Хан ставит кофейник на примус, и музыка снова становится тихой и нежной, как в начале. Это его любимое место. Самое любимое на свете. Он мог бы слушать это вечно. С грустной улыбкой он качает головой и прижимает руки к сердцу.
♫ Now I can see you,
Feel you
How did I ever misplace you?
Снаружи слышится шорох колес — перед домом остановилась машина. В подвальное окошко начинает постукивать мелкий дождь. Магнитофон делает «щелк», песня заканчивается. У двери висит календарь, на котором уже два месяца не переворачивали страницу. На нём всё еще август, а под числом 28 написано: «Международный день пропавших без вести». Двадцать восьмое августа — это в их честь. Это тот самый день.
— Ини, твой друг Йеспер приехал, почисти зубы! — кричит мама Хана сверху, из кухни.
Хан набрасывает поверх пижамных штанов заношенный халат и уходит наверх по подвальной лестнице.
Посреди комнаты в стеклянной витрине стоит «Харнанкур».
Два года тому назад.
Звон хрустальных бокалов. Субботний вечер, ресторан в башне «Телефункена». За окнами панорамного этажа раскинулась Вааса. Припавший к земле призрак. Тьма, снег и огни.
Здесь дорого, но не безвкусно дорого. Это было бы неприемлемо: клиенты слишком социально ответственны. Кухня пятизвездочная, а как насчет публики? Высший класс! Смотрите — вот глава Управления связи и его супруга. Вот генеральный директор Фрайбанка ужинает с обворожительной певицей Перни́ллой Лу́ндквист и бизнесменом из Ве́спера. Обворожительная певица ест салат с оливками, гендиректор хвалит весперскому партнеру омаров. Попробуйте непременно, они здесь потрясающие! А там, рядом с тем бородатым профессором — разве не Конрад Гессле, четырехкратный номинант премии Оскара Цорна? Очень образованный человек… Гендиректор Фрайбанка, конечно, одет в костюм от P. Black. Постойте… А это кто? Да это же тридцатилетний неудачник! Неудачник живет у мамочки в подвале. Неудачник одет в ту же голубую рубашку с рюшами, в которой заканчивал школу.
«Мы ненавидим тебя, неудачник!»
«Кто его сюда пустил?»
«Что за жалкое зрелище, у него, должно быть, свидание. Бедняжка! Эта женщина уже десять минут ничего ему не говорит… Какая тоска, я бы повесилась!»
«Может, дать ему немного денег? Чуть-чуть, к примеру, десять реалов — вдруг ему станет легче?»
«Фу, мерзкий неудачник, не давай ему ничего, я его ненавижу!»
«Он точно не сможет оплатить счет! Конечно, не сможет (истерический смех) — одно вино обойдется реала в четыре, ха-ха-ха!»
«Ненавижу тебя, умри, неудачник, до чего я ужасно тебя ненавижу!»
Хан снова начинает потеть и пытается прикрыть руками уши… Помотать головой, моргнуть, что угодно, чтобы прекратить этот шквал насмешек, и вдруг — тишина! Сидящая напротив него брюнетка с острыми чертами лица крутит в пальцах бокал. Скука удушает. Женщина осматривает карусель панорамного этажа, изысканную текстуру темно-коричневого стола под руками… И вот, проблеск мысли!
— Очень красивое место. Здесь новый интерьер? Кажется, да… Когда я была здесь последний раз, всё было совсем по-другому.
Глаза Хана проясняются.
— Да-да! Этот дизайн разработал мой друг! Ему нравится такой стиль, простой, минималистичный. Я сейчас плохо помню и могу ошибаться, но, по-моему, он, ну… он его и изобрел. Он довольно известен.
— Де ла Гарди?
— Йеспер. Да.
— Так ты его знаешь? Он такой талантливый!
— О, конечно. Мы с Йеспером дружим очень давно. Познакомились еще до того, как он стал знаменитым. Если честно… — Хан нервно улыбается, — не думаю, что я смог бы забронировать здесь столик, если бы, ну…
— А! Я так и думала.
— Что думала? — спрашивает Хан, но брюнетка не отвечает ему. Она снова замолкает. Хан окидывает взглядом гостей в зале, которые, кажется, на миг перестали издевательски шептаться. В отдалении, возле столика Конрада Гессле, он видит, как какая-то женщина представляет документалисту худощавого мужчину со светлыми волосами. Официант тоже замечает блондина и предупредительно спешит подать ему «как обычно» — воду со льдом и лаймом. В темно-сером приталенном костюме и с ломтиком лайма в зубах блондин выглядит очень молодым и каким-то элегантно невыспавшимся. Шик, с которым его простая футболка сочетается с пиджаком, внушает зависть. Он может себе это позволить. На футболке — картинка с обложки культового альбома знаменитого диджея.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Йеспер! — с неуместным энтузиазмом кричит Хан через столики. Его спутница слегка пугается и вопросительно смотрит в сторону Йеспера и Гессле.
