– Я отказался от подписки на «Либр», – сообщил Скекель, имея в виду газету «Либр пароль», орудие политики Лугера. – Я не в силах больше выносить этот бред.
– Я читаю только «Ное», – сказала Минна, стараясь думать об игре: «Скидывай в масть».
– У меня есть племянник, – продолжил он, понижая голос, – который сменил еврейское имя на христианское… и стал «художником». Убил мать.
«Не можешь скидывать в масть, отвечай козырем».
– Он может ходить к вечерне хоть двадцать раз на дню, но люди все равно видят в нем еврея.
«Козыри не вышли, значит, я могу зайти с любой карты».
Разговор тек своим чередом, Минна придерживала козырь – тарок, пока его не выкинет кто-нибудь другой. Упаси бог просчитаться в комбинации или не побить карту противника. В какой-то момент она подумала, что ей надо бы играть «болвана». Но тот никогда не возьмет взятку.
Наконец Сильверштейн поднялся, чтобы наполнить бокалы.
– Еще вина, дорогая? – спросил он.
– Не откажусь, благодарю.
Сильверштейн подошел к ней с графином и стал наполнять ей бокал.
– Ну-с, когда у вас выходной, Минна? – спросил он. – Они вообще вас отпускают?
– Минна не прислуга, – заметил Фрейд, глядя на него, – она моя свояченица.
– Не заводись, Зигмунд!
Воцарилось неловкое молчание, и Сильверштейн мудро решил сменить тему:
– Я полагаю, вы читали об Оскаре Уайльде?
– Это невозможно пропустить, все газеты писали, – ответил Фрейд.
– Ему следовало бежать во Францию, но мать посоветовала остаться и «сражаться, как подобает мужчине».
– Вот что случается, если слушаешься маму, – усмехнулся Фрейд.
– Он должен винить только себя, его поведение было безрассудно и нескромно, – добавил Скекель.
– А пьеса «Как важно быть серьезным» произвела в Америке фурор, – произнесла Минна.
– Что ж, теперь ему конец… два года принудительных работ за непристойность и содомию, – добавил Фрейд.
– Господа, это не совсем уместная тема, – промолвил Скекель, кивнув в сторону Минны.
– Меня совершенно не смущает обсуждение Уайльда, – сказала она, отмахиваясь от мужской снисходительной (в лучшем случае) заботы. – Не подай он в суд на маркиза Куинсберри за клевету, так и не попал бы в переделку. Судебное преследование на вершине успеха. Какая трагедия! И непристойные детали жизни бедняги во всех газетах.
– Браво! – воскликнул Сильверштейн, ухмыльнувшись.
– Моя дорогая, вероятно, вы не понимаете… – терпеливо объяснял Скекель, – Мистер Уайльд наслаждался компанией молодых… мужчин. Имели место го-мо-сексуальные акты, – сказал он, медленно произнося каждый слог, будто она была полной идиоткой.
– Мне известно значение слова «гомосексуальный», доктор Скекель. Причем, говорят, что гомосексуализм – просто болезнь возраста. Я слышала, мальчики в университетах постоянно экспериментируют с этим.
– Ну, знаете ли, я учился в университете, мы экспериментировали со многим, но не с этим. Может, в медицинской школе… – сказал Сильверштейн.
– В данном вопросе люди совершенно невежественны, – заметил Фрейд, не обращая внимания на попытку Сильверштейна свести разговор к шутке. – Мои исследования показали, что гомоэротические тенденции начинаются с примитивной оральной стадии, за ней следует анальная и только потом фаллическая.
– Все это очень познавательно, но вряд ли поможет бедному мистеру Уайльду в суде, – вздохнула Минна.
– А если я докажу, что у каждого есть подобные тенденции? – спросил Фрейд, глядя на Сильверштейна.
– Зигмунд, – сказал Скекель, – неуместно дискутировать на такие темы в смешанной компании.
– Чепуха! Минну это не смущает. Правда?
– Верно.
– Вот видишь?
– Еще вина, дорогуша? – предложил Сильверштейн.
– Спасибо.
Игра и беседа продолжались до поздней ночи, причем Скекель откупоривал бутылку за бутылкой. В конце концов Минна потеряла счет опустошенным ею бокалам и с усмешкой наблюдала, как Скекель завел нетрезвый разговор о мировых проблемах.
– Все катится к чертям… Каждый день в городе демонстрация, люди выкрикивают антисемитские лозунги… а монархия… неэффективна. Сможет ли армия с ними справиться? Вот я недавно читал, что мы «полигон для уничтожения»…
– Не верь всему, что пишут, мой друг, – сказал Сильверштейн и взглянул на Минну с улыбкой, откровенно заигрывая, – все не так ужасно.
– Нет, ужасно. Даже число самоубийств возросло.
