Эта мысль пришла ко мне, когда я легла в постель, почистив и накормив лошадей. Я видела Вайд так ясно, будто передо мной лежала карта. Чудесный старинный дом с башенкой в западном крыле, где находилась очаровательная круглая гостиная. Солнце заглядывало в комнаты по вечерам, низкие подоконники были обиты розовым бархатом, чтобы можно было с полным комфортом любоваться вечерним солнцем, прячущимся за далекие-далекие холмы. Дом смотрел окнами на юг, и от парадной двери уходила аллея высоких буков, которые были, вероятно, старше нескольких поколений людей. Заканчивалась аллея старинными чугунными воротами, их петли слегка заржавели, и они всегда оставались приоткрытыми. Семья — это была моя семья — не любила их закрывать.
Как бы мне ни нравилось странствовать с Гауэрами, я знала, что мой дом не здесь. И я не цыганка. Я не Меридон Кокс из Великолепного Конного Шоу Роберта Гауэра. Меня зовут Сара. Сара из Вайда. И когда-нибудь я туда вернусь.
На следующий день мы дали только одно представление, которое собрало очень мало зрителей. Лошади замерзли и не хотели работать, Джек дрожал в своей тонкой рубашке, да и зрителям было холодно сидеть на влажной траве.
— Пора собираться, — объявил Роберт, подсчитывая деньги в сумке. — Вы трое начинайте укладывать вещи, а мне нужно сходить в деревню.
С этими словами он надел парадный твидовый сюртук и ушел.
— Когда нужно работать, он сразу исчезает, — тихо проворчала Данди. — Чем больше денег человек имеет, тем ленивей и скаредней он делается.
— А он хорошо зарабатывает? — поинтересовалась я: Данди сидела у входа и лучше знала, как обстоят дела.
— Да, — уверенно бросила она. — Он получает шиллинги и фунты каждый день, а нам платит пенни. Э, Джек, — крикнула она. — Сколько тебе платит отец?
Джек в это время тщательно укладывал костюмы в огромный деревянный сундук с крючьями на внутренней стороне крышки. Он выпрямился и взглянул на Данди.
— А тебе-то что? — презрительно спросил он.
— Просто интересно, — ответила она, отвязывая полотно декорации от поддерживающих ее перекладин. — На следующий сезон твой отец готовит шоу в воздухе, и, зная, сколько ты получаешь, я могу прикинуть, сколько он будет платить мне.
— Ты собираешься получать столько же, сколько я? — насмешливо поинтересовался он. — Все, что ты имеешь, — это смазливое личико и стройные ножки. А я работаю с лошадьми, разрисовываю декорации, готовлю аттракционы и созываю зрителей.
— Хорошо, — твердо стояла на своем Данди. — Пусть я буду получать три четверти того, что стоишь ты. Но все-таки скажи мне, сколько ты зарабатываешь.
Джек расхохотался и взвалил тяжелый сундук себе на плечо.
— Договорились! Ты в жизни не совершала лучшей сделки! — воскликнул он. — Он ничего мне не платит! И ты можешь рассчитывать на три четверти от этого ничего.
Мы с Данди обменялись разочарованными взглядами, и она принялась отстегивать другой конец занавеса.
— Это несправедливо, — опять обратилась она к Джеку, когда он вышел из фургона. — Ты сам сказал, как много работы ты делаешь. Даже с нами он обращается лучше.
Джек разложил центральную часть декорации на земле и принялся ее складывать. Только после этого он поднял глаза на нас с Данди, как бы размышляя, стоит ли нам что-либо рассказывать.
— Вы многого не знаете, — сказал он. — Мы не всегда занимались шоу. И не всегда преуспевали. Вы узнали отца только сейчас, когда у него появились деньги и свое дело. А раньше, когда я был маленьким, мы были совсем бедными. И отец был очень жестоким человеком.
Мы стояли на траве, освещенные ярким солнцем теплой осени, но при этих словах я почувствовала, как дрожь пробежала по моему телу.
— Когда отец станет слишком стар, чтобы продолжать путешествовать, это шоу станет моим, — доверительно сказал Джек. — Мы никогда больше не будем бедными. И поэтому я слушаюсь его во всем. Я был единственный человек, который поверил в него, когда он взял нашу старую лошадь и отправился в путь. Мы ходили из деревни в деревню и показывали наши трюки за пенни. Потом он купил еще одну лошадь, потом еще одну. Он очень умный человек, мой отец, и я никогда не пойду против него.
Мы с Данди не произносили ни слова, зачарованные его рассказом.
— А в чем проявлялась его жестокость? — задала я свой главный вопрос. — Он бил тебя? Или твою мать? Она ездила с вами?
Джек наклонился так, чтобы мы с Данди могли взвалить декорацию ему на спину. Он отнес ее к фургону и оставил там, потом вернулся.
— Он никогда не поднял бы на меня руку, — ответил он. — И пальцем не тронул бы мою мать. Но она не верила в него. Мы оставили ее с тремя ребятишками и ушли из деревни. Он обучил меня скакать на лошади. Мне было всего пять или шесть лет, и это оказалось нетрудно. В конце лета мы вернулись домой. И весной опять отправились в путь, на этот раз все вместе. Это был отличный сезон. В тот год был хороший урожай, и у всех водились деньги. Мы даже смогли купить этот фургон. Мама продавала билеты, а малыши торговали булочками, которые она пекла. Мы зарабатывали хорошие деньги.
Он опять замолчал.
— А что дальше? — торопила его Данди с ответом.
— Что, что, — пожал он плечами. — Мама была только женщина. Отец увидел Сноу и захотел купить его. А она хотела, чтобы мы вернулись обратно в деревню. Они спорили об этом день и ночь. Мама ничего не понимала в делах. Тогда она сказала отцу, что беременна и что они не могут позволить себе купить лошадь.
— А что твой отец? — спросил я.
— Он оставил ее, — хмуро бросил Джек. — Это случилось около Эксетера, а наш дом — возле Плимута. Я не знаю даже, сумели ли они добраться домой. Он взял все деньги, купил Сноу, и на следующий день мы уехали. Мама плакала и просила взять их с собой, но он просто проехал мимо. Она попыталась забраться на ступеньки, но он столкнул ее. Она шла за нами примерно милю, но потом они отстали, так как малыши не могли идти так быстро. Они все звали и звали нас, но мы не остановились.
— Ты когда-нибудь позже встречался с ней? — спросила я, пораженная до глубины души.
Эта рассчитанная жестокость была страшней пьяных выходок отца. Он никогда бы не бросил Займу, что бы она ни натворила. Он бы никогда не столкнул нас с Данди со ступенек.
— Никогда, — безразлично отозвался Джек. — Если мой отец мог так поступить со своей женой, которая родила ему четверых детей и была беременна пятым, то сами понимаете, что он может сделать с вами двоими.
Я молча кивнула, но Данди была разгневана.
— Это ужасно! — воскликнула она. — Как он мог так поступить? Ведь она не сделала ему ничего плохого!