— А вот и он, — с радостным облегчением говорит Хан брюнетке. Он встает, чтобы другу было лучше его видно.
— Йеспер, эй!
Вот так, с пятнами пота в подмышках голубой рубашки с рюшами, он стоит посреди панорамного ресторана в «Телефункене» и видит, как Йеспер возмущенно хмурится, а потом поворачивается к Конраду Гессле и пожимает плечами. Он делает вид, что не знает Хана.
— Ай-я!
Восемнадцать лет назад, в жаркий субботний день, Анни оцарапала о шиповник ногу под короткой юбкой. Рассерженная, она выходит из кустов, и галантный доктор Йеспер тут же бросается к ней.
— Что там? Дай посмотрю!
Анни чуть приподнимает юбку и беспечно отмахивается:
— А, ничего страшного, дурацкие кусты… О-о! — она замолкает на полуслове, и ее рот становится похож на эту букву. — Как красиво!
— Красиво, — произносит Йеспер, в мыслях всё еще видя голень Анни и поднимающийся край плиссированной теннисной юбки. Хан отодвигает кусты, Шарлотта с Молин выходят на обрыв и раскрывают рты.
— Да, понимаю, почему вы любите здесь сидеть. Такой приятный ветерок… — Бриз треплет каштановые волосы Шарлотты, они падают на глаза. — Ммм… — Девочка щурится и небрежно отбрасывает прядь с лица.
Ветер срывает и поднимает в воздух белые лепестки. Кажется, что Май летит над зарослями в своем крылатом платье. Она рисует в воздухе фигуры палочкой феи-мачехи и чувствует себя самым важным человеком на земле. Май едет на плечах у Тереша, которому нет дела до колючих кустов. Продравшись сквозь них, он сажает Май на лужайку. Тереш весь исцарапан и глупо улыбается. Порыв соленого ветра стихает, и воздух наполняется сиропно-сладким запахом цветов. Гудят насекомые. Все семеро с трудом умещаются на секретной полянке мальчишек — но так и было задумано.
Во всяком случае, Йеспер очень доволен. Мальчики всю ночь не спали. Предвкушали, строили планы, занимались подготовкой. Можно сказать, время пролетело незаметно. Тереш был против обрыва из-за длинного пути и колючек. Но Йеспер с Ханом все-таки решили, что это место подходит лучше всего. И так оно и оказалось! Пока девочки восхищаются видом, Хан рассказывает им про маячащий на горизонте древний граадский крейсер: класс, вместимость, устойчивость к Серости. Вроде бы Молин еще не начала зевать со скуки. А самое лучшее — несмотря на ветер, погода такая теплая, что Анни решает позагорать.
Молин разворачивает покрывало и ложится рядом со щебечущей Май, бок о бок с Ханом. Хан напрягает память, но, к сожалению, больше не может рассказать ничего интересного о старинных аэростатах. Пускай теперь Йеспер с Терешем поддержат разговор. Он ложится на спину и закрывает глаза.
Оранжевое мерцание солнца, шум моря, шорох перкуссии медленно угасают, и в научно-популярном сне мальчику видится космическая осень высоко на орбите. Вибрации, как всегда. И холод. Безликий, бездонный эпиферий раскинулся за спинами металлических гигантов. Забытые в небе древние спутники связи калибруются, разворачивая свои ржавые брюшки параллельно земной поверхности. Шарниры катапульт вращаются, детали встают на места; рукотворные валуны кричат, как журавлиная стая, на краю стратосферы, коммуникационные блоки скрежещут в эфир. Фасеточные глаза измерительных приборов смотрят вниз, туда, где южное побережье изолы Катлы цветет в короткой вспышке лета. Суша, как прекрасное видение, дремлет в прохладной колыбели тысячекилометровых дуг и спиралей Серости. Это прошлое, надвигающееся, всепоглощающее. Серость повсюду. Но материя с ее темно-зелеными лесами и белыми пляжами, переливающееся солнечное зеркало Северного моря, архипелаг Вааса и крошечный Шарлоттешель всё еще держатся. И чем меньше остается материи, чем теснее пространство, где она может уместиться — тем волшебнее ее сияние.
