– Если мы оба будем терпеливыми, то получим все, что хотим. Сила, которую я так осторожно создаю, почти готова. Результаты последнего теста очень обрадовали их. Они будут отправлены в бой. И я стану их командиром. А ты отправишься со мной, – он погладил ее по лицу, одновременно слегка отодвигаясь от нее. – Мне обещали, если я выполню их последнее задание, то, когда война закончится, они поступят в полное мое распоряжение. Мне разрешат делать все, что я пожелаю.
– Это вовсе не похоже на то, как я себе это представляла. Я думала, раз они говорят о хаосе, то мы сможем делать все, что пожелаем. Но мы просто выполняем приказы.
– Ты должна сохранять терпение. Сейчас мы возвращаемся на За'ха'дум, – он поднял ее экран. – Расскажи-ка мне, что Гален говорил Фа, как объяснял свои заклинания.
Банни с легкой улыбкой прижала экран к груди.
– Если ты собираешься узнать заклинание Галена, то тебе следует хорошенько запомнить, кто тебе его дал. Лучше бы тебе не использовать это заклинание на мне.
– Не будь смешной. Я не собираюсь убивать тебя. Никогда, – он протянул руку ладонью вверх, ожидая, что она передаст ему экран.
Она, наконец, протянула ему прибор, но не выпустила его из рук.
– Мне бы хотелось знать, что ты думаешь на самом деле.
Элизар взял ее руку, оторвал от экрана.
– Просканируй меня, милая Банни, и ты потеряешь своего единственного союзника.
Разговор продолжался, но Анна потеряла к нему интерес. Она думала об их сегодняшней великой победе, об экстазе боевого клича. Скоро последует новая атака. Возможно, когда она долетит до За'ха'дума, Око, наконец, поймет, что Банни – враг, как и все остальные телепаты. Возможно, Око даже убьет ее. Тогда Анна сможет вернуться на войну, сможет ощутить восторг победы. Не было радости превыше этого.
Теперь пора отправляться домой. Анна продавила черную, мерцающую мембрану пространства и, совершив возбуждающий прыжок, окунулась в красный хаотичный водоворот гиперпространства.
– Гален! – звал его приглушенный голос. – Гален!
Фа?
Гален с трудом приподнялся на дрожащих руках. Он лежал на кафельном полу обсерватории. Кто-то барабанил в дверь, снова и снова окликая его. Он узнал голос. Гауэн.
– Гален! Ты слышишь меня?
Фа была мертва.
Суум был уничтожен.
Элизар и Разил наверняка завладели заклинанием уничтожения.
И он не убил себя. Но ведь он знал, что не сделает этого, не так ли? Если бы он действительно хотел покончить с собой, то применил бы известное ему заклинание, и все было бы кончено.
В эту секунду вся ситуация с потрясающей ясностью высветилась у него в голове, и он понял, что это – единственный выход. Это будет последним логичным шагом, к которому он шел с тех пор, как оказался в тайном убежище: бегство из Вселенной, выстраивание стен, все больше и больше смыкавшихся вокруг него. Даже запершись здесь, он продолжал сеять хаос и смерть. Чтобы остановить уничтожение раз и навсегда, он должен довести процесс до неизбежного финала. Силой собственной воли уничтожить самого себя.
От этой мысли он испытал некоторое удовлетворение. Не придется больше терпеть боль. Не придется провести следующие сто лет, бродя по кругу.
Гауэн продолжал стучать. Дверь была заперта для всех, кроме членов Круга и Галена.
Но Гален, тем не менее, продолжал мечтать о том, чтобы вырваться отсюда, убить Элизара и Разил. Эта мысль жгла его. Хотя уровень энергии биотека снизился, она бесконечным, возбуждающим, скрытым потоком продолжала циркулировать по его телу. Он начал выполнять упражнение на сосредоточение. На полу, на том месте, где лежала его рука, осталось кровавое пятно. Он вытер пятно полой черного пальто. Теперь его почти не видно.
– Гален!
Он должен завершить выполнение еще одного задания, должен исправить свою ошибку, из-за которой в будущем могли пострадать другие. И тогда, наконец, все будет закончено.
– Гален!
– Э-э… – его голос был хриплым, еле слышным. Он откашлялся. – Минуточку.
Гауэн прекратил стучать.
Чтобы подняться на ноги Галену пришлось ухватиться красными, обожженными ладонями за кресло. Перед его глазами плясали темные пятна. Встал, утвердился в вертикальном положении, несколько раз вздохнул, чтобы успокоиться. Хотя у него хватило ума на то, чтобы не жечь голову, любое, даже не очень внимательное обследование, выявит, что он натворил.
Заметил, что получил сообщение: Круг вызвал его, чтобы заслушать его доклад. Он опоздал. Они послали за ним Гауэна.
