Конец 1820-х, <1832>
* * *
Ты зрел его в кругу большого света —То своенравно-весел, то угрюм,Рассеян, дик иль полон тайных дум,Таков поэт – и ты презрел поэта!
На месяц взглянь: весь день, как облак тощий,Он в небесах едва не изнемог, —Настала ночь – и, светозарный Бог,Сияет он над усыпленной рощей!
<1830>
* * *
В толпе людей, в нескромном шуме дняПорой мой взор, движенья, чувства, речиТвоей не смеют радоваться встрече —Душа моя! о, не вини меня!..
Смотри, как днем туманисто-белоЧуть брезжит в небе месяц светозарный,Наступит ночь – и в чистое стеклоВольет елей душистый и янтарный!
<1830>
Лебедь
Пускай орел за облакамиВстречает молнии полетИ неподвижными очамиВ себя впивает солнца свет.
Но нет завиднее удела,О лебедь чистый, твоего —И чистой, как ты сам, оделоТебя стихией Божество.
Она, между двойною бездной,Лелеет твой всезрящий сон —И полной славой тверди звезднойТы отовсюду окружен.
Конец 1820-х или 1838?
* * *
Как океан объемлет шар земной,Земная жизнь кругом объята снами;Настанет ночь – и звучными волнамиСтихия бьет о берег свой.
То глас ее: он нудит нас и просит…Уж в пристани волшебный ожил челн;Прилив растет и быстро нас уноситВ неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий славой звездной,Таинственно глядит из глубины, —И мы плывем, пылающею безднойСо всех сторон окружены.
<1830>
Конь морской
О рьяный Конь, о Конь морской,С бледно-зеленой гривой,То смирный, ласково-ручной,То бешено-игривый!Ты буйным вихрем вскормлен былВ широком божьем поле;Тебя он прядать научил,Играть, скакать по воле!
Люблю тебя, когда стремглав,В своей надменной силе,Густую гриву растрепавИ весь в пару и мыле,К брегам направив бурный бег,С веселым ржаньем мчишься,Копыта кинешь в звонкий брегИ – в брызги разлетишься!..
Июль – август 1829?, <1836>
* * *
<Из «Эрнани» В. Гюго>
Великий Карл, прости! – Великий, незабвенный,Не сим бы голосом тревожить эти стены —И твой бессмертный прах смущать, о исполин,Жужжанием страстей, живущих миг один!Сей европейский мир, руки твоей созданье,Как он велик, сей мир! Какое обладанье!..С двумя избранными вождями над собой —И весь багрянородный сонм – под их стопой!..Все прочие державы, власти и владенья —Дары наследия, случайности рожденья, —Но папу, кесаря сам Бог земле дает,И Промысл через них нас случаем блюдет.Так соглашает он устройство и свободу!Вы все, позорищем служащие народу,Вы, курфюрсты, вы, кардиналы, сейм, синклит, —Вы все ничто! Господь решит, Господь велит!..Родись в народе мысль, зачатая веками,Сперва растет в тени и шевелит сердцами —Вдруг воплотилася и увлекла народ!..Князья куют ей цепь и зажимают рот,Но день ее настал, – и смело, величавоОна вступила в сейм, явилась средь конклава,И, с скипетром в руках иль митрой на челе,Пригнула все главы венчанные к земле…Так папа с кесарем всесильны – все земноеЛишь ими и чрез них. Как таинство живоеЯвило небо их земле, – и целый мир —Народы и цари – им отдан был на пир!..Их воля строит мир и зданье замыкает,Творит и рушит. – Сей решит, тот рассекает.Сей Истина, тот Сила – в них самихВерховный их закон, другого нет для них!Когда из алтаря они исходят оба —Тот в пурпуре, а сей в одежде белой гроба —Мир, цепенея, зрит в сиянье торжестваСию чету, сии две полы божества!..И быть одним из них, одним! О, посрамленьеНе быть им!.. и в груди питать сие стремленье!О, как, как сча́стлив был почивший в сем гробуГерой! Какую бог послал ему судьбу!Какой удел! и что ж? Его сия могила.Так вот куда идет – увы! – все то, что былоЗаконодатель, вождь, правитель и герой,Гигант, все времена превысивший главой!Как тот, кто в жизни был Европы всей владыкой,Чье титло было кесарь, имя Карл Великий,Из славимых имен славнейшее поднесь,Велик – велик, как мир, – а все вместилось здесь!Ищи ж владычества и взвесь пригоршни пылиТого, кто все имел, чью власть как божью чтили.Наполни грохотом всю землю, строй, возвысьСвой столп до облаков, все выше, высь на высь —Хотя б бессмертных звезд твоя коснулась слава,Но вот ее предел!.. О царство, о держава,О, что вы? все равно – не власти ль жажду я?Мне тайный глас сулит: твоя она – моя —О, если бы моя! Свершится ль предвещанье? —Стоять на высоте и замыкать созданье,На высоте – один – меж небом и землейИ видеть целый мир в уступах под собой:Сперва цари, потом – на степенях различных —Старейшины домов удельных и владычных,Там доги, герцоги, церковные князья,Там рыцарских чинов священная семья,Там духовенство, рать, – а там, в дали туманной,На самом дне – народ, несчетный, неустанный,Пучина, вал морской, терзающий свой брег,Стозвучный гул, крик, вопль, порою горький смех,Таинственная жизнь, бессмертное движенье,Где, что ни брось во глубь, и все они в броженье —Зерцало грозное для совести царей,Жерло, где гибнет трон, всплывает мавзолей!О, сколько тайн для нас в твоих пределах темных!О, сколько царств на дне – как остовы огромныхСудов, свободную теснивших глубину,Но ты дохнул на них – и груз пошел ко дну!И мой весь этот мир, и я схвачу без страхаМироправленья жезл! Кто я? Исчадье праха!
