даму в беде. Даже, если разум обоснованно подсказывал, что дама в беде беззастенчиво использует свои чары, чтобы добиться его помощи. А в этом он практически не сомневался — не только из-за предупреждения Аксенова, но и просто от того, как Екатерина Юрьевна говорила, улыбалась и внезапно меняла настроение.
— Хорошо, — кивнул доктор. — Я вас слушаю.
— Петра Андреевича подозревают в убийстве генеральши Шевалдиной, — сказала Шкляревская.
— Да, об этом я догадался.
— В ночь убийства у него нет… Как это называют в полиции? Алиби?
— Да, думаю что-то в этом роде.
— Но это не совсем так, — продолжила Екатерина Юрьевна. — Что, если у него есть это самое алиби? Но человек, который может его обеспечить, не может это сделать?
— В таком случае я вижу два исхода — либо невиновность инженера Платонова будет доказана другими средствами, либо нет. И в таком случае упомянутый вами человек сам встанет перед выбором — хранить молчание и дать невиновному отправиться на каторгу или все же выступить в его защиту, — Фальк прекрасно понимал, куда движется разговор, но все равно почел за лучшее ответить максимально обтекаемо.
— А если упомянутый человек не может это сделать? И раскрытие истины поставит под удар ее… То есть, его, это человека, жизнь и благосостояние?
— А это уже вопрос ее — то есть, конечно, его — личной совести, гражданского сознания и христианского милосердия. А о ком мы говорим? — невинно осведомился Фальк.
— Черт вас возьми, Василий Оттович, вы прекрасно представляете, о ком мы говорим! — вспылила Шкляревская. — Петр не мог убить Веру Павловну потому, что в ночь убийства он был со мной!
Она вскочила со стула и заходила по террасе, заламывая руки.
— Мой муж — человек глубочайшего такта и понимания.
— Не сомневаюсь, — пробормотал Василий Оттович.
— Он готов закрывать глаза на мои… Слабости. Но при выполнении двух условий — об этом не должен знать он сам, и эти слабости не должны поставить под удар его репутацию. Если я признаюсь в том, что Петр был у меня той ночью, то нарушу сразу оба. Теперь вы понимаете мою дилемму?
— Да, но, боюсь, эту дилемму, как вы выразили, можете разрешить только вы, — резонно заметил Фальк.
— Но это невозможно. Я лишусь всего, — Шкляревская без сил упала на соседний стул и с надеждой взглянула на доктора. — Мне нужна помощь, Василий Оттович.
— Что я могу сделать? — спросил Фальк. — Заявить, что инженер Платонов провел ночь у меня, но стесняется в этом признаться? Увольте, Екатерина Юрьевна, боюсь это будет еще большим скандалом.
Шкляревская изумленно посмотрела на него, а потом расхохоталась, откинув голову назад. Василий Оттович ограничился вежливой улыбкой.
— Господи, обожаю мужчин с чувством юмора, — призналась Екатерина Юрьевна, отсмеявшись. — Но, боюсь, нашей проблемы это не решает.
— Простите, но «вашей» проблемы, сударыня, не «нашей». Я решительно не вижу, как смогу вам здесь помочь, — откровенно заметил Фальк и отпил ароматный чай.
— Отнюдь, Василий Оттович, — покачала головой Шкляревская. — Способ есть. Если Петр не убивал генеральшу, то вам просто нужно понять, кто это сделал!
Доктор Фальк со всем приличествующим фырканьем и кашлем подавился чаем.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Развлечением в дождливые дни, в которых в иные годы не бывает недостатка, может служить чтение какой-нибудь интересной книги или писание писем — занятие, которым всегда пренебрегают в теплые ясные дни»
Рекомендации из книги «Хороший тон», СПб, 1881
Василий Оттович, аки запертый в клетке большой хищный кот, яростно мерил шагами веранду. Погода соответствовала его настроению — дождливая, мрачная и беспросветная. Зеленый луг накрыла огромная черная туча и отказывалась уходить вот уже третий день. Лишь изредка облака расступались, пропуская солнечные лучи, но от этого становилось только хуже. В отличие от ливня, пришедшего в ночь смерти Веры Павловны, эти дожди не приносили с собой прохлады, только духоту и влажность. Выходящее жаркое солнце разогревало землю, отчего воздух наполнялся едва видимой белесой дымкой, мешавшей дышать. Словом, май больше походил на разгар июля. Целыми днями хотелось спать, но возвращаться в кровать, на сырое постельное белье, было ужасно. Фальк мотался между креслами и диванами, подремывая то тут, то там. Одно хорошо — ненастье снимало с него ответственность за бездействие. А вновь приниматься за расследование доктору хотелось меньше всего.
В какой-то момент Фальк начал даже переживать за свое душевное спокойствие. Ему будто чувствовался заговор — словно все обитатели поселка пытаются подтолкнуть его к детективной деятельности. Что Неверов с его комплиментами, что Платонов с дурацкой запиской, что соблазнительная Шкляревская и ее сумасбродные идеи по поиску настоящего убийцы. Единственный человек, который его не раздражал — Лидия Николаевна — с тех встретилась ему лишь один раз. На похоронах генеральши — третий день как раз выдался последним погожим. Поговорить им не удалось — Лидия лишь покачала головой, поймав его взгляд. Значит, с книгой пока неудача.
Похороны вообще прошли с подобающей скромностью и тактом. Людей на кладбище Пятницкой, православной, церкви собралось немного. Гражданской частью скорбной церемонии руководил Евлампий Аристархович — он сменил белый френч на более траурный костюм и вообще вел себя нехарактерно тихо и смиренно. Кажется, даже идея вечерних гражданских патрулей его оставила после ареста инженера Платонова. Также на похоронах присутствовала уже упомянутая Лидия Николаевна с матерью, урядник Сидоров, и Неверов. Почтить умершую прибыл даже Вансовский — на этот раз один, без жуткого компаньона. Он бросил горсть земли на гроб, шепнул ободряющие слова Ираиде Дмитриевне и довольно быстро покинул кладбище. А потом пришли ливни, усугубив и без того пасмурное настроение Фалька.
И ведь нельзя сказать, что Василий Оттович был кому-то чем-то обязан. Нет, виной всему — привитое родителями (и усиленное профессией) гипертрофированное чувство ответственности. С террасы Екатерины Юрьевны он смог-таки сбежать, отделавшись дежурным обещанием «посмотреть, что ему удастся сделать». Но вместо того, чтобы молча вернуться домой и запереться там, никого не принимая, действительно предпринял несколько, как оказалось, довольно опрометчивых шагов.
Среду Василий Оттович начал с визита к аптекарю Шварцману. Его лавочка стояла на пристанционной улице, бок о бок с магазином колониальных товаров. Шварцман визиту доктора обрадовался, хотя вопрос, заданный после приличествующих случаю вежливых справок о здоровье и коммерческих успехах, фармацевта удивил.
— Морфий? Нет, в последнее время никто не покупал. Это вы из-за Шевалдиной интересуетесь, Василий Оттович?
— Эээ, да, — кивнул Фальк. — Подумал, что стоит оказать посильную помощь Александру Петровичу. Он у нас, знаете ли, один.
— Один или не один, но ко мне он уже
