При этом она по-хозяйски обняла Альмена.
В «Шапароа» на каждую перемену блюд надо было переходить в другое помещение, что их реклама обозначала как «революционный гастрономический концепт». Вито проводил их в зал аперитива.
Помещение было декорировано игрушками, маленькими фигурками клоунов, музыкальными шкатулками, карикатурами. Воздушные шары парили под потолком, а подушки на стульях изображали лица с веселым выражением.
