Младшая сестра горестно махнула рукой, отвернулась и заплакала. Всем было неловко. Молчали.
— Может, видели, может, нет, — грустно сказала она. — Мне об этом Дуся рассказывала, мать Сашки… Ну, мы уже старые, глупые, не помним ни черта…
И вдруг с силой, с какой-то злой обидой закончила:
— Но вы-то, Иван Николаевич, где вы были эти сорок три года? Почему вы не рассказали людям правду?
Как часто бывает в подобных историях, находятся свидетели, которые на самом деле свидетелями не являются. Не стоит очень строго судить этих людей. Одним из них под влиянием многочисленных разговоров и воспоминаний уже кажется, что они сами это видели, другие хотят стать свидетелями из обычного человеческого тщеславия.
Таксист, который однажды вез нас из Волгограда в Бекетовку, рассказывал, что видел казнь, причем утверждал, что повесили Сашу и Марию вовсе не у той церкви, а у другой — Кузнецовской церкви, где тоже была комендатура. И опровергнуть это утверждение было нелегко, поскольку Кузнецовская церковь находится на Дар-горе — это факт.
Потом появились сведения, что в городе живет некто Геннадий, который работает на городском элеваторе слесарем. Рассказывали, что он учился в школе вместе с Сашей Филипповым и тоже видел, как его казнили. Фамилии Геннадия мы не знали, но на элеватор пошли. Там работало много людей по имени Геннадий, но никто из них не учился с Сашей.
Вечером в номере гостиницы Иван Николаевич как-то растерянно говорил:
— А где же я был эти сорок три года? Воевал, после войны работал, и, говорят, неплохо…
Я хотел сказать, что напрасно он придает такое значение словам «свидетельницы», но промолчал. Потому что понял — этот вопрос Николаев адресует самому себе.
— Наверно, мало делал, не так. Ну, писал письма, рассказывал о Марии. А нужно было не рассказывать, а кричать во все горло…
Глава 14
ВСТРЕЧА С СЕСТРОЙ
С Верой Александровной Горошевской, сестрой Саши Филиппова, мы встретились на Рабоче-Крестьянской улице, у памятника Саше.
— Сашу я не помню, — рассказывала Вера Александровна. — В сорок втором году мне было три года, знаю о брате только по рассказам матери и отца. Когда родители были живы, они [часто выступали перед детьми, рассказывали о Саше. А теперь их нет, и рассказывать приходится мне. О Маше Усковой я ничего не знаю, но слышала о ней. В этом году, в День Советской Армии, меня попросили выступить по волгоградскому радио. Я упомянула имя Марии Усковой и обратилась к волгоградским пионерам с просьбой заняться розысками родственников Марии и тех людей, кто ее знал.
— А после этого было что-нибудь сделано?
— Я не знаю, были такие поиски или нет, но примерно через неделю мне позвонили из городского Дворца пионеров и попросили зайти. У них есть следопытская группа, называется «Верность». Дети показали мне фотографию троих повышенных. По бокам два парня, в середине — девушка. Они позвали меня для того, чтобы я опознала Сашу. Ребята не знали, что я не могу этого сделать, не помню брата. Конечно, если бы были сивы отец и мать, все было бы гораздо проще.
— А вы не знаете, как попала к ребятам эта фотография?
— Честно говоря, забыла. Они говорили об этом, но я как-то не очень обратила внимание. Помню, что фотографию прислал участник Сталинградской битвы.
Мы попрощались с Верой Александровной, пообещав выслать ей материалы о Марии.
— Я думаю, наша встреча не последняя. А сведения об Усковой обязательно пришлите. Мне приходится встречаться с детьми, теперь я буду рассказывать и о Марии.
Улететь мы должны были на следующий день, рано утром. Оставалось еще часа три, как раз, чтобы успеть во Дворец пионеров.
— Если фотография найдена в Сталинграде, есть вероятность, что на ней именно Саша и Мария. И тот самый парень, о котором никто ничего не знает.
— А вы бы могли узнать Сашу или Марию на фотографии?
— Смотря какая фотография.
Во Дворце пионеров нас встретила методист Нина Степановна Иванова.
— Да, я знаю эту фотографию, она у нас. Но дать ее вам сейчас не могу. Она находится у руководителя поисковой группы «Верность» Татьяны Александровны Орешкиной. А она в отпуске.
Через две недели мы получили из Волгограда письмо. В нем была фотография повешенных.
Я позвонил Николаеву, и через час он уже был в редакции. Иван Николаевич долго смотрел на фотографию и молчал.
— Это Мария, — наконец твердо сказал Иван Николаевич. — Это — Саша. А справа тот самый неизвестный парень.
