– Этот сонет требует мелодичного голоса, чтобы неудачные места не так бросались в глаза. Вы не одолжите мне свой, леди Рич?
Полагалось считать – из вежливости, разумеется, что Астрофил все еще признается Стелле в вымышленной страсти, как это было до ее замужества. Хотя каждый видел, что в действительности произошло между ними, было несколько неловко читать некоторые стихи вслух, однако золотоволосая темноглазая Пенелопа произносила их со сдержанным спокойствием – лишь изредка ее сбивали с толку поправки автора. Может, сердце Филиппа и было у ее ног, но он не очень с ней церемонился, если она путалась в пунктуации.
– Да, этот сонет так же прекрасен, как и любой другой, написанный им, – сказал Фулк Гревилль. Очередной литературный вечер подходил к концу. Понизив голос, Фулк добавил: – Леди Рич, я надеюсь, вы не станете жестоко обращаться с Филиппом.
– Я никогда не желала ему зла, – ответила она смущенно.
– Он не совсем здоров.
Пенелопа посмотрела на Филиппа, который в этот момент разговаривал с Недом Дайером. Да, он действительно был бледен, а у висков и вокруг глаз залегли глубокие тени.
– Он не спит, – объяснил Фулк. – Нельзя достичь таких высот духа, не заплатив высокую цену. Он почти не спит по ночам, истязая себя. Вот когда он пишет.
Пенелопа чуть не сказала, что результат стоит цены, но вовремя спохватилась. Она почувствовала себя немного неловко. Любовное приключение, которое так освежало ее саму, стало для него источником боли и страдания.
Разумеется, о ее близкой дружбе с Сидни тут же узнал приехавший из Лондона Рич. Он стал обращаться с женой еще, хуже, чем прежде, и это лишь добавило страданий бедному Филиппу, так как он не мог с этим поделать ровным счетом ничего, если только разъяренный муж не вызовет его на дуэль. У Рича для этого пыла слишком развита природная осторожность. Он предпочитал наказывать жену, еще не понимая, что из двух сосудов самым хрупким является самый твердый. Пенелопа сделала отрадное открытие: теперь она могли с легкостью управлять Ричем.
Он метался по ее маленькой спальне во дворце, а она сидела и холодно смотрела на него.
– Скандальное поведение... видеться с ним утром, днем, вечером... вести себя как потаскуха... Ваша репутация погублена этими мерзкими стишками...
– Если бы вы взяли на себя труд прочесть эти стихи, вы бы поняли, что я никогда не вела себя как проститутка. Вам нужно их прочесть – они написаны по-английски, – ледяным тоном сказала Пенелопа.
– Как вы смеете перечить мне...
– Не кричите на меня, милорд.
– Я не кричу.
В этот момент леди Скроуп, занимавшая соседние комнаты, начала стучать в стену. Супруги недовольно повернули головы на звук и продолжили ссору – но теперь шепотом.
– Вы что, намекаете на то, что я была вам не верна?
– Да, намекаю. Я еще не знаю степени вашей неверности, но я собираюсь это выяснить. Завтра вы едете со мной в Стратфорд, и я узнаю правду, даже если мне придется переломать вам все кости.
– Если вы меня тронете, я пожалуюсь королеве, – заявила она.
Упомянув королеву, можно было тут же прижать его к ногтю. Как глупо он выглядел со своим квадратным лицом и короткопалыми руками, в нарядном камзоле, который он так и не научился носить!
– Она не станет вмешиваться, – пробормотал он. – Ее величество не будет оспаривать законную власть мужа над своей женой.
– Законную власть – нет! Если бы я опозорила себя, она не пошевелила бы и пальцем, но я абсолютно невиновна, я не изменяла вам ни с мистером Сидни, ни с кем-либо еще. Мои подруги будут свидетельствовать за меня. Все они добродетельные жены. И леди Уорвик, и леди Скроуп. Вы можете попросить королеву, чтобы она лично провела дознание. Или хотите, я предстану перед архиепископом?
Поле битвы осталось за ней. Она убедила его – и голосом, и поведением. Он проглотил ком в горле и предпринял жалкую попытку примирения:
– Пенелопа, я никогда не думал плохо о вас, но я не потерплю, чтобы этот писака принижал вас своими сонетами.
– Сонеты этого, как вы изволили выразиться, писаки никогда не принизили бы, но, наоборот, возвысили бы любого. И я бы не советовала вам так отзываться о них на людях, если вы не хотите стать предметом насмешек. О вас подумают, будто вы не понимаете куртуазных условностей – измышленные чувства поэта никогда не выражаются ни в чем, кроме слов. Мистер Сидни уже на протяжении двух лет обращается ко мне как к Стелле в своих сонетах. Моя мать и мои опекуны не видели в этом ничего плохого – так же, как и вы до нашего супружества.
На самом деле сонеты мистера Сидни, как и его чувства, сильно изменились по сравнению с его сонетами и чувствами двухгодичной давности, и если Рич до сих пор этого не понял, то только потому, что не считал нужным тратить время на чтение всяких стишков. Но Пенелопа не лгала ему в главном – ее собственное поведение было безупречно.
Она чувствовала себя так уверенно, что, решив отправиться ненадолго в Стратфорд-ле-Боу – по своему собственному желанию, а не по приказу Рича, – она пригласила Филиппа в гости. Может быть, он и не хотел навещать ее в доме, где она делила постель со своим мужем, Но отказаться он не посмел. Он не раз шутил по поводу того, что неплохо было бы нагло заявиться к лорду Ричу домой и посмотреть, что он станет делать. А вдруг он захочет его выставить. Но у Рича не было никакого желания ссориться с племянником графа Лейстера.
Филипп был чудесной компанией для Пенелопы в этот дождливый февраль. Они беседовали, играли в шахматы, она пела ему песни, аккомпанируя себе на лютне, он развлекал ее новыми стихами – не серьезной поэзией, которая создается в одиночестве, в жестоких муках творчества, но безделками, которые играючи приходят к человеку, отточившему свое поэтическое мастерство при написании эпиграмм на придворных и пьес для королевы.
Он как раз писал одно такое стихотворение, сидя за полом в комнате Пенелопы в то время как она играла со своим спаниелем Верным. Сидни выбрал именно эту сцену в качестве темы – Верный совсем ошалел от радости, когда его хозяйка вернулась домой, и Филипп говорил, что сходит с ума от ревности, когда видит, как Пенелопа растрачивает столько чувства на «это крошечное создание».
– Вы же любите собак не меньше меня, – возражала она.
– Да? Подождите, послушайте это. У меня готовы первые восемь строк.
– И ты слушай, малыш, – улыбнулась Пенелопа. – Мистер Сидни написал о тебе в стихотворении.
Верный завилял хвостом. Сидни стал читать:
Любовь моя, неужто песик твой тебе меня дороже?Тебя он любит, но ведь не сгорает от любви.Сгораю я. Он тебя ждет. И я не сдвинусь с места тоже.Он верен. Но нет на свете пса, который был бы преданней меня.Он ростом невелик, совсем недавно был щенком.Он только лает. С моими песнями знаком твой голос сладкий.Ты бровью поведешь – он мчится и несет тебе в зубах перчатку,Но лишь мигни – я принесу тебе и душу целиком.
– Хорошо, только возникает вопрос...
