их в конце спасительного коридорчика. Кто-то из стрелков послал вдогонку им пулю. По счастью, не задевшую их. Упругими стремительными прыжками вымахнули они на высокую дорожную насыпь, красивой иноходью ушли в другой, соседний лес.
Алексей Иванович и сейчас, в сумеречности машины, пробирающейся по плохо наезженной дороге, ощущал осуждающее молчание сидящих позади охотников: ему, без промаха бившему уток влёт, непростительно было промахнуться по зверю. Знали бы они, кого он пожалел!..
Алексей Иванович покосился на слабо освещённое приборными лампочками хмурое лицо водителя, сосредоточенно вглядывающегося в дорогу. Симпатичный человек, с неудержимым охотничьим азартом, он так прославлял ум своей сообразительной собаки: «Всё понимает! Только не говорит…». Но в Кентавра выстрелить он способен. Таков уж человек нынешнего века: собаку очеловечивает, а самого его ведут по жизни страсти зверя!
Скажи он сейчас угрюмо сидящим в машине охотникам о своих мыслях – не поймут. Каждый из них предпочёл бы запас мяса замудрённостям ума. И промах ему не простят. В их охотничьем сознании он останется мазилой. «Что ж, поиск истины требует жертв и терпения», - заключил свои рассуждения Алексей Иванович, отстраняясь от свойственного ему желания объясниться.
«Уазик» катил, как бы нехотя, лучи фар то взмётывались вверх, то упирались близко в изъезженную, льдисто отсвечивающую дорогу, боковым свечением как бы сближая засугробленные обочины. Казалось, вот-вот снеговые гребни сомкнутся, и машина упрётся в сугроб. Дорога, однако, раздвинулась. Теперь шла она по территории обширнейшего Государственного заказника, к обустроенной для высокого начальства охотбазе. Дорогу здесь усердно расчищали в любую непогоду.
«Уазик» покатил веселее.
На крутом повороте свет фар высветил скопление машин и людей. Алексей Иванович успел разглядеть гусеничный трактор, тяжело выволакивающий из лесного заснежья длинные, сплочённые из брёвен сани. Свет фар сфокусировался на санях, и у всех, кто сидел в машине, разом вырвался вскрик завистливого изумления: на санях грудились две лосиные туши, с торчащим частоколом уже застывших ног.
Изумиться было чему: во-первых, ехали они через Государственный заказник, где охоты никому не дозволены, во-вторых, истекал третий день, как закончился срок отстрела по лицензиям. Правда, лесник, у которого после неудачной своей охоты они задержались ради зимней рыбалки, намекал, что возьмёт на себя грех, ещё на сутки продлит лицензию, сорганизует облаву – завершёнку на общее счастье, но Алексей Иванович был твёрд. Не поколебали его и уговоры друзей по охоте. И вот, будто на блюдечке, преподносится им урок из иной жизни!
Из тьмы в свет фар словно вломилась фигура милицейского чина с грозно поднятым катафотом в руке.
− Свет выключить! – донёсся грозный окрик.
«Несправедливость не любит света», - услышал Алексей Иванович ироничный голос с заднего сидения, и напрягся до сразу занемевших кончиков пальцев, предчувствуя неминуемую схватку с очевидным не только для него браконьерством.
Пока милицейский чин разбирался с документами водителя, Алексей Иванович, отяжелённый зимней одеждой, с трудом развернулся на сиденье, неловко вылез из машины, пошёл осторожно, переваливаясь и опираясь на палочку, к милиционеру.
Он готовился спросить служителя порядка о ночном беззаконии, но подойдя почти вплотную, услышал встречь ему направленный, сдержанный голос: «Алексей Иванович, прошу вас, ни во что не вмешивайтесь. Проезжайте, проезжайте, как можно скорее…»
Он узнал капитана милиции, прекрасного человека, которого долго изучал в работе, потом убеждённо восславил в журнальном очерке. Не только восславил: вникнув в барачную неустроенность, в которой жила его семья, он в настойчивых двухлетних хлопотах добился удобной для них квартиры. Он мог рассчитывать хотя бы на объяснение происходящего. Но капитан, при всей расположенности к нему, остался в непроницаемой сдержанности.
− Алексей Иванович! Прошу Вас, ни о чём не спрашивайте. Проезжайте скорее, - вполголоса, настойчиво повторял он, в явном ожидании окрика. Окрик последовал.
− Что там, капитан?!. – донёсся властный голос из темноты.
− Поезжайте, быстро! – шепнул капитан, и громко ответил:
− Всё в порядке, товарищ генерал. Машина следует своим маршрутом до города!..
Плотную верениц «Волг» и вездеходов объехать было легче, чем двух людей, стоящих посреди дороги. Один из них в небрежно сдвинутой к затылку генеральской папахе, видя медленно приближающуюся машину, даже не пошевелился, стоял, как на постаменте, широко расставив ноги в меховых унтах. Другой, в белом, хорошо подогнанном полушубке, пофронтовому подпоясанным широким офицерским ремнём, в светлой барашковой кубанке и белых бурках, с висящим на плече карабином, на котором опытный глаз Алексея Ивановича различил оптический прицел, спокойно в это время закуривал.
Как и генерал, он не обращал внимания на униженно, с тусклым светом подфарников подползающую почти вплотную к ним машину. Пламя зажигалки высветило лицо человека в кавалерийской кубанке, и Алексей Иванович весь напрягся в мучительном усилии вспомнить явно знакомого ему человека с неприятно жёстким лицом и щёточкой усов, ниже короткого широкого носа. Схватил он всё это мгновенным взглядом, пламя зажигалки тут же погасло, лишь в нижней части смутно различимого лица красной точкой тлела сигарета. Но зрительная память Алексея Ивановича запечатлевала мгновения также чётко, как фотоаппарат запечатлевает изображение на плёнке. Он уже не сомневался, что человек в белом полушубке ему знаком. Только вот, где, когда, сводила их жизнь?!.
Водитель не посмел даже робко посигналить. Объезжая властнонеподвижного генерала, он вынуждено заехал левыми колёсами в сугроб обочины. Колёса забуксовали. Ни генерал, ни человек в белом полушубке, никто из людей, стоящих у машин сопровождения не двинулся с места в желании помочь.
Машина долго раскачивалась, проминая себе колею, наконец, с включенными обеими мостами выползла на расчищенное пространство дороги. Алексей Иванович видел, как водитель отёр ладонью взмокший от напряжения лоб.
До города ехали в молчании. Только однажды сидящий на заднем сидении молодой, несколько циничный напарник Алексея Ивановича по охоте, нарушил общее молчание. С язвительностью человека оскорблённого, но не имеющего возможности ответить на оскорбление, он сказал в тягостную пустоту машины:
− Вот так! А вы, Алексей Иванович, говорите!..
Алексей Иванович не ответил, но справедливый упрёк к тому, что чувствовал он сам, ещё одну каплю горечи.
2
Странным человеком был Алексей Иванович Полянин: возможности спокойной, обеспеченной, счастливой по обывательским представлениям жизни, сами давались ему в руки. Он же как будто не замечал открывающихся возможностей, - иные высоты занимали его ум.
В душе его как будто вживлено было некое чуткое, как спираль барометра, устройство, улавливающее даже малые отклонения от того понимания справедливости, что зародилось ещё в отрочестве и окончательно утвердилось тяжким опытом прожитых лет. Он как будто чувствовал себя ответственным за справедливость, долженствующую определять жизнь, и постоянно, с