Нужно было получить оригинал фотографии — копия была плохой, мы надеялись, что на подлиннике видны какие-то точные детали, позволяющие установить место казни. Написали в Песчаный Брод Василию Федоровичу Шаповалу, попросили подробнее рассказать, как попала фотография к Поликарпову, и выслать подлинник.
Вскоре мы его получили.
Глава 15
КТО КАЗНИЛ САШУ И МАРИЮ?
И вот я снова в Волгограде. Поздно вечером в моем гостиничном номере раздался звонок. Звонил из Ленинграда Николаев.
— Вчера перебирал свой архив, и представьте, натыкаюсь на заметку из «Волгоградской правды» за восемьдесят первый год, называется «Подвиг разведчика». Автор пишет, что сам, лично, читал в Волгоградском архиве протокол допроса какого-то немца, который видел, как были повешены Саша и Мария. Кроме того, в том же архиве он обнаружил письмо тринадцатилетнего мальчишки, Вити Беликова, видевшего казнь.
— Кем подписана заметка?
— В. Апаликов, сотрудник облгосархива. Как я мог забыть о ней?
— Зартра же иду в архив.
— Если автор заметки еще работает там, считайте, повезло, нет — попытайтесь узнать, где он сейчас. К работе с документами вас, конечно, сразу не допустят.
— Но у меня через два дня командировка заканчивается.
— Действуйте по обстановке. Если поймете, что задержитесь надолго, сдайте билет. А если дело будет затягиваться, вылетайте. Сам приеду, у меня есть допуск к работе с секретными документами. Желаю успеха.
Утром мы отправились с Бычиком в Государственный областей архив, он находится неподалеку от железнодорожного вокзала. В отделе кадров нам сказали, что Владимир Васильевич паликов уже несколько лет не работает в архиве, где он сейчас, известно. Пригласили старшего научного сотрудника Татьяну Лксандровну Алексееву.
— Знаю, знаю, — сказала Татьяна Александровна, — Владимир Васильевич когда-то заведовал нашим отделом. Сейчас он работает в «Волгоградской правде», это в двух шагах отсюда.
Все оказалось проще, чем мы думали. Апаликов внимательно слушал наш рассказ о поисках, о Саше и Марии и изредка делал в блокноте пометки.
— Я не знал о Марии Усковой, — сказал он, когда мы закончили рассказ. — О Саше Филиппове читал много, знал, что повешены были трое, но имя Усковой слышу впервые.
— О каких документах шла речь в вашей заметке?
— Я сейчас не могу точно припомнить, какие именно документы я читал. Не помню ни имен, ни фамилий. Архив огромный, наткнулся я на них случайно, из профессионального интереса просматривая материалы комиссии содействия. Я ведь по образованию историк, заканчивал историко-архивный институт.
— А что это за комиссия содействия?
— Официально она именовалась так: «Сталинградская областная комиссия содействия в работе чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний фашистов на оккупированной части города Сталинграда». Это огромное количество материалов. Жаль, что я не сделал тогда выписки, не знаю даже номера фонда, где могут находиться эти документы. Впрочем, попробуем что-нибудь сделать.
Владимир Васильевич сиял трубку.
— Татьяна Александровна, здравствуйте. У меня сидят товарищи из Ленинграда, они только что у вас были, им обязательно нужно помочь. Помните, несколько лет назад я просматривал материалы чрезвычайной комиссии и обнаружил письмо одного мальчика, который видел, как немцы казнили Сашу Филиппова? Помните? Там были еще протоколы допросов немецких офицеров, и один из них тоже рассказывал об этом. А фонда не помните? В общем, помогите, дело очень важное. Да, ходатайство от газеты сейчас организуем…
Вооруженные письмом-ходатайством, отправились в архив.
Мы сидим в пустом, прохладном читальном зале. Перед нами — десятка два толстых папок, которые принесла нам Татьяна Александровна, — материалы чрезвычайной комиссии. Нужно просмотреть каждую страницу, каждую бумажку, чтобы найти интересующие нас документы. В этих папках собраны свидетельства очевидцев тех зверств, которые совершали фашисты над мирным населением Сталинграда. Письма, торопливо написанные карандашом на листках из ученических тетрадок, давно уже выцветшими чернилами, письма на кусках обоев, на газетных полях и даже на оборотной стороне горчичников. Списки жителей, угнанных в Германию, расстрелянных, пропавших без вести. Рассказы о грабежах и насилиях. Пишут пожилые люди, старики и совсем еще дети, пишут все, на чьих глазах совершались преступления.
