— Садись, дорисовывай, пока люди соберутся! А то будешь перед девушкой глазами хлопать, как морской окунь. И я вместе с тобой!
— Морской окунь глазами не хлопает, — возразил Федор Запорожец.
— Очень мне нужно знать, хлопает или не хлопает. Разводишь тут антимонии! Тебе что? На вот, бери краски и дорисовывай.
— Да разве же я могу так — наспех? — пытался отделаться от неугомонной жены Федор.
— Смог бы, если бы захотел. Ведь ты сейчас только о том и думаешь, как бы скорее к столу да чарку в руки!
Я же тебя знаю!
Он посмотрел на нее укоризненно, но спорить не стал, чтобы не испортить вечера.
— Я завтра дорисую, — коротко сказал он. — Какая разница, сегодня или завтра?
— На завтра у тебя работы хватит. Уже целую неделю обещаешь мне ножи да секач наточить.
— И ножи наточу, и картину дорисую… Поля не обидится, и кричать не будет. Она не такая, как ты…
Именно в эту минуту и вошел во двор Юрий Баглай, и Марина тем же громким голосом поздоровалась:
— Добрый вечер, Юрий Николаевич! Видал ты старого лежебоку? Обещал девушке: «Я тебе картину нарисую», «Я тебе картину подарю», а теперь сидит да глазами водит, как морской окунь!
— Не велика беда, потом дорисует, — попробовал успокоить ее Юрий, — ведь для того чтобы рисовать, вдохновение нужно.
— Вдохновение? — удивленно взглянула на него Марина. — Он и без вдохновения умеет. Я у него — вместо вдохновения! Такую, вздрючку дам, что забудет, как и зовут его… Еще чего захотел! До сих пор без вдохновения рисовал, и люди хвалят. Вот глянь, Юра, я сейчас принесу.
Она бросилась на второй этаж и принесла несколько пейзажей на подрамниках, расставила их.
— Смотри, нравится?
— Хорошие, — похвалил Юрий, то подходя к картинам ближе, то отступая назад. — Да вы по-настоящему хорошо рисуете, дядя Федор! Откуда это у вас?
— Так… самоучкой… Тут у нас раньше художники месяцами жили, пейзажи рисовали, портреты, вот я от них и нахватался. Да и в детстве рисовать любил.
— Нет, и в самом деле хорошо. Своими глазами видите и море, и берега, и даль… Колорит какой-то особенный, теплый…
— Краски я чувствую, — довольно улыбаясь, сказал польщенный Федор Запорожец. — Мне это и художники говорили. Жалели, что я не учился.
Марина некоторое время молча слушала их, а потом поняла, что разговор переведен с ее колеи на какую-то другую, и снова вмешалась:
— Тебе, Юра, какая больше всего нравится?
— Вот эта, солнечный морской берег с рыбачьей шаландой.
— Значит, ее и подаришь Поле, — обернулась она к мужу, безапелляционно решив дело. — Если понравилось Юрию, то понравится и Поле.
Распорядившись таким образом, она внезапно перенесла огонь на Юрия:
— А ты почему пришел без подарка? Или, может, теперь среди молодых людей мода такая?
Юрий смутился.
— Что вы, тетя Марина? Я же не знал. Поля ничего не говорила.
— А она у нас такая… Не любит раньше времени трезвонить. Скромная девушка.
— Но ведь меня никто не приглашал на этот праздник, — сказал Юрий, и в его голосе прозвучала скрытая обида.
— А у нас не приглашают, — шумела Марина. — Тут все свои, как одна семья… А ведь ты теперь — тоже свой… Значит, беги, покупай подарок, пока там стол накрывают. Наш художник уже губы облизывает, никак не дождется…
И в самом деле, за стеной слышался звон тарелок, вилок, ножей, неясный разговор, и Юрий уловил певучий Полин голос.
— Я сейчас, — сказал он, направляясь к калитке и радуясь неожиданной возможности сделать Поле приятное.
Через полчаса Юрий возвратился, в руках его была коробка с подарком. Марина уже ушла к соседям, а Федор Запорожец вставлял в раму картину, выбранную его женой не без участия Юрия. Как бы извиняясь, он сказал:
— Ты, Юра, не обижайся… Шумит она, шумит, а злости — ни капельки нет… А кричать умеет, этого у нее не отнимешь.
Пришел Сашко. И теперь уже втроем они затеяли разговор о море и кораблях, о морском училище, которое грезилось пареньку даже во сне.
Через некоторое время постучали в стенку, крикнули, чтобы приходили, потому что «картошка остывает», и Юрий с Федором Запорожцем отправились: один с коробкой, перевязанной крест-накрест розовой лентой, а второй с картиной. Вид у обоих был торжественный.
