– Двенадцатиугольная пагода? – как-то переспросил один мужчина. – Никогда не слышал о такой. Если молодой господин желает изучать ушу, ему надо отправиться к горе Суншань, в монастырь Шаолинь. Люди говорят, там самые лучшие наставники боевых искусств.
– Спасибо вам за совет, но мой учитель сказал, что я должен найти Двенадцатиугольную пагоду.
Однажды он забрёл в какую-то деревню. Солнце припекало, и Вэй-Фан распахнул свой ватный халат. На обочине дороги сидел бритоголовый толстяк. Перед ним стоял кувшин рисового вина и ополовиненная миска риса. Его ватный халат также был распахнут, выставляя напоказ толстый живот, а синие хлопчатобумажные штаны закатаны до колен. Мужчина гонял в зубах сухую рисовую соломинку. Завидев Вэй-Фана, он выплюнул её, поднялся и шагнул навстречу юноше, важно неся своё необъятное пузо.
– С прибытием, молодой человек. Не жарковато нынче для столь поспешной ходьбы?
Вокруг тут же начал собираться народ. Забияки всегда притягивают всякую шелупень, словно коровьи лепёшки – мух. Ничтожным людишкам близость к драчунам позволяет себя чувствовать сильными и смелыми. Вэй-Фан оглядел собравшихся, оценивая их позы, преимущества и недостатки. Его чувства обострились до предела.
– И куда же идёт молодой господин? – продолжил толстяк.
– Вперёд, по дороге.
Задира подтянул сползающие штаны, шмыгнул носом и ещё больше выпятил пузо.
– За проход по этой дороге надо платить.
– Правда?
Толстяк важно кивнул.
– И какова же плата? – Вэй-Фан поудобнее опёрся о свой посох.
– Выбирай: золото, серебро или работа. А может быть, у тебя есть сестричка? Ты мог бы послать её процедить наше вино, – загоготал мужчина.
Вэй-Фан тоже расхохотался, и лицо толстяка мигом посерьёзнело. Он оглянулся на своих прихвостней. Те нерешительно двинулись вперёд. Вэй-Фан даже не пошевельнулся. Один из нападавших заходил справа. Юноша принял боевую стойку, его посох мелькнул, свистнув в воздухе, и сбил врага с ног.
Сзади к нему уже подбирались двое других. Вэй-Фан метко лягнул одного в живот, услышав сиплый, натужный хрип. Второй попытался запрыгнуть ему на спину и захватить руки, но юноша не стал дожидаться и двинул его концом посоха в грудь. Тот шлёпнулся рядом с первым бедолагой, корчась от боли.
Вэй-Фан вновь взмахнул посохом и принял новую стойку, уставив на жирдяя сведённые пальцы. Губы юноши были плотно сжаты, а ноздри раздувались. Его уверенность заставила их отступить. Он мрачно прищурился. Ещё остававшихся на ногах драчунов как ветром сдуло, а толстяк повалился на колени.
– Пощадите меня, господин! – взмолился он.
Вэй-Фан ещё больше нахмурился.
– Не сметь больше препятствовать путникам и вымогать у них деньги!
– Хорошо-хорошо, господин, – закивал толстяк.
– Если я услышу, что вы продолжаете этим промышлять, вернусь и накажу вас и ваши семьи.
* * *
Сказав это, Вэй-Фан забрал у толстяка кувшин вина, после чего провёл приятную ночь, отмечая свою первую победу.
Рано утром, когда крестьяне только отправлялись на поля, покачивая коромыслами на плечах, Вэй-Фан подошёл к пересечению больших дорог. На севере лежал Лоян, на западе – Сиань, на юге – Наньян, а на востоке стеной возвышались все тридцать шесть вершин горы Суншань. Меж острых пиков виднелись узкие долины, заросшие колючим кустарником и невысокими деревцами.
Вэй-Фан повернул на восток. Горы словно манили его к себе. По мере того как он поднимался всё выше и выше, деревни и поля сменялись диким лесом. Наконец, он свернул на тропинку, до того заросшую, что временами напоминала нору, уводящую в заросли кустов, трав и бамбука. Земля была сухой и каменистой. Камни то и дело скатывались у него из-под ног. Восхождение было не из лёгких, и Вэй-Фану приходилось помогать себе посохом. Вино давно закончилось, он страдал от жажды и совершенно выдохся.
Это была необычная, совершенно дикая земля. Изредка попадались хижины лесорубов или отшельников. Достигнув вершины и оглядевшись, юноша понял, что это было всего-навсего предгорье: над ним величественно вздымались пики горы Суншань. Едва заметная тропка вилась там по самому краю отвесных обрывов. Наверху виднелись очертания храмов, прилепленных к скалам, словно ласточкины гнёзда. Вдруг в лесу заверещал чёрный гиббон. Звук разнёс ветер, и тот отразился причудливым эхом в окружающих горах.
Юноша сел и в отчаянии замотал головой. Он размышлял раньше об испытаниях, которые ждут его впереди, однако нависшие над ним горные вершины поразили юношу до глубины души. Он потерял тропу, а без неё он не сможет добраться до монастырей.