1830
* * *
Душа хотела б быть звездой,Но не тогда, как с неба полуночиСии светила, как живые очи,Глядят на сонный мир земной, —
Но днем, когда, сокрытые как дымомПалящих солнечных лучей,Они, как божества, горят светлейВ эфире чистом и незримом.
Июль – август 1829?, <1836>
Двум сестрам
Обеих вас я видел вместе —И всю тебя узнал я в ней…Та ж взоров тихость, нежность гласа,Та ж прелесть утреннего часа,Что веяла с главы твоей!
И все, как в зеркале волшебном,Все обозначилося вновь:Минувших дней печаль и радость,Твоя утраченная младость,Моя погибшая любовь!
<1830>
* * *
Как над горячею золой[7]Дымится свиток и сгорает,И огнь, сокрытый и глухой,Слова и строки пожирает,
Так грустно тлится жизнь мояИ с каждым днем уходит дымом;Так постепенно гасну яВ однообразье нестерпимом!..
О небо, если бы хоть разСей пламень развился по воле,И, не томясь, не мучась доле,Я просиял бы – и погас!
<1830>
Странник
Угоден Зевсу бедный странник,Над ним святой его покров!..Домашних очагов изгнанник,Он гостем стал благих богов!..
Сей дивный мир, их рук созданье,С разнообразием своим,Лежит развитый перед нимВ утеху, пользу, назиданье…
Чрез веси, грады и поля,Светлея, стелется дорога, —Ему отверста вся земля,Он видит все и славит Бога!..
<1830>
* * *
Здесь, где так вяло свод небесныйНа землю тощую глядит, —Здесь, погрузившись в сон железный,Усталая природа спит…
Лишь кой-где бледные березы,Кустарник мелкий, мох седой,Как лихорадочные грезы,Смущают мертвенный покой.
<1830>
По дороге из Мюнхена в Россию
Безумие
Там, где с землею обгорелойСлился, как дым, небесный свод, —Там в беззаботности веселойБезумье жалкое живет…
Под раскаленными лучами,Зарывшись в пламенных песках,Оно стеклянными очамиЧего-то ищет в облаках.
То вспрянет вдруг и, чутким ухомПрипав к растреснутой земле,Чему-то внемлет жадным слухомС довольством тайным на челе.
И мнит, что слышит струй кипенье[8],Что слышит ток подземных вод,И колыбельное их пенье,И шумный из Земли исход!..
<1830>
Успокоение
Гроза прошла – еще курясь, лежалВысокий дуб, перунами сраженный,И сизый дым с ветвей его бежалПо зелени, грозою освеженной.А уж давно, звучнее и полней,Пернатых песнь по роще раздалася,И радуга концом дуги своейВ зеленые вершины уперлася.
<1830>
Цицерон
Оратор римский говорилСредь бурь гражданских и тревоги:«Я поздно встал – и на дорогеЗастигнут ночью Рима был!»Так!.. но, прощаясь с римской славой,С Капитолийской высотыВо всем величье видел тыЗакат звезды ее кровавый!..
Счастлив, кто посетил сей мирВ его минуты роковые!Его призвали всеблагиеКак собеседника на пир.Он их высоких зрелищ зритель,Он в их совет допущен был —И заживо, как небожитель,Из чаши их бессмертье пил!
Июль 1829?, <1830>
