идея в голову кому-то другому.
И не пошла ли бы тогда иначе вся история Руси Великой?
После такого яркого выступления Поповичу ещё больше захотелось идти в степь. А кому не хочется совершить подвиг во славу Родины, подвиг, память о котором останется в веках. Пока не состарился, может быть, это его последний шанс. Он не стражник какой зачуханный, а не единожды прославленный богатырь, заслужённый.
Богатырь твёрдо ведал одно: ворога надо бить, а за веру православную стоять нерушимо.
Теперь его заботила лишь одна идея: Русь… обчая беда… отвести… И его кровь, ежели потребуется, и его скромный подвиг пусть пойдут во благо Русской земли!
Он всегда был полон жажды деятельности и искал все новых и новых дел.
Почти любая дорога в ад вымощена благими намерениями, эта была не исключением.
За всеобщим шевелением и бодростью неясный смысл конечной цели утерялся в мишуре поверхностной значимости. Хоть бы кто задумался, зачем мы вообще туда идём? Возбуждённые сверх всякой меры людские толпы валили в церковь, исходящую колокольным звоном и одобряемые священниками, выкатывались обратно на улицы, страсти кипели. Все горожане до единого готовы были выступить в поход, у всех просто чесались руки добраться до супостатов, дезертирства не наблюдалось, даже инвалиды, что сами могли передвигаться, рвались в строй! Никто не хотел прослыть идиотом и упустить свой шанс собрать и добычу и славу единовременно без огромного риска. Началось всеобщее массовое помешательство. Потушить такой энтузиазм было никому не под силу!
И снова обратился богатырь к князю:
— Не серчай, князь, позволь еще одно слово молвить. Служил я тебе без упрека верой и правдой, и за хлеб-соль твой земно кланяюсь ныне, но моя удача — на острие меча! Моё место в ратном поле. Да и тебе, если сказать по чести, должно быть с нами, с народом, — сказал Попович.
Как тут киевскому князю устоять, когда вокруг такая ажитация. Рать собиралась неисчислимая!.. Не выступишь ты, всё одно походу быть, только без тебя. А это большой урон авторитету, да и в стороне от всеобщего дела оставаться никак нельзя. Всё же Киев всему голова!
В этот раз Мстислав Старый дал своё согласие, и пришла пора собирать киевские полки, да нет, не полки — армию. Его вклад в общее дело должен быть ощутим. Он не собирался выдвигаться в степь с горсткой храбрецов, у киевского князя во всём должен был быть размах. Мстислав Старый тут же забыл, что организатором всего мероприятия является не он, а его галицкий собрат. Он твёрдо знал лишь то, что он является старшим князем на всей Руси, и подчиняться какому-то галицкому выскочке не собирался. У него своих бойцов больше двадцати тысяч, мало того, он наивно предполагал, что, организовав всё, Мстислав Удатный добровольно уступит первенство в походе своему киевскому соратнику, хотя бы номинально. Мечты, что все будут спаяны всеобщим великим замыслом, быстро развеялись в дым. Созидательная сила, изменив вектор приложения, в один момент превратилась в разрушительную.
Как только великие силы были собраны в одну упряжку, так тут же и началась борьба за управление ею.
А войска собралось действительно без счёта. Один только «Князь великий (Киевский) исчислил все войска, которые с ним были: киевских, переяславских, городенских, черных клобуков и поросян 42 500». Такая цифирь была внесена в летописи.
Галицкий и черниговский Мстиславы привели в половину меньше людей. Остальные князья привели свои личные дружины, но и их в совокупности собралось немало. Перечень всех князей, вышедших в поход, мог занять отдельную страницу. А если добавить к ним половецкую орду, то превосходство над монголами было почти десятикратным. С такой армией, что удалось собрать трём русским князьям, можно было смело идти и покорять Европу.
«Величие трагическим событиям истории придают размеры сил, вовлеченных в круговерть борьбы». Так написано в одной толстой исторической книге.
Так три Мстислава (киевский, галицкий и черниговский) вышли в поход. Вообще-то их, Мстиславов, было четыре, но тот четвёртый ни своего голоса, ни веса не имел, а вот прозвище имел как раз подходящее. Звали его Мстислав Немой из Луцка.
Когда такое большое войско выдвигается в путь, противнику сложно долго оставаться в неведении. Тем более противнику, у которого отлично поставлена разведка. Так что Субудай быстро обо всём узнал. А узнав, очень удивился. Во-первых, он не собирался воевать сейчас с русскими князьями, а во-вторых, тому, что русские князья выступили в защиту своих древних и кровных врагов. Надеясь решить создавшуюся проблему бескровно, он отправил в русский стан послов.
Случилось так, что татарские послы пришли к Мстиславу Удатному. Пожаловавшее лицо возникло в сопровождении небольшой свиты. Оно принесло с собой предложение о мире и дружбе, для достижения которого не хватало мелочи, — голов половецких ханов, собранных в холщовый мешок.
Татары, как их называл галицкий князь, пытались втолковать ему, что с ними лучше не связываться. Пытались вразумить или образумить.
— Крови хочешь, князь? Дунет Субудай-богадур в одну ноздрю, и ничего от вас не останется!
— Подумай. Нас орда, — говорили они ему.
— А нас рать! — ответил Мстислав, махнул рукой, и послов тут же увели. В качестве презента он отдал послов своему тестю половецкому хану Котяну, у которого разговор был с ними коротким. Голова с плеч.
Когда Мстислав Старый узнал об этом, то был неприятно удивлён и выразил в довольно резкой форме своё непонимание по поводу того, что галицкий князь позволяет себе за его спиной, а также посоветовал впредь считаться с его мнением.
— Что это значит? — аж поперхнувшись, спросил Мстислав Старый. — Ты их казнил? А кто дал тебе право решать за всех? Почему не посоветовался?
— Твоя совесть чиста, а ответственность на мне, — изображая полнейшее спокойствие, ответствовал галицкий собрат по оружию.
— Как это произошло? Кто это сделал?
— Зачем тебе подробности?
— У меня волосы встают на голове дыбом от твоей деятельности! Не каты мы. Негоже нам с безоружными воевать. Пущай идут в свою степь да скажут, чтоб к нам ни ногой…
— Дело уже сделано, — закончил разговор Мстислав Удатный. — Чего тут ещё обсуждать.
После случившегося инцидента киевский князь мстительно ожидал той минуты, когда он сможет проучить не в меру зарвавшегося нахала. Но забегая вперёд, скажу, этот час так и не настал.
На самом деле у Удатного Мстислава не было выхода. С самого начала похода, с того самого момента, как начали делить между собой власть и меряться значимостью и заслугами, галицкий князь увидел, что его киевский тёзка готов при первом же удобном случае повернуть назад.
