Глава-1
Эта история началась давно, можно сказать вначале двадцатого Революция, безпризорщина, голод. Вот вам и вся учеба. Как-то она говорила, что видела самого В. И. Ленина. Правда ли это было или нет, кто знает? Впрочем, мы этого никогда не знаем.
Познакомились они с моим дедом, Григорием Ивановичем вы спросите где? Это я не знаю. Прасковья Филипповна сама этого не помнила, а дед не говорил. Но мне кажется, что они познакомились на улице. В те времена мой дед служил в НКВД, наверное, при какой ни будь облаве он и встретил века. Мы жили в одном из поселков в Раменском районе. Семья наша была небольшая. Моя бабка Прасковья Филипповна была женщиной не очень образованной. Ей не довелось закончить общеобразовательную школу.
С моей бабкой они поженились, и через год у них родилась их первая дочь, назвали ее Ниной.
Прелестный ребенок. Красивая в меру упитанная девочка. Она принесла радость и покой в эту семью. Действительно, что за прелесть. Добрая, любящая порядок чистоплюйка она росла, горе не зная. Вела хозяйство. Отец ей всегда говорил; – вот дочь, когда-нибудь все это хозяйство перейдет моему наследнику, которого ты мне, когда-нибудь родишь: Эти слова никогда не принимала Нина всерьез. Она Вряд ли вообще, когда бы, то ни было собиралась иметь дитя. Кто знает, с чем это было связано? На этот вопрос, теперь никто не сможет дать какой бы то либо ответ. Да этого было и не надо так как, ведь она любила своих родителей, и огорчить их никак не могла.
Придерживающимся старым традициям и законам. И конечно, у этой семьи были завистники и доброжелатели. Одна из таких доброжелателей была Лагужина Евдокия Жаловская. Эта женщина необычайно крупной своей габаритности была завистлива, необычайно жестокой и жаднолюбивой сорока летней дамой. Про таких всегда говорят, "КОРОЛЕВА-БАРЫНЯ". Да, так впрочем, оно и было на самом деле. Бывшая генеральша раскулачена советами при революции, она никак не могла простить большевикам ее безденежье. А нашу семью она ненавидела больше остальных, так-так мой дед Григорий Иванович принимал участие в ее раскулачивание. Теперь сдружившись с Прасковьей Филипповной, она водила ее по кабакам, всевозможным злачным местам, и прочим заведением. Ее муж ей говорил, чтоб она не водила дружбу с Лагужиной, но та отвечала.
–Не твое дело, с кем хочу, с тем и дружу.
–Но она тебя не чему хорошему не научит. Только дурному?! Ты что этого не понимаешь?
–Я с ней вижу жизнь. – Отвечала жена. – А с тобой я что вижу. – Ничего, ничего кроме твоих постоянных нравоучений, да и те верят ли, и тебе надоели.
–Делай все так как я говорю, и я не буду доставать тебя своими нравоучениями. – Осторожно сказал муж. – Ты посмотри, нашей дочери уже пять лет, скоро в школу пора, а она ни разу даже букваря в глаза не видела.
–А по чьей вене? – вставила жена. – Неужто ты думаешь что благодаря этой революции мы зажили б по-другому; – она сделала длинную паузу и глядя ему в глаза добавила. – Вряд ли???
Муж ударил Прасковью по лицу и указав на дверь рявкнул что было мочи своим командирским голосом.
–Вон! Иди к своей Лагужиной, пусть она тебя учит уму-разуму.
Так в 1938 году они поругались. Моя бабка ушла к Лагужиной бросив на произвол судьбы свою дочь и мужа.
Лагужина приняла мою бабку очень хорошо. Она даже зловеще улыбнулась, сказав при этом тихим беззвучным монотонным голосом.
–Я давно тебе говорила, брось этого своего мучителя, живи своей жизнью.
–Но дочка? – растерянно поинтересовалась Прасковья.
–Ты оставила свою дочь мужу. – Сказала она. – Пусть он о ней и заботиться.
После этих слов Прасковья закурила папиросу. Она не так часто, но в последнее время эта привычка стала заядлой и страстной потребительницей табака. В этой большой и светлой комнаты стала темной и тусклой. Вообще дом, где жила Евдокия Жаловская находился в двух шагах от нашего дома. Это был двухэтажный особняк который был отдан ей из-за того что, в свое время она работала начальником сельской отделение психиатрической больницы, и сейчас работала
зав отделением. Она занимала одну комнату на втором этаже. На стенах висели картины, у окна стоял письменный стол, шкаф для одежды, сервант в которым стояла посуда выпущена еще при царском режиме. И последнем, что было в этой комнате, это большая дореволюционная кровать. Кухня была маленькой. Газовая горелка стул стол. Вот и пожалуй все что было в кухне, не считая конечно буржуйки, обогревающее это маленькое помещение.