Вэй-Фан горько заплакал. Он почувствовал себя побеждённым. Единственное, чего бы ему сейчас хотелось, это кувшинчик вина. Под грузом тяжких мыслей он лег на землю и уснул, один-одинёшенек под звёздными небесами.
Глава 7
На второй день блужданий Вэй-Фан выбрался на узкую тропинку, скорее козью, чем человечью, уходившую в глубь тенистых зарослей бамбука и кедра. Лёгкий ветерок высвистывал в хвое свою извечную печальную песнь. Стволы бамбука покачивались, его листва тихонько шелестела.
Путь вёл вниз, через зубчатые скалы к белопенной горной речке. Вэй-Фан спустился по каменной осыпи, то и дело поскальзываясь на влажном от росы мху. Выйдя к берегу, он почувствовал на лице мелкие водяные брызги.
Поток выглядел пугающе. Как же перебраться? Вэй-Фан посмотрел вверх и вниз по течению. Да уж, один неверный шаг – и его путешествие закончится в этих змеящихся струях.
Для начала он нагнулся к самой воде и умылся. Вода была свежей, чистой и очень вкусной. Вэй-Фан наполнил кувшин. Он уже собирался уходить, когда заметил рыжего оленя, спускавшегося к воде в отдалении. Животное не замечало юношу. Это была стройная молодая олениха. Нервно прядая ушами, она осторожно спускалась по неверным камням на водопой.
«Эх, лук бы мне со стрелами…» – мелькнула мысль. Однако животное обнаружило вдруг присутствие Вэй-Фана и мигом умчалось. И тогда в тени зарослей, в том месте, где была олениха, он увидел неприметный бамбуковый мостик. Юноша полез по камням, каждый из которых был в два его роста, а внизу шумел горный поток. Это действительно был мост, если, конечно, можно назвать этим словом три связанных бамбуковых ствола и пару пеньковых канатов.
Перейдя, он обнаружил хижину. Возле неё, прямо на голой земле, сидел, скрестив ноги, низкорослый монах, а перед ним стояла медная чаша для подношений. На его плечи наброшен был плащ из тростника, глаза же были закрыты. Его морщинистое, загорелое лицо напоминало отполированную древесину ореха. Вэй-Фан остановился, всматриваясь в пустую прогалину. Вокруг чирикали птички. В общем, всё это очень походило на ловушку. Он осторожно приблизился и окликнул отшельника.
Тот не пошевелился, даже не открыл глаз. Юноша подошёл ещё ближе и, крепко сжимая кулаки, заглянул в чашу для подношений. Там лежали лишь несколько листьев, веточка с двумя каштанами и сморщенный прошлогодний персик. За исключением плаща, другой одежды на монахе не было. Кожа на груди и животе обвисла, словно дряблые груди старухи. Внезапно он открыл глаза.
– Добро пожаловать, – сказал монах с улыбкой.
Вэй-Фану стало неудобно. Он поднял руки, показав пустые ладони.
– У меня ничего нет для вас.
– Честно говоря, верится с трудом, – ответил монах. – Только нищему нечего дать другому человеку, а ты не выглядишь нищим. По сравнению со мной, по крайней мере.
– Вы совершенно правы. – Вэй-Фан присел против старика и развязал мешок. – Вот, возьмите. – Он вытащил недоеденную паровую булочку. – Это вся моя еда. Я рассчитывал съесть её сегодня, но, как говорится, кусочком хлеба и глотком вина человек может приобрести хорошего друга, так что…
– Глоток вина? У тебя есть вино?
Вэй-Фан со вздохом достал кувшин, вытащил фарфоровую пробку и наклонил сосуд: оттуда полилась лишь вода. Старик прикрыл глаза и произнёс:
– Я чую аромат вина даже в этих каплях. Он поёт мне. А ты слышишь его песню?
– Слышу, – ответил юноша, отламывая половину чёрствой булки и опуская его в медную чашу. Монах взял хлеб и отщипнул чуть-чуть.
Они молча сидели и жевали. Вэй-Фан проглотил свою долю почти сразу, старик же ел медленно, крошечными кусочками, словно мышь. Юноша провожал каждую крошку жадным взглядом. В животе у него бурчало. Он уже жалел, что поделился. Доев хлеб, старик сунул руку в чашу, достал каштаны. Один протянул Вэй-Фану, а другой с хрустом разгрыз жёлтыми передними зубами. Так же он отдал и половину листьев. Пришла очередь персика. Монах сдул прилипшие травинки с его бархатистой кожицы и обеими руками протянул плод Вэй-Фану:
– Ешь!
Вэй-Фан начал было отказываться, но монах укоризненно покачал головой и снова закрыл глаза. Персик оказался мягким и сладким. Вэй-Фан до того оголодал, что съел его целиком, даже попорченный осами бочок. Когда он доел, монах достал бамбуковый ковшик, полный чистой дождевой воды, поднёс ко рту и начал шумно пить. Напившись, протянул Вэй-Фану. Тот сделал большой глоток и вернул ковш старику.
