— А как тебе нравится кома?
— Я не в коме. Разве это похоже на кому?
— Давай-ка я положу немного льда на твою шишку. Господи, ну и отделал он тебя!
— Этот малый стукнул меня на совесть.
Карелла снова побарабанил по рычажкам телефона. Когда портье снял трубку, он спросил:
— Я вас не разбудил?
— Что?
— Пришлите сюда льда, и в темпе. Номер 502.
— Гостиничная служба уже закрыта.
— Ну так откройте ее. Это полиция.
— Сию минуту, — сказал портье и повесил трубку.
— Кое-кто влип в хорошенькую историю, — сказал Карелла.
— Кое-кому понадобилось хорошенькое алиби, — сказал Браун, пытаясь улыбнуться. Это не получилось. Он скривился от боли и снова закрыл глаза.
— Ты видел того, кто это сделал?
— Видеть-то видел, но у него был чулок на физиономии.
Карелла покачал головой:
— С тех пор, как появился первый фильм, где бандит натягивает чулок на физиономию, у нас не придумали ничего нового. — Он оглядел комнату. — Он и над комнатой славно поработал.
— Да уж, постарался, — подтвердил Браун.
— Нам повезло, что ты вообще остался жив.
— А зачем ему меня убивать? Он охотился не за мной, а за фотографией.
— Как ты думаешь, Арти, кто это был?
— Мой партнер, — сказал Браун. — Альберт Вейнберг. В дверь постучали, и Карелла пошел открывать. На пороге стоял портье без пиджака, в руках он держал тарелку, наполненную кубиками льда. — Мне пришлось бежать за этим в ресторан в квартале отсюда, — пожаловался он.
— Прекрасно, большое спасибо, — сказал Карелла.
Портье не двинулся с места. Карелла сунул руку в карман и дал ему 25 центов.
— Спасибо, — недовольно пробормотал портье. Карелла закрыл дверь, зашел в ванную, завернул лед в полотенце и вернулся к Брауну. — Держи, — сказал он, — приложи к шишке.
Браун кивнул, взял сверток, прижал его к своему распухшему глазу и опять скривился.
— Откуда ты знаешь, что это был Вейнберг?
— Ну... с полной уверенностью я не могу утверждать...
— Это был здоровый мужик?
— Все они выглядят здоровыми, когда собираются тебя стукнуть.
— Я имею в виду, ты хорошо его рассмотрел?
— Нет, все произошло...
— ...в полсекунды, — подхватил Карелла, — и оба рассмеялись. Браун снова скривился. — Но тогда с чего ты взял, что это был Вейнберг?
— Я звонил ему сегодня вечером. Сказал ему, что наши дела пошли на лад.
— Еще с кем-нибудь ты разговаривал?
— С Ирвингом Кратчем.
— Значит, это мог быть и Ирвинг Кратч.
— Ну, конечно. Тогда это еще могла быть моя жена Кэролайн. Я и ей звонил.
— А что, она хорошо управляется с тупыми предметами?
— Как и большинство жен.
— Как твой глаз?
— Ужасно.
— Я думаю, все-таки лучше вызвать “скорую”.
— Нет, не надо, — покачал головой Браун. — У нас еще осталась кое-какая работа.
— Ты не единственный полицейский в этом городе, — сказал Карелла.
— Зато я единственный, кого сегодня вырубили в этом номере.
Карелла кивнул.
— Есть только одно утешение.
— Какое?
— Он не получил того, за чем пришел. “Это” находится в ящике моего стола, на работе.
Несмотря на протесты Брауна, Карелла решил доставить его в больницу Святой Екатерины в десяти кварталах отсюда для осмотра и оказания первой помощи. Карелла оставил его там в два часа ночи, по-прежнему брюзжащего и недовольного, поймал такси и поехал к Вейнбергу на Норт-Колман-авеню. В это время суток окрестности напоминали лунный ландшафт.
Дом, в котором жил Вейнберг, был единственным зданием на этой улице, еще не оставленном его владельцами. Они пришли к выводу, что ремонтировать дома слишком дорого — и эти жулики просто смотали удочки, оставив квартал покинутых зданий в подарок городу, этому счастливому городу...
Еще не так давно были времена, когда хиппи и дезертиры сотнями въезжали в эти дома, раскрашивали яркими разноцветными рисунками их кирпичные фасады, спали на матрасах, расстеленных на полу от стены к стене, курили “травку”, кололись и жили счастливой беззаботной коммуной. Постоянные обитатели этих заброшенных трущоб; вынужденные ютиться здесь из-за различных языковых и расовых барьеров, которые город наставил перед частью своих граждан, просто не могли понять, как кто-то может селиться здесь по собственному желанию — и уж конечно они без труда распознавали чужаков.
