— Я буду готова, как только ты тоже будешь готов, — я выжидающе подняла ручку.
— Страница семь, тридцать первый вопрос. Пиши: «Судебная система позволяет правительству штата решать для себя, должны ли избирательные лица…», — его голос продолжал жужжать. Он ответил на каждый вопрос, не останавливаясь и не заглядывая в книгу, чтобы проверить. И я готова была поспорить на собственную жизнь, что его ответы были абсолютно правильными. Особенно отвратительно было осознавать, что я была запредельно счастлива, слушая голос Саксона, диктующего мне ответы по ГУА весь урок.
Что со мной не так?
— Готово, — он пролистал свою наполовину заполненную таблицу на столе.
Руку свело судорогой. Я потрясла ею.
— Спасибо, — пробормотала я.
— Ты сделала остальную работу, — я знала, он хотел быть справедливым.
— Ага, бьюсь об заклад, тебе это очень помогло, — мой голос был пропитан сарказмом. — Я имею в виду: сомнительно, что кто-то, имеющий фотографическую память, действительно нуждается в помощи ученика младшего класса для изучения вопросов, необходимых для запоминания.
— Так может это ты — большой и толстый ленточный червь? — он надулся, и я улыбнулась, несмотря на свое решение не делать этого.
— Назови меня паразитом, и мы квиты.
Он потрепал меня за рукав.
— Мне нравится твоя футболка.
Он смотрел на нее около минуты. Я закатила глаза, уверенная, что он рассматривал то, что находится под футболкой, но могла ли я возмущаться? Я все утро на него пялилась.
— Спасибо. Я сама ее сделала.
У меня ушла неделя на то, чтобы перевести фотографию моей мамы, танцующей на дне рождения Торстена на ткань. Мне кажется, она в тот день переборщила с водкой в пунше, и это стало причиной появления этой безумной фотографии. С помощью цифровой программы на компьютере Торстена, я сделала изображение выцветшим, заполнила его красными и черными волнами, вокруг сделала розовый ореол, затем напечатала ее и с помощью утюга перенесла на черную футболку. Завершающим штрихом было то, что поверх изображения я разбрызгала зубной щеткой белую краску. Мама лопнула со смеху, когда увидела:
— Бренна, ты превратила меня в какую-то рокершу! Ради всего святого, я же под Битлов танцевала, — смеялась она.
— Ты шутишь? — он присмотрелся. — Ты, типа, краску добавила?
— Нет, — медленно произнесла я. — Если бы я просто слегка побрызгала ее краской, стала бы я говорить, что сделала ее? — Я покачала головой. — Я сделала фотографию, поколдовала над ней и перевела на ткань с помощью утюга. О да, и потом я нанесла на нее немного краски.
— Вау, — Саксон явно был впечатлен. — Серьезно, вау. Мне нравится.
— Спасибо. Изначально это было фото моей мамы, танцующей под «Yellow Submarine», — уточнила я, даже несмотря на то, что не хотела делиться с ним этой историей. Мне казалось, он найдет это нелепым.
— Твоя мама? Правда? — он самоуверенно усмехнулся. — Жду не дождусь, когда познакомлюсь с ней.
— Ты ей не понравишься, — я даже удивилась тому, насколько была в этом уверенна.
— Все мамы меня любят, — его лицо было крайне надменным.
— Моей маме не нравится ни один, — парировала я. — Она очень строгая.
— Ну да, я уверен, что она не глупа. Если бы у меня была такая дочь как ты, я бы закрыл ее в чулане и никогда не выпускал, — его голос стал на несколько октав ниже.
— Я ребенок, заслуживающий доверия, — пропустила я его намек мимо ушей, — и мои родители знают это.
— Я бы не о тебе беспокоился, — Саксон прожигал меня долгим пристальным взглядом. — Любой парень, имеющий глаза, заставил бы меня беспокоиться.
— Да, — мне удалось сохранить легкость в голосе, в то время как мое сердце заколотилось так сильно, что я была уверена — оно вот-вот выскочит через мою «супер-клевую» футболку. — Ручаюсь, я до нелепости прекрасна.
Он потянул локон моих волос.
— Ты шутишь. А я говорю серьезно. Ты дьявольски красива. Это, вообще-то, сбивает с толку.
Мне так сильно хотелось ответить ему что-нибудь очень колкое, но никакие силы не помогли бы мне сейчас заговорить. Слава Богу, и не пришлось: прозвенел звонок, и все начали собирать свои вещи.
— Сдайте таблицы! Мне все равно, если вы их не закончили! У Вас была масса времени! — вопил Санотони. — Завтра в классе письменная работа! Это ГУА, ребята, привыкайте!
Саксон шел со мной до кабинета труда, и я почувствовала облегчение, когда заметила Келси. Она была преградой между нами, а мне нужно было живое дышащее напоминание, почему лучше держаться подальше от Саксона Маклина.
— Бренна! — она подскочила к нам и импульсивно обняла меня. — Я искала тебя перед уроками!
— Я сегодня немного опоздала, — я пробежала пальцами по ее замысловатому колье из бисера. — Мне нравится.
Колье было из слоев мелкого стеклянного бисера, переплетенных друг с другом и скрученных.
— Спасибо! — она с гордостью прикоснулась к нему. — Я сама сделала! Хочешь такое же?
— Ты не шутишь? Но, Келси, ты не должна их просто раздавать. Серьезно, если будешь продавать их, то у тебя накопиться достаточно денег, чтобы уйти на пенсию еще до конца года.
Она схватила и сжала мою руку:
— Ты лучшая, Бренна. Я так рада, что в этом году ты не в Германии.
В этот раз, я не потрудилась ее исправить.
— Кстати, мне нравится твоя футболка. Это «Urban Outfitters»[11]?
— Бренна сделала ее сама, — вмешался Саксон.
Я почти забыла, что он стоял рядом. Почти.
— Ты должна сделать мне такую же, — распорядилась она.
— Это будет честный обмен, — согласилась я.
Саксон и Келси посмотрели друг на друга. Келси подняла бровь и холодно отвела взгляд.
— Я иду на урок, — я сделала шаг назад, отдавая себе отчет в том, что мой голос звучит неловко и неестественно.
— Увидимся через минуту, — Келси не отводила глаз от Саксона.
Уверена, они не знали о том, что их голоса будут доноситься из коридора. Хотя, возможно, все дело было в том, что я прислушивалась к разговору, потому что больше никто в классе не повел и ухом.
Голос Келси был напряженным и сердитым.
— Это было довольно жалкое свидание, Саксон. Полчаса в ужасной китайской забегаловке? В чем дело?
— Я говорил тебе, что мне было немного не по себе, — он явно защищался. — Дай мне передохнуть.
— Слушай, мы должны были развлечься, Саксон. Если все пойдет так и дальше, давай просто остановимся. У меня нет на это времени. — Голос Келси звучал как ультиматум.
— Если ты так считаешь, ладно, — слова Саксона звенели, как лед в стакане.
