Бульон действовал как целебный эликсир, и Уэверли жадно глотала его вопреки своему желанию. Если бы она была сильнее, она бы объявила голодовку, требуя вернуть ее к маме. Но Уэверли не была сильной. Ее пальцы дрожали, ноги ныли, а горло оставалось невыносимо сухим, сколько бы бульона она ни глотала.
— Меня ударило током, — сказала она, не столько спрашивая, столько вспоминая.
— Да. Удар затронул твое сердце и нервную систему, и ты была обожжена. Тебе нужна была немедленная помощь. Отчасти поэтому мы поспешили увезти тебя.
— Вы стреляли в людей, — сказала Уэверли, не отводя своих карих глаз от острого подбородка женщины. — Моих друзей.
Сиделка опустила взгляд на колени Уэверли, стиснув мозолистые руки.
— Там началась паника. Им нужно было контролировать толпу, но жертв было совсем немного.
— Почему я должна вам верить?
Ей показалось, что в глазах женщины промелькнул страх. Комната вдруг стала угрожающе тихой, и в ее стенах словно притаился кто-то враждебный.
— Тебе ничего не остается, кроме как верить нам, — медленно и осторожно произнесла сиделка. Глядя прямо в глаза Уэверли, она пыталась донести до нее сообщение: «У тебя нет выбора».
Уэверли вдруг почувствовала себя очень беззащитной.
— Ты наелась?
Уэверли кивнула. У нее свело желудок, когда она начала осознавать, что происходит. Она могла никогда больше не увидеть свою маму, или Кирана, или Сета, или любого из остальных людей, с которыми рядом она выросла. Ее чуть не стошнило.
— Я знаю, что может тебя порадовать. — Сиделка с понимающей улыбкой вышла из комнаты, но скоро вернулась вместе с Фелисити, которая шла за ней следом. — Эта девочка, видимо, твоя подруга. Она все время спрашивала, как ты. Теперь вы с ней сможете наговориться.
Фелисити выглядела изможденной, хотя ее светлые волосы были убраны от лица и затянуты изящным бантом. На ней было простое синее платье, оттенявшее синеву ее глаз, и нарядные туфельки на ногах. Она вздохнула, увидев Уэверли, и уселась к ней на кровать.
— Мы так за тебя волновались, — сказала она.
— Ты в порядке? С девочками все хорошо? — спросила Уэверли.
Фелисити сдержанно ответила:
— Они никому из нас не сделали ничего плохого.
Уэверли посмотрела за спину Фелисити. Сиделка устроилась на стуле возле двери, скрестив ноги. Ее брюки были слишком коротки ей, так что из-под них виднелись хлопковые носки. Она делала вид, что изучает медицинскую карту Уэверли, но было ясно, что она слушает разговор девочек.
— Как долго мы здесь пробыли? — спросила Уэверли.
— Они не пускают нас к часам. Все, что я знаю, это то, что я спала два раза.
— Где «Эмпирея»?
У Фелисити задрожала нижняя губа.
— Они говорят, что с тех пор, как мы улетели, с ними нет связи. Они ищут обломки.
Кровать покачнулась, и на какое-то мгновение Уэверли показалось, что она сейчас упадет. Разрушен. Ее дом. И все, кого она знала. Ее мама. И Киран.
Нет. Это невозможно. Если она поддастся на эту провокацию, она не будет знать, как жить дальше. Уэверли схватила Фелисити за руки и, подождав, пока их взгляды встретятся, прошептала:
— Это то, что они говорят, верно?
Фелисити втянула воздух между сжатых губ.
— Верно.
— Не сдавайся.
— Что ты имеешь в виду? — рассеянно спросила Фелисити.
Уэверли слишком хорошо знала свою подругу. После того как отец Уэверли погиб во время аварии в воздушном шлюзе, Фелисити, испугавшись, отдалилась от нее. Когда бы Уэверли ни заговаривала о своем отце и о том, как ей его не хватает, она чувствовала, что Фелисити честно пытается слушать, честно пытается произнести нужные слова. Но она всегда ухитрялась сменить тему и переключить внимание Уэверли на что-нибудь более радостное.
— Я не хочу веселиться! Я хочу грустить! — закричала она однажды, но Фелисити, наверное, ее не услышала. После этого их дружба стала совсем другой. Они до сих пор называли друг друга лучшими подругами, но на самом деле они уже давно не были близки. Уэверли знала, что это не ее вина, Фелисити просто была не очень сильной. Но ей все равно было больно.
Однако в сложившейся ситуации девочкам не оставалось ничего другого, кроме как быть сильными.
Уэверли дотянулась до руки Фелисити и так сильно сжала ее, что услышала хруст ее пальцев.
