Фальк.
— Любопытно, а слухами-то земля полнится: вы-де обнаружили следы у дома покойной генеральши, указывающие на меня. Некрасиво с вашей стороны, сударь.
Василий Оттович поморщился. Вот уж не думал, что этот факт станет достоянием общественности. А главное — кто мог сказать инженеру? Сидоров? Вряд ли. Неверов — возможно, но при всем любопытстве бывшего товарища прокурора секреты, особенно связанные со следствием, он хранить умел. Шевалдины? Но что их связывает с Платоновым. Однако размышлять было некогда.
— Что ж, в таком случае вас ввели в заблуждение. Я действительно нашел у дома госпожи Шевалдиной следы велосипедных шин и указал на них уряднику. Но, во-первых, я доверяю Александру Петровичу и не сомневаюсь, что он обнаружил бы их самостоятельно. А во-вторых, этим замечанием я ограничился. И ни в коей степени не делал предположений относительно того, чей велосипед мог эти следы оставить. Как человек чести, я готов ответить за свои слова, если пожелаете.
— Экий вы гордый, однако, — хрипло рассмеялся инженер. — Что ж, спасибо за честность, коль не обманываете.
Он бегло стрельнул глазами в сторону окна и замер. Василий Оттович проследил за направлением его взгляда и успел увидеть, как за стеклом промелькнул мундир урядника Сидорова.
— Кажется, это по мою душу, — глухо произнес Платонов. — Как не вовремя. И Аркадий запропастился… Черт!
Он сорвался с места и бросился к Фальку. Доктор инстинктивно приготовился защищаться — уроки бокса и военные рефлексы сработали. Но вместо нападения инженер остановился, протянул Фальку записку и умоляющим тоном попросил:
— Раз вы человек чести, то прошу — отдайте это Екатерине Шкляревской. Если вы откажетесь — я пропал.
Фальк рефлекторно принял протянутый листок. За его спиной послышались шаги и сбивчивый нервный голос распорядителя, а затем двери в кафе распахнулись и на пороге появился Александр Петрович Сидоров.
— Господин Платонов, вот вы где! — излишне доброжелательным тоном обратился к Петру Андреевичу урядник. — Мне, право, неудобно вас беспокоить, но образовалось дело безотлагательной важности, требующее вашего присутствия. Соблаговолите пройти со мной, пожалуйста.
— Вы обещали, — едва слышно шепнул оцепеневшему Фальку Платонов и шагнул навстречу Сидорову. — Я в вашем распоряжении, Александр Петрович!
Урядник и инженер покинули курзал, оставив Фалька в одиночестве. Доктор растерянно взглянул на сложенный листок бумаги в руках. Кажется, сама вселенная была решительно настроена испортить все его планы.
— Какой кошмар, Василий Оттович, — произнес распорядитель. Он так и остался стоять с ошарашенным видом у дверей в кофейный зал.
— Да уж, — глубокомысленно подтвердил Фальк.
— Я не о том, простите, просто совсем забыл закончить перечень, — продолжил Аркадий. — В субботу на летней эстраде дает концерт духовой оркестр добровольного пожарного общества. Вас записать?
— В сложившихся обстоятельствах? На духовой оркестр добровольного пожарного общества? Черт с вами, записывайте!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
«И ровно в полночь дорогое пуховое одеяло, с вышивками и вензелями, уже грело спящее, изредка вздрагивающее тело молодой, хорошенькой, развратной гадины»
А. П. Чехов, 1882 год
В ночь на вторник Василию Оттовичу не спалось. Сей факт можно счесть примечательным уже потому, что обычно его идеально вышколенный организм подобных вольностей себе не позволял. Стоило Фальку положить голову на подушку и закрыть глаза, как можно было бы по часам отмерить пять минут, после которых мерное дыхание доктора превращалось в легкое сопение, поза — расслаблялась, а разум преспокойно переправлялся в царство морфея.
Не в этот раз.
Василий Оттович бессонно ворочался на кровати (которая, по такому случаю, завела привычку раздражающе скрипеть, чего ранее за ней не наблюдалось). В те краткие минуты забытья, которые давались Фальку, его посещали кошмары. Вот мертвая генеральша встает с пола и указывает перстом в окно: «Смотрите, Василий Оттович, серый монах пришел за мной!». Вот инженер Платонов стоит на эшафоте, с накинутой на шею петлей, и грустно говорит: «Моя судьба была в ваших руках, доктор». А потом Василий Оттович видел со стороны, как он сам взбирается со свечей в руке в комнатку на вершине башни, выглядывает в ночной мрак — и видит фигуру монаха, безмолвно наблюдающую за ним с мостика, перекинутого через ручей в глубине участка.
Уснуть ему удалось только на рассвете — и то, можно сказать, с чужой помощью. Ибо в последнем по очередности горячечном сне увидел он Лидию Шевалдину в белом летнем платье, выходящую из реки и садящуюся рядом с ним на клетчатый плед:
— Василий Оттович, бедненький, вам надо спать… — говорит она и целует его в лоб.
После этого Фальк спал без сновидений до десяти часов утра.
Не удивительно, что утренний кофей он пил на веранде в наисквернейшем расположении духа. Под горячую руку Василия Оттовича попалось письмо от очередного дальнего родственника, интересующегося, нет ли у доктора возможности разместить его с семейством на своей даче. Подобные родичи служили бичом любого дачевладельца — да и просто бедняг, которые летние домики только снимали. Эта саранча налетала практически без предупреждения, занимая все комнаты, съедая все запасы, вытаптывая все цветы, наполняя окрестности мерзким смехом и детскими криками. Испортив отдых одному страдальцу, сия мамаева орда просто перемещалась в следующий дачный поселок, где жил очередной брат/сват/кузен/деверь/внучатый племянник/друг/приятель/мимолетный знакомый — словом, очередная жертва.
Василий Оттович был не таков. Пользуясь своей врачебной репутацией, на подобные просьбы он отвечал вежливо, даже радушно — конечно, он с удовольствием примет дорогого кузена/деверя/внучатого племянника (нужное подчеркнуть), ведь ему стало невероятно одиноко и тяжко на даче в ту нелегкую годину, когда в Зеленом луге свирепствует эпидемия холеры, уже унесшая несколько десятков жизней. К тому же, Фальку позарез требуются помощники в домашнем лазарете, где лежат особо заразные больные. Конечно же после подобных приглашений желающих осчастливить доктора своей компанией не находилось.
Подобным же образом Василий Оттович поступил и в этот раз — правда, под влиянием мрачного настроения число потенциальных жертв он завысил в несколько раз, установив новый рекорд. В году 1908 от Рождества Христова (по версии доктора Фалька) холера в Зеленом луге унесла 52 жизни…
На кофейном столике перед Василием Оттовичем лежал свежий номер «Зеленолужского вестника» — газета как раз выходила по вторникам. Был этот листок сезонным, издавался с мая по октябрь. Редактор, отставной петербуржский газетчик, пользовался услугами отдыхающих на дачах столичных журналистов (не мэтров конечно, а тех, кому нужно кушать) и студентов-словесников, а потому издание выходило довольно качественным, а подчас и хлестким. Что неоднократно вызывало гнев председателя общества благоустройства Кунина — ему от писак доставалось больше всего.
«Вестник» Фальк обычно читал с удовольствием, но в