Гален подумал о том, чтобы открыть дверь и с помощью пары слов выпроводить бывшего ученика Блейлока. Но он не мог видеть Гауэна, не мог пока видеть вообще никого. Гален крикнул, не отпирая двери.
– Я должен завершить наблюдение. Передай Кругу, что я скоро приду.
Пару секунд за дверью стояла тишина. Потом Гауэн произнес:
– Я им передам.
И Гален услышал звук его удаляющихся шагов.
Он должен собраться. Должен убедить Круг принять его план.
И он должен сообщить Элрику, что дом, который он так любил, который когда-то был частью его самого, уничтожен.
– Я послал за ним Гауэна, – сказал Блейлок.
Элрик, сильно обеспокоенный тем, что Гален вовремя не явился с докладом на встречу Круга, кивнул. Это было вовсе не в духе Галена. Возможно, во время сегодняшней встречи Элрик слишком сильно надавил на него.
– Тогда давайте перейдем к рассмотрению вопроса о выборах, – сказал Блейлок. – Элрик, ты хотел высказаться в пользу их скорейшего проведения.
– Да.
Он выпрямился, пытаясь не обращать внимания на не утихающий стук в голове, отдававшийся по всему телу. Стук порождал темный провал в его разуме: когда-то этот участок мозга отвечал за связь с его местом силы и с Суумом, теперь здесь царила пустота. Эта пустота рвалась наружу, опухоль опустошения давила на лоб, на заднюю часть глаз. С каждым днем боль становилась сильнее, из-за нее он, бывало, часами чувствовал себя совершенно разбитым, и лежал, не в силах встать или даже пошевелиться. Он, как мог, скрывал свою слабость, чтобы сохранить влияние в Круге и вселять в магов чувство уверенности, но признаки болезни становились все более очевидными. Еще тогда, когда он уничтожил свое место силы, в сердце которого находился большой фрагмент его кризалиса, Элрик понял, что эта потеря со временем убьет его. Это время приближалось. Его тело отказывалось служить ему.
Элрик был рад тому, что членам Круга больше не надо было вставать в случае, когда они желали высказаться. Блейлок, который вставал всегда, по какому бы поводу он ни обращался к Кругу, не высказал возражений, когда Херазад предложила сделать их встречи менее формальными. Элрик знал, что он тоже сильно ослабел, хотя внешне это было почти не заметно.
И во всем остальном их встречи тоже изменились. Они больше не пользовались иллюзией широкого амфитеатра, которую обычно создавала Инг-Ради. Иллюзия копировала древнее каменное сооружение, где когда-то Вирден встречалась с первыми членами Круга, и напоминала всем об истории Круга и об ответственности, которую каждый из них возложил на себя, став его членом. Возможно, это к лучшему, что они от нее отказались. Они пали так низко, что использование этой иллюзии больше не казалось уместным.
Теперь во время встреч они рассаживались полукругом за простым, серебристого цвета, столом, и было их всего трое вместо пяти, как завещала Вирден. В центре сидел Блейлок. Херазад больше не носила традиционного черного балахона и появлялась на встречах в сари, с распущенными длинными темными волосами. С каждым днем они теряли традиции, дисциплину, товарищей. Элрик боялся того, к чему все это приведет.
Он уже долгое время не вступал в борьбу ни по какому поводу. Но теперь он должен сразиться в последний раз.
– Приближается традиционное время выборов, – произнес он. – В течение последних ста лет, неважно, когда именно освобождалось место в Круге, мы всегда проводили выборы в декабре по земному календарю. Вирден постановила, что членов Круга должно быть пять, потому что пять – число равновесия. Год назад мы разумно решили отложить выборы. Тогда мы еще не обжились в нашем новом доме настолько, чтобы быть готовыми к каким-либо изменениям. Но теперь все устроилось. У нас появилось на это время, и мы не должны больше откладывать выборы, ибо в противном случае могут быть утрачены основы существования нашего ордена.
Элрик не верил в то, что доживет не то что до следующего года, а даже до следующего месяца. Прошлой ночью боль, усиливавшаяся с каждым ударом его сердца, стала совершенно невыносимой, и он небезосновательно подумал, что может умереть. Его конец близок.
Насчет Блейлока он не был так уверен. Хотя Элрик за прошедшее время ни разу не замечал, чтобы Блейлок выбился из сил, тот все худел, и теперь черная шапочка свободно болталась у него на голове. Кожа, с которой были тщательно удалены все волосы, с каждым днем приобретала все более заметный восковой оттенок. Его руки так и не восстановились после того, как Тилар искалечил их. Блейлок никогда не сгибал пальцев, не сжимал руки в кулаки: его ладони, покрытые толстой, желтоватого цвета, кожей, всегда были раскрыты и казались одеревеневшими. Сейчас они лежали перед ним на столе, как два листа бумаги. Блейлок пользовался ими как можно меньше.
