Катенька сглотнула и невольно придвинулась к Никите поближе, уже опасаясь переворачивать лист бумаги. Однако со следующего листа бумаги на них смотрела милая девочка – большие, бездонные какие-то глаза, крохотный носик, мягкие губы, слабый подбородочек, растрепавшиеся косички. И только потом оба они, не сдержав облегченный вздох, заметили, что у милой крошки нет пальчиков на правой руке, которой она прижимала к себе полотняную куколку. Катя снова взглянула на Соколова с вопросом во взгляде.
– Нет, она такой родилась, – ответил он тихо. Катя кивнула.
Перевернули очередной лист бумаги. Большой стол, а за ним крестьянская семья трапезничает. Штрихи сильные, нервные какие-то, но схвачено все очень точно – изможденные фигуры и лица, почти лишенные выражения, только старик следит голодным взглядом за тем, как молодой парень отправляет деревянную ложку в рот.
– Довольно, – сказала Катя и поднялась с дивана, чтобы подойти к окну.
Соколов почтительно поднялся следом за ней.
– Что же, вы, надо полагать, откажетесь? – не без иронии спросил он. – Но эти рисунки это и есть мои настоящие работы.
– А как же тот портрет, что был на выставке? – как-то беспомощно спросила она, обернувшись к Соколову. – Он назывался «Белая нежность»?
– И был написан таким же загадочным способом, как и портрет одной знакомой вам особы, – почтительно ответил Соколов. – Это нетипично для меня, но иногда случается. И потом, все, что в этой папке, – он метнул на бювар быстрый взгляд, – вряд ли увидит свет. Никто не захочет приобрести такие, – выделил он голосом, – картины.
– Однако я не понимаю, – вмешался Никита Сергеевич, просмотрев еще несколько рисунков и закрывая папку, – каким образом это может помешать вам написать портрет моей супруги.
– А если она на портрете покажется вам похожей на эти лица? – с интересом спросил Михаил Андреевич.
– И что, это вероятно? – Карозин оценивающе поглядел на жену, все еще стоящую у окна. – Мне кажется, что нет.
– Я просто хотел, чтобы вы знали, – с мягкой, но в то же время уверенной какой-то интонацией откликнулся Соколов, – что я вижу в первую очередь.
– Убожество, – задумчиво промолвил Карозин.
– Несчастье, – в тон ему откликнулась Катенька.
Соколов слабо усмехнулся и принял бювар из рук Никиты Сергеевича.
– Ну так что же вы скажете? – поинтересовался он у Карозиных.
– Катя, что скажешь ты? – обратился супруг к Катеньке. – Решать тебе.
– Я хотела бы заказать вам свой портрет, – уверенно откликнулась Катенька через минуту. – Михаил Андреевич, – Катя повернулась к художнику, – мне кажется, что вы видите в людях что-то самое главное, и я бы хотела сама увидеть это главное в себе.
– Ну, не уверен, что то, что мне видится и есть главное, – совершенно спокойно, не смущаясь, заметил Соколов. – Просто я не закрываю глаза на то, на что обычно их принято закрывать.
Катя кивнула, Карозин поднялся с дивана, глянув на часы.
– Извините, но я вынужден вас оставить, – проговорил он. – Мне нужно отлучиться по делу. Полагаю, детали, а так же цену вы смело можете обсуждать с моей супругой.
Мужчины раскланялись и Никита Сергеевич, кивнув Кате, вышел их гостиной.
– Что же, когда вы хотите приступить? – спросила она Соколова, снова возвращаясь на диванчик.
Он опустился на свой стул, задумчиво посмотрел на Катеньку, прищурился, помолчал, как бы прикидывая, и ответил:
– Завтра начинаются грандиозные по масштабу события, – сказал он. – Возможно, это первые такие торжества и последние на моем веку. Поэтому…
– Конечно, я ничуть не настаиваю, – тотчас откликнулась Катенька.
– Хорошо, договоримся так. После коронации. Какого размера вы хотите заказать портрет? – заговорил он новым, деловым тоном и Катенька опять поймала себя на мысли, что человек этот обладает какой-то невероятной внутренней силой. Он будто бы живет по каким-то своим законам и ничуть не стесняется в этом признаваться, хотя и тон его, и поза ничем, казалось бы, не вызывали таких мыслей. Однако же это было слишком очевидно.
– Выберите тот размер холста, – ответила она, глядя ему открыто в глаза, – который наиболее устроит вас.
– Что ж, благодарю, – чуть поклонился он. – Уверяю вас, Катерина Дмитриевна, что не стану настаивать на большом холсте, хотя чем больше, как вы понимаете, тем дороже. Мне кажется, вы хотите создать для меня иллюзию комфорта? – он снова чуть вскинул свои бледные брови. – Не обиделись на мой вопрос?