–Знаешь. – Сказала Прасковья. – Мне все это надоело, хочу пожить одна.
Лагужина была довольна. Она наконец своего добилась, и ее труды не пропали напрасно. Прасковья отвернулась от своей семьи и пустилась во все тяжкие. "Так тому и быть" решила она. "Так тому и быть." Она вытащила из серванта бутылку коньяка и два стакана. Налила и они выпили.
Прасковья предложила.
–Пойдем, погуляем.
Лагужина согласилась.
Глава-2
Злачные заведения в то время, как и сейчас, пользовались дурной репутацией. Хотя и нельзя было сказать, что органы не знали о таких злачных местах, так как им попросту было чихать на них, негласно они сами пользовались их услугами. И тем эти бордели жили. Но все же под конец и их сажали в НКВД. Говорили так, кто был в вышке, тот оттуда уже не вернется. Но все знали об этом, и для некоторых был шанс спасти своих мужей, сыновей от не минуемого расстрела.
В одно из таких злачных мест пришла Прасковья и Лагужина. Сразу табачный дым интеллигентных дам и запах из-за рта табаком и перегаром ударила в голову Прасковьи. Она еще никогда не было в подобных местах, и для нее это все было в дековильку. Дамы в платьях последней их моде выделывались разные пируэты и разные невообразимые "ПА". Кто-то сидел у барной стойки и пил самогон. Все напоминало ужас, из каково-то сна, где правил балом людской бог. И звали его Ропот и Страх. Эти два слово здесь в этом подвале страшил люд, горького разочарование. Хотели как лучше, а получилось как всегда. Кто-то у стойки говорил. – Сегодня приходили к нам, забрали Николая. А за что, он ничего плохого не сделал, а говорят враг народа. Да какой же он враг, он и муху то не обидит, а тут ему приписывают враг народа: Другая женщина отвечала пья горькую. – Все мы сейчас ходим под страхом, не у одной у тебя горе. У всех сейчас нет двора, от куда кого бы не увезли. Да ты сама небось про это знаешь Фекла. Та зловеще улыбнулась. Выпила самогонку, сказала. – У меня такое ощущение, что мы бежим, бежим, бежим, бежим. По длинной извилистой дороги. Бежим в пустоту, все набирая темп, и не можем остановиться тут. Она заметила Лагужину. Она шла к ним с Прасковьей и о чем-то с ней говорила. Подойдя к женщинам, Лагужина поинтересовалась.
–Почему не веселимся?
–А чему нам радоваться? – сказала одна из женщин. – Мы обсуждаем проблемы насущной жизни.
Лагужина не могла поверить собственным ушам, вчера еще эта женщина радостная и жизнелюбивая радовалась жизни, а сейчас она видела нетрезвую убитым горем женщине.
–Скажи Евдокия, – затягиваясь папиросой, спрашивала женщина. – В чем мы виноваты, что так с нами?
На этот вопрос вряд ли она могла ответить, да и могла б, вряд ли могла б сказать. Шпики были на каждом шагу, не было ни одного место, где можно было встретить их проклятую ненавистную физиономию. Смотря на эту женщину Лагужина чувствовала ее боль, боль материнского сердце и просто слабой женщины.
–Я не знаю. – честно сказала Лагужина, и обратившись к Прасковье сказала. – Когда ни будь и нас постигнет такая учесть.
Женщина увидела Прасковью и спросила:
–А кто это с тобой?
–Эта Прасковья. – Представила она ее женщинам. – Прасковья, эта Фекла и Марфа.
–Очень приятно.
Марфа спросила:
–Нам тоже, выпьешь?
Прасковья не отказалась.
Вскоре изрядно подпившие дамы захотели танцевать. Но мужчин в заведении было в десять раз меньше чем дам. Марфа спросила:
–Что будем делать?
Прасковья решила, что раз нет мужчин то, женщины тоже будет вполне довольны эта не проблема, будим танцевать друг с другом, и пусть кто о чем думает, нам хорошо, а других то что мы делаем не касается. Лагужина вынуждена была остаться у стойки, так как из-за своей упитанности она не могла танцевать с кем бы то ни было, и женщинам приходилось танцевать меж собой по очереди. Но это продолжалась не долго, и когда Фекла заснула от большого приема алкоголя, Марфа спросила:
–Что тебя связывает с Евдокией?
–Мы дружим. – Ответила та.
–Говорят, что она нехороший человек.
Эти слова потрясли Прасковью. За те все те года, которые она ее знала, она ни разу не замечала за Евдокией Жаловской никаких странностей. Напротив, она была сверх души человек. Всегда приветлива, любезна вся ко угождающая женщина. Таких все называют душа-человек. Но что у этого человека за душой, никто не знает. Неправда бывают такие люди, и их достаточно много в этой жизни. Это Марфа сказала Прасковьи, но та ей не поверила сказав.
