Еще когда я жила у Саллеса, то нередко смотрела сериалы по телевизору. Так вот, там женщины всегда рыдали на груди своего благородного защитника. Я же смогла лишь расслабить напряженно сведенные плечи и опереться одним боком о его грудь. На большее была не способна — ненавидела прикосновения и боялась их до дрожи, ведь много лет они несли только боль.
К концу обеда у Жака зазвонил телефон, заставив меня вздрогнуть от резкого звука. Оказалось, привезли покупки. Чудеса продолжались! Жак предложил мне немного отдохнуть и спросил, хочу ли я разобрать одежду сама или вместе с ним. Спросил! Меня! Моего мнения! Я выбрала одиночество, и совсем неожиданно он спокойно принял мое решение.
Я целый час раскладывала и развешивала вещи в шкафу. Дрожащими пальцами, осторожно, чтобы не испортить, касалась приятной на ощупь, милых расцветок верхней одежды, тонкого ажурного белья, мягких кожаных туфель и босоножек, и множества разных женских мелочей. Последние пять лет у меня практически ничего не было, та пижама, в которой меня нашел Жак, служила мне несколько месяцев. Разобрав пакеты, оставшееся время, выделенное мне для отдыха, я потратила, чтобы не спеша принять душ, наслаждаясь водой и тонким нежным ароматом геля, а потом просто сидела на краешке кровати, упивалась покоем и тишиной.
— Почему ты не переоделась? — чуть нахмурился Жак, зайдя в спальню, предварительно постучавшись и увидев меня в той же майке.
Опустив глаза, я нервно сжала руки в кулаки и шепнула:
— Ты не сказал, что мне можно что-то надеть… из этого.
Жак опустился напротив меня на колени, сел на пятки. Обхватил большими теплыми ладонями мои сжатые кулаки и, неожиданно наклонившись, начал покрывать их осторожными поцелуями. Это было так необычно и непредсказуемо, так остро ощущалось его горячее дыхание на моей коже, что я даже дышать перестала. Замерла и, закусив губу, таращилась на черноволосую макушку склонившегося над моими коленями мужчины.
Наконец, он поднял лицо и глухо, с ощутимой грустью попросил:
— Прости, не подумал. Все эти вещи твои. Носи, меняй, как тебе заблагорассудится, да хоть выкини. Тебе не надо спрашивать у меня, надевай что хочется и как хочется. Как только ты немного придешь в себя и восстановишься, мы купим еще много других, каких захочешь. Согласна?
— Да, — хрипло шепнула я.
Я сплю! Потому что это сон, долгий и прекрасный; обещания, поцелуи, стоящий передо мной на коленях оборотень, от которого альфой разит так, что дыхание у волчицы перехватывало — всего этого просто не может быть. Жак, словно подслушал мои мысли, встал и его движение, его ладонь, которая вынудила и меня встать, дали понять, что во сне все так остро не ощущается. Открыв створки шкафа, Жак бережно поставил меня перед собой, затем словно одеялом окутал со всех сторон, заставив окаменеть. Вновь его дыхание остро чувствуется, шевелит волосы у меня на макушке, а поросшие волосками предплечья скользят по моей чувствительной коже, заставляя взбудораженных мурашек носиться по всему телу.
— Солнце уже не опасное, поэтому предлагаю погулять по берегу, согласна?
Сейчас я вновь смогла лишь кивнуть, сосредоточившись на слишком тесном соприкосновении наших тел.
— Тогда выбери наряд для прогулки и одевайся. Может, ноги захочешь помочить в океане.
Поцелуй, осторожный и короткий, в висок, затем меня выпустили из захвата. И снова я одна в комнате, сердце колотится, ладони вспотели от волнения и непривычного «общения». А передо мной на выбор столько красивых нарядов! Когда-то давно я читала сказку про Золушку и именно в этот момент совершенно неожиданно всколыхнулась фантазия: ну прямо, как настоящая героиня той истории, готовлюсь к своему первому балу. Пусть на берегу и наедине с мужчиной, но как во всамделишной сказке. Луна, как же давно меня не посещало воображение, я почти забыла про свои сказки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вытерев одинокую слезу, слезу радости, бесшумно ступая вдоль шкафа и затаив дыхание, я выбирала! Себе! Наряд! Желтый сарафан на бретелях, с широкой юбкой до голени. И легкие светлые шлепанцы. Свои буйные кудри я заплела в длинную косу. Когда Жак зашел за мной, я стояла у шкафа, чуть расставив руки, боясь помять новую красивую вещь.
А дальше, дальше я все же уверилась, что попала в сказку. И где-то в другой реальности, иначе как объяснить, что на берегу мы кормили чаек, бросая им что-то из захваченной из дома корзины. Стайка птиц носились вокруг нас и громко кричала, требуя еще и еще. Некоторые настолько наглели, что слегка щипали клювами и коготками цеплялись за вытянутые к ним ладони. Но это было настолько здорово и весело, что царапины не имели значения.
После мы бродили вдоль берега, на мелководье. Жак ни разу меня не поторопил, даже когда я с полчаса просто стояла и смотрела на горизонт, наслаждаясь шумом прибоя и ощущая, как белые барашки волн омывают мои ноги.
На закате Жак разжег костер в каменном костровище на границе сада и песчаной косы. Видимо, он заранее поставил там пару плетеных кресел с подушками и круглый столик. На ужин мы ели таявшую во рту рыбу, пожаренную на костре, пили белое вино, я впервые попробовала этот напиток, и молча наблюдали за погружавшимся в черный океан красным солнечным шаром.
В наш сказочный вечер жестокая реальность ворвалась с неожиданным звонком телефона. Жак нахмурился, увидев номер, и сразу ответил. Его короткое «Слушаю», а дальше мой отличный волчий слух позволил услышать важный разговор. В замке Морруа был взрыв, есть пострадавшие — люди; все веры живы, но сам факт. Глава клана Тьерри Морруа и его пара Милана улетели в Альпы, чтобы обезопасить ее, хрупкую полукровку. Покушение организовал Фабиус де Лавернье и за ним ведется полномасштабная охота. С территории, подконтрольной Европейскому совету кланов, его живым не выпустят. Современные технологии и исторически тесные связи веров больше не позволят безумцу шляться по миру безнаказанным.
С каждой следующей новостью я содрогалась в душе, только в конце удивилась, когда собеседник Жака посоветовал усилить охрану «твоей Маризы», а он рыкнул: «Я сам знаю!» Завершился разговор смехом невидимого собеседника. Какой ужас, такой кошмар, ведь зверь Фабиус на свободе, а они смеются, весело так, беззаботно. Неужели ни капельки ни боятся мессира?
Похоже, последнее я спросила вслух, потому что Жак встал и пересадил меня к себе на колени. А потом снисходительно, но не обидно хмыкнув, ответил:
— Мессиром мы зовем Тьерри Морруа. По закону права, уважения и силы. Фабиус, как обычно, незаконно присвоил себе этот титул. Тьерри - самый сильный и мудрый вер на земле. А Лавернье — одержимый; стоит ему где-то засветиться, выползти из норы в приличном месте, его травят как бешенного пса. И вокруг себя он собрал самых слабых и больных разумом. Как ты слышала, единственное, на что он решился, — ударить исподтишка, в спину. Подкупил строительного подрядчика и подорвал часть замка. Не рискнул вызвать Тьерри на бой. Не бойся, Лапушка, все будет хорошо. Наши спецы его ведут, долго он не проживет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я кивнула, принимая его слова к сведению. Озвучивать свои мысли без страха и вслух я пока не научилась. Но кивнуть же можно?