– Просто парочка аристократов развлекалась, прыгая с моста.
Минна засмеялась, а Сильверштейн встал, сжал ей плечо, приблизился к роялю и принялся барабанить – фальшиво, но с большим энтузиазмом «Прекрасную мельничиху» Шуберта.
– Господа, уже поздно, – сказал Фрейд, морщась всякий раз, когда тот брал не ту ноту.
Скекель долил последний бокал вина и принялся медленно опускать крышку рояля прямо на пальцы Сильверштейна.
– Пошли, Эдвард, я поймаю экипаж!
Когда Сильверштейн вставал, его слегка покачивало.
– Разрешите позвонить вам? – спросил он, целуя руку Минне. – Приятно встретить женщину, обладающую столь обширными знаниями жизни. – И великолепную, – добавил он.
– Вы так добры, – откликнулась она ни к чему не обязывающим тоном, когда Фрейд уже выводил мужчин из кабинета в переднюю. До нее донеслись обрывки спора на лестнице и невнятная реплика Эдварда:
– Значит, она – запретный плод?
– Ты пьян, Эдвард. Иди домой.
Фрейд захлопнул дверь и взобрался по ступенькам в гостиную.
– Я бы на твоем месте не обнадеживал Эдварда, – заявил он и, отшвырнув подушку, уселся на диван.
Зигмунд молчал, пока Минна собирала грязную посуду, а потом пошел за ней в кухню.
– Я его не обнадеживала.
– Он мог решить, что обнадеживаешь.
– Ты меня спрашиваешь или сам мне отвечаешь?
– И то, и другое. Я его хорошо знаю. Эдвард хороший товарищ, но дамский угодник.
– Думаю, что маме бы он понравился, – улыбнулась Минна, – хороший еврейский доктор.
– Ага, но я ей не нравлюсь. И он не умеет мариновать окорок.
– Зигмунд, я не нахожу его особо привлекательным.
– А кого ты находишь привлекательным?
– Сложный вопрос, Марта задает его мне много лет подряд.
Волна усталости накрыла ее, и она замолчала, вытирая последний бокал.
– Да брось ты это. Иди сюда, дорогая, – сказал он, похлопав ладонью по месту рядом с собой на диване.
Минна села, наслаждаясь теплом тлеющих поленьев и потягивая вино из последнего бокала.
– Устал? – спросила она.
– Измотан. Один из пациентов плохо поддается лечению, а еще одна больная сообщила, что больше не придет. Видите ли, беседы со мной слишком огорчительны для нее.
– Почему?
– Некоторые извращения слишком далеко зашли. А причины их – и более того. Если я расскажу, ты упадешь в обморок.
– Ты плохо меня знаешь!
Фрейд смотрел, как она подносит бокал к губам и пробует вино языком, а потом произнес:
– У меня есть пациент – русский аристократ по имени Сергей. У него депрессия, суицидальные наклонности, ипохондрия. Исполнен навязчивых идей, не способен к действию. Мучается от повторяющихся ночных кошмаров: стая злобных волков, которая бродит под его окном и собирается напасть.
– Странно. А он когда-либо встречался с волками?
– Вряд ли. К тому же он художник и нарисовал волков – дыбом шерсть, пасти окровавлены. Источники этих компульсий множественны и смешанны, но мы достигли огромного прогресса в обнаружении детского невроза. Только на прошлой неделе к концу сеанса больной рассказал свои самые ранние сексуальные воспоминания, и оказалось, что он пережил… досексуальный сексуальный шок. Признался, что, будучи ребенком, видел, как его родители занимаются сексом a tergo.
– «А tergo»? – переспросила Минна.
– Как тебе сказать. То есть – сзади.
Минна отказывалась ужасаться. Она как будто слушала сказки о сверхъестественном, приправленные инцестом, мастурбацией, содомией и тому подобным. Фрейд не смягчал деталей, потому что забавлялся с ней, думала Минна и пыталась сохранять невозмутимое лицо, создать впечатление, будто ее интерес – чисто научного свойства.
– Он видел их гениталии во всех подробностях. Я уверен, что вот такое разоблачение родителей во время акта любви воздействовало на его сексуальные аппетиты и сделало ненасытным в эротических потребностях.
– Например?
– Он одержим навязчивой страстью к женщинам с большими ягодицами – преимущественно проституткам и служанкам. Рассказывал, что стоит ему увидеть вставшую на колени поломойку, как он тут же возбуждается. Видение приподнятого женского зада одолевает его, и он может думать только о том, чтобы немедленно овладеть ею.
– И овладевает?
– Нет, насколько мне известно… но унижение и издевательство, похоже, усиливают его желание. Мир полон людей, чего только не желающих, – фетишистов, любителей порки, садизма и даже рабства.