– Ничуть, – легко пожала Катенька плечами. – И это правда. Работайте так, как вам удобно. Я совершенно доверяю вам.
– Благодарю за аванс, – с очередным сдержанным поклоном проговорил Соколов. – Значит, вы хотите увидеть в себе то, на что обычно принято закрывать глаза? – еще раз уточнил он.
– Да.
– И не боитесь, что это окажется обидным? – с легкой иронией уточнил художник.
– Не боюсь, – улыбнулась Катенька.
– Вы так уверены в себе? – задал он очередной вопрос и в комнате вдруг установилась весьма напряженная атмосфера.
Секунду назад они просто мирно беседовали, а сейчас их взгляды скрестились, как клинки, и Катенька ощутила странное борение их воль. Она вскинула головку и упрямо выставила вперед подбородочек, не желая поддаваться его внутренней силе, хотя и чувствуя, что та превосходит ее едва ли не десятикратно. Более того, ей отчего-то даже показалась соблазнительной мысль о подчинении этому незаурядному человеку. И Катерине Дмитриевне стоило большого труда отогнать ее, это было тем более сложно, что она видела перед собой совсем даже не нищего художника, а просто мужчину, мужчину, который привык… нет, не добиваться, а просто брать то, что ему нужно.
Глядя в его темные сейчас глаза, опасно прищуренные, Катенька поняла, что именно так привлекало в нем Наташу, она ощутила даже это сама, в полной мере будучи женщиной, и не могла поручиться за исход этого поединка, но господин Соколов, как-то тонко и едко улыбнувшись, опустил свой взгляд на Катенькины ручки и повторил свой вопрос:
– Вы уверены в себе, Катерина Дмитриевна? – и на этот раз его голос прозвучал как-то заботливо.
– Вполне, – кивнула она, переведя дыхание и так и не поняв, чем же окончилась эта битва, выиграла ли она ее или проиграла.
– Что ж, – поднимаясь, продолжил Михаил Андреевич, – в таком случае позвольте откланяться. Портрет обойдется вам в двести рублей, – как бы на ходу заметил он.
– Хорошо, – согласилась Катенька.
– Значит, условимся о… – он окинул взглядом комнату. – Где мне придется работать? Здесь?
– Полагаю, это лучший вариант, – подтвердила Катя. – Комната достаточно светлая и не слишком большая.
– Да, – кивнул он. – Что ж, тогда, скажем, часов в одиннадцать? Здесь удобное в этот час освещение, – и он снова прошелся по комнате взглядом, наверное, уже даже решив, куда посадит Катю. – У меня будет к вам одна просьба… Я не часто берусь за заказы и не люблю, когда мне в работе дают советы или в чем-то не соглашаются. – Михаил Андреевич посмотрел на Катеньку как-то сбоку. – У вас есть темно-зеленое платье? Больше закрытое, чем наоборот?
– Изумрудного оттенка подойдет? – тут же осведомилась она.
– Да, вполне, – загадочно и довольно улыбнулся он. – Что ж, позвольте, – и наклонился над ней, целуя ручку. – Через неделю я буду у вас.
Катенька дернула за шнурок и в дверях появился лакей.
– Проводи господина Соколова, – распорядилась Катенька и не удержалась от последнего вопроса, когда Соколов уже был в дверях: – Скажите, отчего же вы все-таки согласились писать меня?
– Я пишу только тех, кто мне лично интересен, – откликнулся он, лаская ее взглядом и, учтиво поклонившись, вышел вон.
Катя осталась в рассеянной задумчивости. Что и говорить, а господин художник произвел на нее самое небывалое впечатление. Теперь она очень хорошо понимала Наташу, которая сказала, что этот человек нечто вроде приятного раздражителя. Катя вздохнула. И тем не менее, это странный человек. Человек страшный, сказала бы она. А его рисунки? Дрожь пробирает. Однако вот она с ним наконец-то познакомилась и должна была задать себе вопрос – как же ей показалось, способен ли этот человек на подмену векселей?
И тут же Катерина Дмитриевна ответила себе честно и отрицательно – нет. Не способен. Будто бы уровень не его. Слишком мелко, слишком просто, такой из-за подделки пачкаться не станет. Масштабность не та. Подумав так, Катя усмехнулась. Если верить интуиции, то господин Соколов не имеет никакого отношения к случившемуся подлогу… Тогда что же случилось с этими несчастными векселями?
И ей вдруг захотелось вообще оставить всю эту историю и просто встретиться с Наташей и заверить ее, что нет, он не имеет к случившемуся никакого отношения. Не может иметь, никак не может. Что, может быть, да, он способен, вполне способен на нечто пострашнее, но уж только не на подмену векселей.