— Мне нужно, чтобы ты была храброй вместе со мной, Фелисити. Ты можешь сделать это?
— Конечно, — сказала Фелисити, но осторожно высвободила пальцы из ладони Уэверли.
Раздался стук в дверь. В комнату заглянула седоволосая женщина, Энн Мэтер, и с улыбкой спросила:
— Как поживает наша пациентка?
Уэверли не ответила.
Женщина села на стул у изголовья кровати. Она двигалась так же устало, как и сиделка, и Уэверли заметила, что ее лицо блестит от пота.
— А ты быстро поправляешься, — заметила Энн Мэтер.
Уэверли уставилась на свои колени. Она избегала смотреть на женщину, потому что чувствовала, что та хочет убедить ее, склонить к чему-то.
— Тебе пришлось через многое пройти, дитя, — мягко сказала женщина.
Уэверли открыла глаза:
— Я не дитя.
— Ох, дорогая, это правда. Ты сейчас, наверное, в самом разгаре полового созревания, правильно?
Это был настолько неуместный вопрос, что Уэверли только молча уставилась на женщину.
— Ох, прости. На борту «Нового горизонта» мы привыкли совершенно откровенно говорить о таких вещах. Сорок три года, проведенные наедине друг с другом в космосе, заставляют людей… чувствовать себя свободно, не так ли?
Сиделка хихикнула, но под холодным взглядом Энн Мэтер осеклась.
— Уэверли, — сказала Мэтер, — мы делаем все возможное, чтобы найти выживших с «Эмпиреи». Не отчаивайтесь, хорошо?
— Правда? Вы пытаетесь помочь им?
— Это так. Мы делаем все, что в наших силах. — Энн Мэтер дружелюбно положила руку на колено Уэверли. — Дорогая, мы бы очень хотели, чтобы ты нам помогла. Помощь Фелисити была незаменима…
Фелисити сверкнула глазами, взглянув на женщину. Энн Мэтер не обратила на это внимания, хотя девочка стояла прямо рядом с ней.
— Мы думаем, что девочкам необходимо твое заверение, Уэверли. Потому что ты старшая.
Было что-то подозрительное в том, как ревностно Энн Мэтер следила за выражением лица Уэверли.
— Что вы имеете в виду? — спросила Уэверли. — Заверение насчет чего?
— Насчет того, что вы здесь в хороших руках. Что мы позаботимся о них. Хорошо позаботимся.
Уэверли прищурилась, пытаясь понять, к чему клонит эта женщина.
— Им пришлось многое пережить. И миссия спасения должна была их смутить. Они поверят, что ты лучше знаешь, что к чему, не так ли? — Она с достоинством отклонилась на спинку стула, ожидая ответа Уэверли.
Но она с таким же успехом могла ждать вечно. Уэверли была слишком зла, чтобы предлагать свою помощь. Ей нужно было подумать.
Энн Мэтер снова заговорила, на этот раз более твердым голосом:
— Я знаю, тебе пришлось нелегко, но ведь все остальные девочки пережили то же самое. Сейчас не время жалеть себя.
Уэверли почувствовала, как в ней вскипает ярость. Она жалела, что недостаточно сильна для того, чтобы схватиться за шею этой женщины и задушить ее. Но что, если она говорит правду, что, если девочек вовсе не похитили, а наоборот — спасли? Может ли это быть правдой?
— Ни одно великое путешествие не обходится без бед, — сказала Энн Мэтер, окидывая серыми глазами границы комнаты. — Всем стало бы намного легче, если бы мы смогли сотрудничать.
— А если мы не сможем? — мрачно осведомилась Уэверли. — Что тогда?
— Давай будем надеяться, что этого мы не узнаем, — сказала Энн Мэтер. Теплые нотки окончательно исчезли из ее голоса. Она встретила взгляд Уэверли и смотрела ей в глаза до тех пор, пока та не моргнула. — Просто мы так рады, что вы у нас на борту, — сказала она прежним медовым голосом. — Так приятно снова увидеть юные лица, правда, Магда?
— Как хорошо, что мы прилетели вовремя, — радостно откликнулась сиделка. Она снова встала за спиной Фелисити, которая съежилась у ножки кровати и так крепко сжала перила, что костяшки ее пальцев побелели. Сиделка засмеялась и положила руку на плечо Фелисити. Девочка, казалось, поникла от ее прикосновения.
— Тебе пора немного поспать, Уэверли. — Энн Мэтер кивнула сиделке, которая подошла к шкафчику. Она достала из ящика пузырек и проколола его мембрану иглой.
— Что это? Что вы делаете? — Уэверли охватила паника. Она попыталась было встать, но сиделка воткнула иглу в трубку, которая была прикреплена к ее руке. Все это время Уэверли не замечала ее.
