— Свита, что ли? — подсказал Найденов, и сержант в знак согласия улыбнулся.
— Молодец, братец, что живешь внимательно, а службу несешь исправно, — сказал Найденов и тоже улыбнулся. В это время показались верхами адъютант и коновод. — А вот и моя свита, — продолжал Иван Андреевич, — так что ты прав, сержант: генералов без свиты не бывает.
…Иван Андреевич весь день пробыл в частях и подразделениях дивизии. Работу связи он изучал и проверял непосредственно в боевой обстановке.
* * *
С началом боя потребность в связи была особенно велика. Мой заместитель по радио полковник Павел Карпович Изюмов неотлучно находился у радиостанций. Одна из них была развернута вблизи телефонной станции, а для ее расчета на некотором удалении подготовили небольшое укрытие.
В течение всего дня противник вел сильный артиллерийский и минометный огонь по нашему НП. Во время одного из наиболее продолжительных огневых налетов полковник Изюмов решил вернуться на радиостанцию, чтобы обеспечить передачу важных документов. Долг требовал от него быть там, где решалась судьба связи…
Накануне, поздно вечером, когда все уже спали, мы вышли с Изюмовым на улицу и долго бродили вдвоем.
День был облачный, ветреный, а к вечеру прошел редкий дождь. Теперь прояснилось, на небе высыпали звезды, и на землю лег ровный лунный свет. Шли мы медленно, старательно наступая на вытянутые черные силуэты собственных теней. Днем Изюмов получил письмо от жены, и я заметил, что он чем-то угнетен.
— Павел Карпович, что случилось? Все ли благополучно дома?
— Дома все в порядке… В полном порядке, — повторил он. — Просто меня грызет какое-то предчувствие. Вот получил от жены три письма. Ни на одно не ответил. Кажется мне, что мое письмо будет последним, прощальным… и не могу написать.
— Брось ты, Павел Карпович, это же нервы…
— Знаю, нервы, — рассеянно ответил Изюмов, а сам, будто от этого зависела его судьба, сосредоточенно растягивал шаг, пытаясь наступить подальше на собственную тень. Он поднимал ногу, ставил ее на землю, а тень, удлиняясь, убегала дальше. Эта его игра вызвала и во мне неясную тревогу. Я остановился. Вздрогнув, замерли наши тени.
— Пойдем обратно, Павел Карпович…
Теперь тени ползли за нами, и мы, не оборачиваясь, шли к своему дому.
— Василий Прохорович, ты когда-нибудь думал, что такое счастье?..
— Это, наверное, когда нет войны.
— Правильно, когда нет войны… — повторил он. Подошли к узлу связи.
— Пойду напишу письмо жене, — решительно сказал Изюмов.
— Лучше ложись отдыхать. Напишешь завтра…
Утром я видел Изюмова. От прежнего его настроения не осталось и следа. Подтянутый, бодрый, Павел Карпович энергично руководил работой своих радистов. Вот и теперь, не ожидая, когда утихнет огонь, Изюмов выскочил из укрытия и побежал к радиостанции. Не успел сделать и нескольких шагов, как был сражен осколком разорвавшейся мины.
Услышав, что ранен полковник Изюмов, я бросился к укрытию радистов. Павел Карпович лежал, откинув в сторону правую руку. Следов ранения не было видно, только из носа сочилась струйка крови.
— Скорее несите его в медчасть! — крикнул я санитарам.
— Полковник мертв, — ответили мне.
* * *
В результате кровопролитных боев войска Северо-Западного фронта сумели нанести гитлеровцам ощутимые удары. Сковав силы группы армий «Север» и часть сил группы армий «Центр», они ослабили наступление противника на Ленинград. И, что весьма важно, оттянули на себя главные силы 1-го воздушного флота, поддерживавшего наступление группы «Север». Это позволило выиграть драгоценное время для организации обороны города Ленина.
Гитлеровцы понесли большие потери. На нашем участке фронта тогда впервые были применены гвардейские минометы PC. Их залпы буквально ошеломляли фашистских захватчиков.
После упорных осенних боев наступило затишье, нарушаемое лишь артиллерийскими налетами. Штаб армии по-прежнему оставался в Семеновщине. Пошли дожди, погода стала нелетной, и авиация противника не беспокоила нас. Но по-прежнему не унималась дальнобойная артиллерия: нас пытались во что бы то ни стало выжить из Семеновщины. К счастью, не долго пришлось терпеть участившиеся огневые налеты. Артиллеристам удалось засечь и уничтожить вражескую батарею.
