В ответ ни звука.
— По-моему, оно из Южной Америки. Из Перу. На ваше имя, если вы Хэнсон. В общем, — сказала она, отчаявшись, — я положу его и пойду.
Она уже было собралась положить письмо на куб из прозрачного перспекса, который приняла за стол, когда услышала сзади утомленный выдох, и, обернувшись, увидела, что входная дверь закрылась. Но как только одна дверь — за ее спиной — затворилась, дверь, находившаяся перед ней, с тихим вздохом открылась; в нее она увидела еще один дверной проем с верхней перекладиной, и там, держась за нее, висел молодой человек.
Он подтягивался на перекладине с виду без особого труда и вслух считал подъемы. На нем были серые спортивные штаны, наушники и — более ничего. Он досчитал до одиннадцати. Миссис Рэнсом пережидала, все еще держа письмо в руке и не зная, куда деть глаза: прошла целая вечность с тех пор, как она видела так близко столь юное и столь обнаженное существо — его штаны так низко сползли на бедра, что заметна была тонкая льняная дорожка волос, взбегающая к пупку по впалому животу. Он устал под конец, и два последних подтягивания — девятнадцатое и двадцатое — дались ему с немалым усилием; почти выкрикнув «Двадцать!», он остановился, задыхаясь и одной рукой все еще держась за перекладину; наушники сползли на шею. Легкая поросль выглядывала из подмышек, редкие волоски виднелись и на груди; а сзади, как у Мартина, был хвостик, но подлиннее и завязанный узлом.
Миссис Рэнсом подумалось, что за всю свою жизнь не видела никого прекраснее этого юноши.
— Я принесла письмо, — начала она снова. — Оно попало к нам по ошибке.
Она протянула конверт, но молодой человек даже не шевельнулся, и миссис Рэнсом оглянулась, ища, куда бы его положить. Посреди комнаты стоял длинный банкетный стол, а у стены — софа, почти такой же длины; только эти два предмета миссис Рэнсом назвала бы мебелью в собственном смысле слова. По комнате были разбросаны несколько ярких пластиковых кубов, которые могли служить столами или табуретами. Стояла тут и высокая стальная пирамида с прорезями, которая, видимо, была обычной лампой. Была тут и допотопная детская коляска с белыми ободами шин и огромными изогнутыми рессорами. На одной из стен висел хомут для ломовика, на другой — широкополая мужская шляпа с пером, а рядом — огромная, крупным планом фотография Ланы Тёрнер [22].
— Она была кинозвездой, — сказал молодой человек. — Это оригинал.
— Да, я помню, — ответила миссис Рэнсом.
— Вы знали ее?
— Нет-нет. Да и вообще, она была американкой.
На полу лежал пушистый белый ковер, на котором, как ей подумалось, нельзя сделать и шагу, не наследив, но она не заметила ни единого пятнышка. И тем не менее, на взгляд миссис Рэнсом, все это как-то не сыгрывалось в единое целое. Из-за того, что одна стена была стеклянная и выходила на террасу, казалось, что перед вами не комната, а скорее недо-оборудованная витрина универмага; рулон твида был небрежно брошен на стол, что требовало какого-то объяснения.
Молодой человек заметил ее взгляд.
— Все это печаталось в журналах, — сказал он. — Садитесь. — И он взял у нее письмо.
Он сел на один конец софы, она — на другой. Сел с ногами, но, если бы она села так же, как он, между ними все равно оставалось бы много места. Он посмотрел на конверт, ра-зок-другой повертел, не вскрывая.
— Оно из Перу, — пояснила миссис Рэнсом.
— Да, — ответил он, — спасибо. — И разорвал пополам.
— Там могло быть что-то важное, — забеспокоилась миссис Рэнсом.
— Там всегда что-то важное, — подтвердил молодой человек и бросил обрывки на ковер.
Миссис Рэнсом посмотрела на его ступни. Они были так же совершенны, как и каждый миллиметр его тела: ногти длинные, ровно обрезанные, квадратные, пожалуй, выразительные даже, а не кривые и уродливые, как у нее или мистера Рэнсома. Пальцы ног, если бы можно было собрать их в щепоть, выглядели так, словно ими можно было действовать не хуже пальцев рук — может быть, даже играть на музыкальном инструменте.
— Я никогда не встречала вас в лифте.
— У меня есть ключ. Поэтому лифт не останавливается на других этажах. — Он улыбнулся. — Это удобно.
— Но не для нас, — не удержалась миссис Рэнсом.
— Что есть, то есть, — он засмеялся, но без тени обиды. — Я за это плачу.
— Я не знала, что такое возможно, — удивилась миссис Рэнсом.
— Не для всех.