Когда шумно и весело рассаживались за столом, все единодушно настояли на том, чтобы Поля и Юрий, как самые молодые, сидели рядом, и они, понятно, не возражали.
Все тут в большей или меньшей степени связаны с морем, поэтому лейтенантские погоны Юрия среди штатских пиджаков казались делом обычным. Для старших по возрасту он был просто хорошим парнем. В других условиях он, может, и покрасовался бы своими погонами, но здесь, среди этих добрых простых людей, не вспоминал о них, чувствовал себя непринужденно, как дома. А еще — и это самое главное — ему было здесь так хорошо, потому что рядом сидела Поля.
Марина, поглядывая на Юрия и Полю с присущими ей прямотой и непосредственностью, воскликнула:
— А давайте поженим их! Вот пара будет!
Все на мгновение притихли, а она не дала никому опомниться:
— Женим — вот и все! Вы только посмотрите, сама судьба свела их друг с другом!
И у нее тут же возник план:
— Вот эту стенку развалим, к чертовой бабушке, чтобы больше было места свадьбу играть, потому что ты ведь для нас, Юрочка, как родной сын, а Поля — как дочь…
* * *
Баглай сидит в своей каюте и с горечью думает о том, что матрос его корабля опоздал с берега да к тому же явился нетрезвым.
Конечно, всякое бывает. Но Юрию Баглаю казалось, что Андрей Соляник опоздал намеренно, чтобы оскорбить своего нового командира, показать, что не очень-то считается с его властью и вообще никого и ничего не боится. Гнев и недоумение владели в эти минуты Юрием Баглаем.
«Я ведь пришел сюда, как в родную семью, — с болью думал он, — и никого не задел, не обидел, ни на кого понапрасну не накричал, не требовал чего-то особенного, невыполнимого, за что же меня так оскорбили? В чем я виноват, почему теперь вынужден идти к командиру части и докладывать о ЧП на корабле? Виноват только в том, что разрешил Солянику сойти на берег, проявил ненужную слабохарактерность…»
И чем дольше Юрий Баглай размышлял, тем сильнее гневался он и на Соляника, и на боцмана Небабу, ведь он лучше знает этого матроса, да и вообще должен вести себя с командой потверже.
«Ну что ж, — думал Юрий Баглай, — если так, то и я себя покажу. У меня хватит и воли, и власти. Я не оставлю без внимания даже малейшего нарушения…»
И, исполненный решимости, сразу же после завтрака приказал рассыльному позвать к нему матроса Соляника.
Андрей Соляник в это время вязал кранец. Хоть и улегся он последним, но проснулся, когда все еще спали. Его разбудило беспокойство, разбудили неясные мысли о том, что впереди у него — очень тревожный и трудный день. Завтракал он плохо, и, вопреки постоянной своей привычке, избегал разговоров и прятал свои всегда дерзкие глаза.
Связывая кранец, он каждое появление рассыльного на палубе встречал настороженно и, когда тот, наконец, подошел к нему и сказал: «Соляник, к командиру корабля!», Андрей с большим усилием принял независимый вид, стрельнул на рассыльного насмешливым взглядом и как ни в чем не бывало нагловато улыбнулся:
— Значит, к командиру, говоришь?
— Говорю ж тебе…
— Значит, говоришь: «Говорю ж тебе»? А чай на стол он уже поставил?
— Да ну тебя! — отмахнулся рассыльный. — Лучше иди поскорей, не дразни его, а уж на чай тебе будет!
— Веселенький разговор состоится, это точно, — подмигнул Соляник.
— Думаю, что не соскучишься.
— А что он? Какой?
— Так рад, что аж танцует… Аж подпрыгивает!
— Ясно, — поставил на разговоре точку Соляник и, поправив темно-синий фланелевый берет, пошел в каюту командира корабля.
Он несмело постучал в дверь и услыхал знакомый грудной баритон:
— Войдите.
Переступил порог, доложил:
— Товарищ лейтенант, матрос Соляник по вашему приказанию прибыл!
Юрий Баглай быстрым взглядом окинул матроса с головы до ног.
— Где вы вчера напились и почему опоздали? Вопрос был из тех, к которым Соляник заранее подготовился.
Конечно, Лялю он не упомянет ни единым словом. Не хватало впутать в это дело ни в чем не повинную Девушку.
— Земляка встретил, товарищ лейтенант. Из одного города мы, из Кривого Рога. И не напился я. Выпил одну рюмочку вина…
Соляник держался совсем не так, как тогда, во время первого знакомства. Андрей думал только о том, что его снова надолго оставят без увольнительной и они с Лялей не смогут встречаться. Всегда озорные, глаза его теперь то и дело опускались вниз.
— Ну, дальше? — Юрий чувствовал, что недавняя злость начинает угасать.
