перехваченными широкой лентой. – Я замерзаю.
– Джинни – наполовину ящерица. Для полного счастья ей нужна инфракрасная лампа.
Ее спутник чуть постарше, лоб у него в морщинах. Он улыбается, но глаза у него не сверкают, как у нее.
– Ну, вам будет приятно узнать, что сейчас в Сиднее двадцать пять градусов тепла, – отвечаю я. – Вы туда надолго?
– На три недели. – Джинни резко выпрямляется, словно подброшенная вверх собственными словами. – Мы смываемся, чтобы пожениться!
– Ух ты, как здорово!
Я вспоминаю нашу с Адамом свадьбу: церковь, семейные фотографии, банкет в гостиничном ресторане, а потом неделю в Греции. Разумеется, банально, но в хорошем смысле слова. Тогда все представлялось незыблемым и надежным.
– Джинни!
– Что? Теперь уже безразлично, Дуг, мы перешли черту. Никто нас не остановит.
– Пусть так.
Он надевает наушники, а Джинни заливается краской, ее восторг исчезает. Я оставляю их смотреть фильм, и, хотя они сидят так же близко друг к другу, мне за них как-то тревожно. За нее особенно. Внезапно меня охватывает грусть по той паре, которой были мы с Адамом на греческом острове, и по тому, чем все это закончилось. Любые отношения меняются, когда появляется ребенок, неважно, каким путем пойдете, однако ребенок с особыми запросами придает отношениям такую напряженность, к которой оказались не готовы ни я, ни Адам. Моей реакцией был поиск решений, желание прочитать все о психической травме после удочерения и о нарушениях привязанности.
А реакцией Адама стало бегство.
В физическом смысле он находился рядом, когда не работал, но в плане эмоциональном я стала его терять много лет назад. Не знаю, тогда ли у Адама начались романы, а еще мне не известно, сколько их было. Интрижка с Катей – единственная, о какой я могу сказать наверняка.
Однажды я его спросила прямо. Обнаружила банковскую карту на счет, о существовании которого не подозревала, а потом поняла, что он поменял пароль к смартфону.
– У тебя роман?
– Нет!
– Тогда зачем менять пароль?
– Я три раза ошибался при вводе. Его просто пришлось сменить. – Лицо Адама прямо-таки излучало вранье.
Меня вызывают к креслу через проход, где пожилой мужчина в круглых очках и с редеющими волосами хмуро смотрит на свой лэптоп.
– Вай-фая по-прежнему нет.
– Нет. Прошу прощения, наша команда делает все, чтобы выяснить, в чем проблема, но…
– Ее скоро решат?
Я подавляю желание прижать пальцы к вискам и впериться взглядом в невидимый хрустальный шар.
– Не знаю. Примите извинения за возникшее неудобство.
– Мне он нужен только для работы. – Мужчина выжидающе смотрит на меня, словно возможность снова запустить вай-фай зависит только от меня. – Это очень долгий перелет.
Пилоты почти готовы к первой пересменке. Франческа и Майк на шесть часов отправятся наверх, отдыхать на койках. Когда они вернутся, мы одолеем полпути до Сиднея. Для бортпроводников предназначена вторая зона отдыха в хвостовой части самолета. Туда можно попасть через запираемую дверь в хвостовой кухне. Восемь небольших коек с поролоновой звукоизоляцией, разделенных ширмами. Сомневаюсь, долго ли я посплю после первой смены, но к концу второй все сильно изменится. Экипаж в полном составе займет свои места за два часа до прилета, имея строжайшие инструкции от Динбара выглядеть свеженькими для фотографий после посадки.
Перед обратным рейсом у нас в Сиднее выдастся пара свободных дней. Будет просто прекрасно посмотреть город, но еще лучше – всласть отоспаться, не слыша криков Софии. Ее уже несколько месяцев каждую ночь мучают кошмары вне зависимости от того, когда мы ложимся спать и где она спит. Я просыпаюсь с бьющимся сердцем, сбегаю вниз по лестнице и обнаруживаю Софию, сидящую с прямой спиной, застывшую и пару секунд не реагирующую на мои объятия, прежде чем обмякнет в них.
– Вероятно, она скучает по Кате, – однажды сказала я Адаму.
Намек был более чем прозрачным: во всем виноват он. Он покраснел, как это с ним всегда случается при упоминании ее имени, и я махнула на все рукой. Однако что-то настойчиво не давало мне покоя, словно больной зуб, пока на следующий день я не поняла, в чем же дело. Кошмары начались до отъезда Кати.
– Прошу прощения. – Мальчишка лет девяти-десяти поднимает руку и шевелит пальцами, будто он на уроке и ему нужно выйти. Рядом с ним на кресле-кровати растянулась мама, рот ее чуть приоткрыт, а глаза закрывает маска для сна с вышитой по атласной ткани надписью: «Идет зарядка – не отключать».
– Здравствуй, как тебя зовут?
– Финли Мастерс.
– Привет, Финли! – улыбаюсь я. – Хочешь что-нибудь попить?
– У меня наушники запутались.
Он смотрит на меня серьезно, и у меня вдруг начинает щемить в груди, что очень часто случается, когда я далеко от Софии.
– Да уж, проблема нешуточная. Посмотрим, сумеем ли мы ее решить. – Ногтями я развязываю узелки на шнуре и с улыбкой возвращаю Финли наушники.
– Спасибо.
– Не за что.
Финли – единственный ребенок в бизнес-классе, хотя в первых креслах среднего ряда сидит пара с крохотным младенцем. Он плачет, словно кошка мяукает, негромко, но настойчиво, и я замечаю, как родители обмениваются обеспокоенными взглядами. Я улыбаюсь им, стараясь показать, что ничего страшного не происходит, но они озабоченно осматривают одежду малыша, будто причина его дискомфорта заключается в том, как на нем завязаны ползунки, а не в давлении, влияющем на его крохотные ушки.
Сверяюсь со списком пассажиров – Пол и Лия Талбот – и иду узнать, не нужно ли им что-нибудь. Их ребенку явно не более месяца.
– Три недели и два дня, – отвечает Лия на мой вопрос.
Она австралийка, у нее выгоревшие на солнце волосы и смуглое веснушчатое лицо. Ровные белые зубы придают ей здоровый и спортивный вид. Я сразу представляю, как они на Рождество жарят барбекю у берега моря. Может, когда-нибудь Адам, София и я поступим так же – убежим от холода в теплые, солнечные края.
Значит, все-таки с Адамом? – встревает внутренний голос психотерапевта.
– Какая прелесть! Как его зовут? – спрашиваю я, не обращая внимания на подсознание. Это привычка, вот и все. Пять лет семейной жизни. Адам совершенно четко обозначил свои приоритеты, и они не имеют отношения к жене и дочери.
– Он действительно чудо, – улыбается Лия, глядя на сына. Она старше меня, похоже, ей хорошо за сорок, но выглядит гораздо лучше. – Знакомьтесь: Лахлан Хадсон Самуэль Талбот.
– Как много имен!
– Мы не смогли определиться, – широко улыбается ее муж. Произношение у него английское, но с восходящей интонацией в конце предложений, которую так охотно перенимают живущие в Австралии экспаты.
– Вы выглядите просто потрясающе! – говорю я Лие. – Поверить не могу, что вы только после родов!
От этого комплимента она смущается, прижимаясь губами к головке младенца и вдыхая его запах. Муж обнимает ее за плечи, словно ограждая от меня, будто я