Вообще превосходство наших артиллеристов чувствовалось с первых дней войны. И тут, как говорится, добро пришло от худа. У противника было много снарядов, и он, как правило, вел огонь по площадям. Это распускало немецких артиллеристов. У нас дело обстояло иначе. Советская артиллерия имела добрую традицию бережно относиться к снарядам. Так было заведено в мирное время (огонь на учениях велся обычно по целям), так оно шло и во время войны. И коли имелись боеприпасы, наша артиллерия работала отлично.
Если же говорить о связистах, то мы наживали опыт главным образом в ходе войны.
Однажды во время затишья сижу в отделе и думаю, как бы сделать проводную связь наиболее живучей в условиях обороны. Рассматривая и анализируя схему, я словно впервые увидел, что постоянные провода, по которым поддерживалась связь со штабом фронта и с некоторыми дивизиями армии, проходят через станцию Любница.
«Затишье, — думаю, — на фронте штука не вечная. Налетит авиация противника, сбросит несколько бомб на станцию, и тогда делай, что хочешь… Нужно немедленно сделать полуокольцевание — перехватить все провода до подхода к станции и установить контрольно-телефонный пост…»
Вызываю командира телеграфно-строительной роты и поручаю к исходу следующего дня сделать полуокольцевание. Как же это было своевременно! Спустя два дня гитлеровцы разбомбили Любницу. Но уже через несколько минут мы переключили связь на обходную линию.
Казалось бы, что мудреного — догадаться сделать обходную линию? Мудреного действительно ничего нет, но чтобы додуматься до этого, нужно было три месяца провоевать.
Да! Прошло девяносто дней войны. Тяжелые условия отхода и ожесточенные бои первых месяцев не поколебали духа наших бойцов и командиров, не сломили их воли к победе. И в этом величайшая заслуга прежде всего политорганов и партийных организаций соединений и частей. Впереди всегда и везде были коммунисты и комсомольцы, показывавшие образцы героизма и самоотверженности. Об их огромном авторитете свидетельствуют и цифры роста партийных и комсомольских организаций частей и подразделений. Например, только в 33-м армейском полку связи, где военкомом был батальонный комиссар Н. И. Мартынов, а секретарем партбюро полка — старший политрук Ф. Р. Сидоров, со 2 июля по 28 октября в партию были приняты 76 лучших бойцов и командиров. За этот же период в члены ВЛКСМ вступили 54 человека. В результате хорошо поставленной работы по воспитанию личного состава партийно-комсомольская прослойка достигла здесь 75 процентов.
4
Войска противника, измотанные в изнурительных осенних боях, поспешно укреплялись в населенных пунктах, возводя насыщенные огневыми средствами оборонительные рубежи. Наши части тоже понесли ощутимый урон и перешли к обороне. А тут как раз наступила пора затяжных осенних дождей. Раскисли грунтовые дороги, лесные тропы затерялись в жирной трясине вспухших болот, леса затянуло туманом — все набухло знобкой осенней влагой.
В результате бездорожья отдельные подразделения, а порой и целые части оказывались отрезанными от пунктов армейского снабжения. На счету были каждый снаряд, каждый патрон. Раненые и тяжело больные томительно ждали эвакуации в тыловые госпитали. Изголодавшиеся бойцы, изверившись в способностях своих начпродов, больше надеялись на счастливый лесной промысел или неожиданную стычку с немцами, в которой случалось захватить походную кухню или какие-нибудь съестные припасы.
Настроение портилось с каждым днем, и больше всего, конечно, угнетали вести с фронтов. Сводки Информбюро стали предельно лаконичны, но даже по названиям направлений, на которых велись бои, можно было понять — враг рвется к Москве.
С середины октября «Правда» ежедневно печатала тревожные лозунги-призывы. Бои под Москвой не прекращались ни днем, ни ночью. Сражение шло на подступах к столице, а мы, обескровленные сентябрьскими боями, лишенные подкреплений и надежды на существенную помощь, намертво вгрызлись в склоны Валдайской возвышенности, притаились в гиблых топях осенних болот. Внезапно вспыхивавшие и быстро кончавшиеся артиллерийские дуэли редко находили свое продолжение в разрозненных стычках передовых подразделений. Ни советское командование, ни противник не решались привести фронт в движение. Не было сил.
* * *
Осень сорок первого года оказалась скоротечной. Где-то с середины октября подули северные колючие ветры. Они сметали с земли мерзлую шуршащую листву, гоняли по стылым пашням легкий сухой бурьян, врывались в поредевшие леса, с ожесточением раскачивали стонущие деревья. Все оголилось вокруг, и только крепкая дубица держала кое-где желтые листья, невесело позванивавшие в зыбкой осенней тишине. Ночные заморозки лишь к полудню отпускали землю, и тогда на час-другой чернела поседевшая за ночь пашня. Непрочным стало тепло солдатских землянок, закурились над ними голубые едкие дымки.
