Таблетки выручали не всегда. С алкашами вроде Бореньки приходилось действовать иначе, более рискованно. Что поделаешь: «не все коту творог, бывает и жопой о порог», – говаривала покойная бабушка Анна Васильевна, мать отца Антона. Хочешь жить хорошо – крутись. Такому ханыге, как Боренька, отравленные таблетки подсовывать бесполезно, ему надо добавлять яд в зелье. Добавить несложно, сложно было напоить Бореньку так, чтобы на Антона не легла даже тень подозрения. Ну и так, чтобы яд достался адресату – групповая гибель ханыг после распития бутылочки всегда вызывает вопрос: а не отравление ли это?
К счастью, лаборатория, работавшая на шефа – Антон был уверен, что лаборатория эта была одной из самых современных в столице как по оснащению, так и по уровню работавших в ней сотрудников, – так вот, лаборатория эта могла творить чудеса. В пределах разумного, конечно.
Антон изложил шефу свои соображения и спустя три дня получил пузырек коричневого стекла, закрытый хорошо притертой стеклянной пробкой и снабженный этикеткой, на которой от руки было написано «Спирт». Пузырек емкостью в сто миллилитров был почти полон.
– Сказали – лучше не открывать, – предупредил курьер Саша, передавший посылку.
Курьерские обязанности Саша выполнял в особо важных случаях. Основной его задачей был поиск перспективных клиентов. Только в отличие от Антона, Саша не участвовал в организации и проведении операций, он собирал информацию. Страховой агент – идеальное прикрытие.
План был прост – носить пузырек в сумке, пока Боренька не явится на прием. Приходил он часто – то клянчил снотворное, то какую-нибудь спиртосодержащую настойку, то еще чего-нибудь. По циррозу печени Боренька имел инвалидность второй группы, и лекарства ему полагались бесплатные. Поскольку Боренька был «перспективным клиентом», Антон иногда шел ему навстречу, за что потом выслушивал упреки от заведующей.
– Нам каждую среду (по средам в поликлинике проводились собрания) говорят о том, что надо экономить, что мы не укладываемся в лимиты, а вы, Антон Станиславович, балуете своих льготников.
– В законе ничего о лимитах не сказано... – начинал Антон, но Ирина Григорьевна взмахом руки обрывала его:
– Если лимиты существуют негласно, то это не значит, что их нет. Вы же понимаете – перерасход средств одного квартала переносится на следующий. Так мы в декабре вообще ничего и никому выписать не сможем.
– А как я могу отказать? – удивлялся Антон.
– Вам бы в девятнадцатом веке жить с вашими понятиями, – вздыхала заведующая, и на том все и заканчивалось.
Жить в девятнадцатом веке Антону никогда не хотелось. Он ценил блага, которые давал прогресс, и не собирался от них отказываться.
Во время приема большинство участковых врачей время от времени выглядывают в коридор – оценивают размер очереди, вовремя изгоняют из нее «чужих» больных и приглашают пройти в кабинет блатных. Антон не был исключением из этого правила, правда, «блатных» пациентов у него не было (справедливость прежде всего) и пришедших с других участков он никогда не отфутболивал, точно так же как никогда не отказывался сбегать на вызов на чей-то участок. Участков в поликлинике шестнадцать, и тот, кто замыкается только на своем, в шестнадцать раз снижает свои шансы...
Увидев в очереди Бореньку, Антон приветливо улыбнулся ему и спросил:
– Перед вами много народу?
– Трое, – ответил Боренька, с надеждой и мольбой поедая Антона глазами. Все ясно – не хватило похмелиться.
– Это недолго, – обнадежил Антон и пригласил в кабинет следующего.
Заполнив направление на ВТЭК третьей по счету посетительнице, Антон попросил медсестру:
– Зиночка, принесите мне, пожалуйста, карты наших инвалидов и участников войны. Что-то захотелось привести их в порядок, не иначе как со дня на день проверка придет.
– Хорошо! – Зина обрадовалась возможности размяться и почесать язычок с другими сестрами в регистратуре.
Следом за Зиной ушла пациентка. Она еще ковыляла к двери, а на столе у Антона уже появился заветный пузырек, поставленный таким образом, чтобы слово «Спирт» было хорошо видно тем, кто сидит сбоку на «пациентском» стуле.
– Видите, Борис Сергеевич, и четверти часа вы не прождали, – сказал Антон появившемуся на пороге Бореньке.
– Мне эти четверть часа показались годом, – ответил Боренька. – Что-то так плохо мне сегодня...
– Ой, прошу прощения, – Антон, словно вспомнив что-то важное, хлопнул себя по лбу и вскочил на ноги, – я буквально на минуточку. Срочное дело. Вы тут посидите, я кабинет запирать не стану...