Миссис Рэнсом подумала, что он, наверное, певец, но почувствовала, что, если спросит, он перестанет обращаться с ней как с равной. Еще она подумала, не принимает ли он наркотики. Молчание явно не смущало его, на своем конце софы он откинулся на спину с улыбкой — он чувствовал себя совершенно свободно.
— Мне пора, — сказала миссис Рэнсом.
— Почему?
Он потрогал у себя под мышкой и махнул рукой в сторону комнаты.
— Это все ее.
— Чье?
Он указал на порванное письмо.
— Это она переделала все это. Она интерьерный дизайнер. Или недавно была дизайнером. Теперь у нее ранчо в Перу.
— Крупный рогатый скот?
— Лошади.
— О, — восхитилась миссис Рэнсом. — Это прекрасно. Немногие на такое способны.
— На что «такое»?
— Сначала быть интерьерным дизайнером, а потом… потом разводить лошадей.
Он задумался над сказанным:
— Нет, она всегда была такой. Очень порывистой, понимаете. — Он обвел взглядом комнату. — Вам нравится?
— Ну, немного странно, — призналась миссис Рэнсом. — Но обилие пространства мне нравится.
— Да, пространство потрясающее. Невероятное.
Миссис Рэнсом не совсем это имела в виду, но о понятии пространства была наслышана немало, поскольку это бесконечно муссировалось в дневных телепередачах, где речь шла о том, как остро нуждаются люди в пространстве, как важно, чтобы у них не было недостатка в личном пространстве и как ни в коем случае нельзя нарушать границы чужого пространства.
— Она тут все переделала, — сказал он, — а потом конечно въехала сюда.
— И вы почувствовали, — сказала миссис Рэнсом, — и вы почувствовали, что она вторглась в ваше пространство (фраза эта в ее устах звучала так натужно, как если бы то были ее первые слова на языке урду).
В знак согласия он направил в ее сторону одну из своих несравненных стоп.
— Вот именно. Вот именно. Взять, к примеру, эту дерьмовую коляску…
— Я помню такие, — подтвердила миссис Рэнсом.
— С виду это, конечно, коляска, — кипел он, — но откуда мне было знать, что это только с виду коляска и что находится она тут не как коляска, а как артобъект. И что стоять она должна ровно на этом дерьмовом месте. И из-за того что я сдвинул ее, кажется, на полдюйма, мадам озверела. Стала грозить, что все отсюда вывезет. До нитки. Как будто мне не все равно. А, в общем, все это уже история.
Поскольку мадам была в Перу, миссис Рэнсом подумала, что это уже отчасти и география, но вслух ничего не сказала. А вместо этого кивнула и изрекла:
— У мужчин свои потребности.
— Вы правы.
— Вам больно?
— Мне было больно, — сказал молодой человек, — но я отвлекся. Думаю, правильно.
Миссис Рэнсом с мудрым видом закивала в ответ.
— Она расстроилась? — спросила она, чувствуя, что очень хочет потрогать его за ногу.
— Послушайте, эта женщина всегда была чем-то расстроена. — Он посмотрел в окно.
— Когда она вас бросила?
— Не помню. Потерял счет времени. Месяца три назад, может, четыре.
— В феврале, — подсказала миссис Рэнсом. Это был не вопрос, а утверждение.
— Да, в феврале.
— Хэнсон, Рэнсом, — проговорила она. — Не так уж похоже, но, думаю, если вы из Перу…
Он не понял — да и как ему было понять? — поэтому она рассказала ему все, начав с начала: как они вернулись из оперного театра, как вызвали полицию, как совершили марш-бросок в Эйлсбери… — всю историю от и до.
Когда она смолкла, он сказал:
— Да-а, похоже на Палому. Она может выкинуть такое. Чувство юмора у нее своеобразное. Вот вам и Южная Америка.
Миссис Рэнсом закивала, как будто любые несуразности в ее рассказе можно было отнести за счет особенностей территории и общеизвестного непостоянства ее обитателей: колдовская сила пампас, протяженность Амазонки, ламы, пираньи — что значило какое-то ограбление в Северном Лондоне в сравнении с подобными явлениями? И все же одна вещь не давала ей покоя:
— Но кто мог все это перенести и расставить с такой точностью?
— О, это очень просто. Рабочие сцены, так сказать. Техобслуга.
— Техобслуга? — не поняла миссис Рэнсом. — Чернорабочие, что ли?
— Нет, ребята, которые разъезжают с музыкальными ансамблями и готовят площадки к концертам. Поработали отмычкой. Сделали снимки. Разобрали мизансцену в вашей квартире, собрали ее в Эйлсбери. Наверное, в команде был и декоратор. Чем-нибудь похожим они все время занимаются. Никаких проблем, никаких забот… при условии, что вы платите как следует. — Он подмигнул. — Во всяком случае, — он обвел взглядом скудную обстановку своего жилища, — тут им особо трудиться бы не пришлось. У вас в квартире так же просто?