С озабоченным видом вышел из кабинета, прошелся быстрым шагом до кабинета уролога Игоря Самуиловича, ткнулся в запертую дверь (Игорь Самуилович болел вторую неделю) и вернулся к себе.
Пузырька на столе не было.
Боренька чинно сидел на стуле и разглядывал потертые колени своих штанов.
– Итак, что вас беспокоит, Борис Сергеевич? – Антон сел за стол и развернул манжетку тонометра.
– Голова болит, трясет, дыхание перехватывает. – Ничего нового в Боренькиных жалобах не было.
– Давайте посмотрим...
Антон измерил Бореньке давление, сосчитал пульс, выслушал сердце и легкие и вынес вердикт:
– Ничего страшного – видно, хорошо выпили вчера, а с вашей печенью этого никак нельзя.
– Выпишете мне что-нибудь? – спросил Боренька.
– Не могу выписать то, чего вы ждете, – твердо сказал Антон. – Мне не жалко, но не могу. За мою доброту меня постоянно ругает начальство. Так и уволить могут.
Можно, конечно, было и выписать ханыге какую-нибудь настоечку – пусть гульнет напоследок. Но где гарантия, что в этом случае пузырек будет выпит Боренькой? Вдруг он сперва «оприходует» настоечку, а спирт оставит «на потом», да еще угостит им кого-нибудь из корешей? А так – ему просто нечем будет заливать пылающие трубы.
Насчет пузырька Антон не беспокоился – был уверен, что Боренька его выбросит сразу же, как тот опустеет. Пузырек не бутылка, денег за него не дадут, какой смысл таскать его с собой?
– Что ж мне теперь – подыхать?
Классический вопрос, на который так и тянуло ответить: «Да, и поскорее, пожалуйста».
– Могу вас госпитализировать, Борис Сергеевич, – предложил Антон, зная, что в больницу Боренька не поедет.
– Нет, не надо. А очередь моя не подошла?
Два чистых листа бумаги были подсунуты на подпись Бореньке в куче бланков, необходимых для участия в клиническом исследовании новейшего гепатопротектора. Здоровье Бореньку не интересовало, но Антон сообщил ему, что за участие в исследовании ежемесячно платят по двенадцать тысяч рублей (соблазнять – так соблазнять, заманивать – так заманивать).
– Еще нет, но скоро, – улыбнулся Антон, вкладывая в свои слова иной, неведомый собеседнику смысл.
– Ладно, раз так – пойду я... До свидания.
– Всего хорошего.
Антон повертел в руках Боренькину карту и решил не делать в ней записи. Незачем. Карту спрятал между другими и со стопкой карт в руках спустился в регистратуру.
– Эти можно разложить по местам, Наталья Викторовна, – сказал Антон регистраторше. – А Зина моя не у вас?
– Только что была, – ответила Наталья Викторовна, – наверное, вы с ней разминулись.
Неделей позже Антон узнал, что Боренька отдал концы на ближней к своему дому автобусной остановке. По иронии судьбы первой сообщила ему об этом старуха Зеленцова, которая хоть и не выходила из дому, но благодаря телефону была в курсе всех местечковых новостей.
– Вот ведь повезло человеку, – сказала она, не скрывая зависти.
– Повезло, Инна Семеновна? – переспросил Антон. – В чем?
– Легкую смерть ему Бог послал. Я как врач навидалась много разного и признаюсь как на духу – завидую всем, кто умирает скоропостижно. Это куда лучше, чем гнить заживо от рака или годами валяться парализованной. Знаете, Антон Станиславович, чего я каждый день прошу у Бога? Легкой смерти. Чтобы раз – и я уже на небесах.
– Я думаю, Инна Семеновна, что ваша просьба непременно будет услышана, – заверил Антон. – Вы человек светлый, добрый, и смерть у вас будет легкая. А сейчас, пожалуйста, приготовьтесь к осмотру...
После осмотра Антон обсудил с Инной Семеновной плачевное состояние отечественной медицины, посетовал на некомпетентность министерства и рассказал в качестве примера парочку «случаев из жизни». Вздорный и кляузный характер Зеленцовой как нельзя лучше подходил для нового, еще ни разу не опробованного сценария «Петиция». Антон собирался дать подписать Зеленцовой какое-нибудь письмо в чью-нибудь защиту или наоборот – осуждающее кого-нибудь. Если довести старуху до нужной кондиции, то она и не заметит, что среди прочих попадутся два чистых листа бумаги. Надо только постоянно подливать масла в огонь, вспоминая былые времена, нахваливая достижения социализма и гневно бичуя капитализм со всеми его пороками и недостатками. Будет двойная выгода – и дело сладится, и копилка новым «сценарием» обогатится.