Хиппи, беглые преступники и счастливые беззаботные коммунары не нуждались в телефонах для общения. Изобретение мистера Белла могло понадобиться им только в тех случаях, когда постоянные обитатели гетто врывались в квартиры, избивая ребят и насилуя девушек, и забирали все, что имело хоть какую-то ценность. И тут хиппи и дезертиры начали задумываться — а вдруг эта покинутая территория вовсе не для них? Становилось все труднее повторять слово “любовь”, когда тебя бьют кулаком по зубам или в соседней комнате твоя девушка визжит на матрасе.
Так обитатели гетто давали сдачи обществу, вынуждавшему их жить в подобных условиях. Хотя отчасти и понимали, что люди, которым они не дают покоя, сломлены тем же самым обществом, тем самым, раз оно способно допустить существование подобных гетто. Это был тот самый случай, когда бедняк бьет бедняка, в то время как всего в пяти кварталах отсюда в модной дискотеке под названием “Рембрандт” ревет рок-н-ролл, и беззаботные леди и джентльмены веселятся всю ночь напролет.
Ныне хиппи уже ушли, изображения цветов на фасадах домов потускнели от солнца и дождей. Обитатели трущоб восстановили свой потревоженный покой, и теперь их единственными врагами были крысы, поселившиеся в заброшенных подвалах.
Вейнберг жил в многоквартирном доме на улице, выглядевшей так, словно она перенесла ядерную атаку. Несмотря на обшарпанность, дом горделиво стоял в середине квартала; свет горел только в одном окне на втором этаже. Карелла поднялся на верхний этаж, стараясь не обращать внимания на шуршание крысиных лап на лестничной клетке. На площадке четвертого этажа он зажег спичку, нашел квартиру 40 в дальнем конце коридора и прижался ухом к двери, прислушиваясь. Проработав в полиции много лет, Карелла никогда не стучал сразу в дверь, за которой мог скрываться преступник. Он прислушивался минут пять, так ничего и не услышал, и только тогда постучал. Никто не отозвался.
Они с Брауном решили, что визит Кареллы к Вейнбергу не должен быть визитом полицейского. Наоборот, он должен был изобразить одного из друзей Брауна, который пришел рассчитаться за избиение своего партнера, совершенное, возможно, Вейнбергом.
Единственная проблема заключалась в том, что никто не открывал дверь. Карелла постучал снова. Вейнберг говорил Брауну, что собирался засесть здесь с бутылкой “бурбона”. Возможно ли было, чтобы он приехал в “Сэлби Армс”, стукнул Брауна по голове, разгромил гостиничный номер, а потом вернулся домой, чтобы хлопнуть бутылочку на радостях? Карелла стукнул в дверь в третий раз.
В противоположном конце коридора приоткрылась дверь.
— Кто здесь? — спросил женский голос.
— Друг Эла.
— Что это вы тут шумите среди ночи?
— Он срочно нужен мне по одному делу.
На лестнице было темно, а в квартире женщины свет не горел. Он прищурился, пытаясь рассмотреть ее в темноте, но увидел в дверном проеме лишь неясный белый силуэт. На женщине было что-то вроде ночной рубашки или халата.
— Наверное, он спит, — сказала она. — Как и все вокруг.
— Ну так почему бы и вам не заняться тем же самым? — предложил Карелла.
— Шпана! — воскликнула женщина и хлопнула дверью. Карелла услышал щелчок замка, а потом — скрежет тяжелой щеколды. Он сунул руку в карман, вытащил фонарик-авторучку, посветил на замок Вейнберга и достал кольцо с ключами. Он опробовал пять ключей, пока не нашел подходящий. Вытащив ключ из замочной скважины, Карелла спрятал связку в карман, тихонько открыл дверь, вошел в квартиру, закрыл за собой дверь и, затаив дыхание, прислушался.
В комнате было так же темно, как и на лестнице. Где-то слева из крана капала вода. На улице завывала пожарная сирена. Он снова прислушался. Ничего не видно и не слышно. Включив фонарик, он двинулся вперед, смутно различая в темноте стул, диван, телевизор... В дальнем конце комнаты виднелась закрытая дверь, ведущая, скорее всего, в спальню. Он выключил фонарик, подождал несколько секунд, пока глаза привыкнут к темноте, и сделал шаг в сторону спальни. Не успев пройти и четырех футов, он споткнулся и упал. Падая, Карелла инстинктивно выбросил руки вперед, чтобы смягчить падение, и почувствовал, что его правая рука по запястье погрузилась во что-то влажное и липкое.
Он тут же отдернул руку и включил фонарик. Прямо на него смотрели широко открытые глаза Альберта Вейнберга. “Что-то влажное и липкое” было большой кровавой дырой в его груди.
Карелла поднялся на ноги, включил свет и вышел из кухни в ванную. Когда он щелкнул выключателем, целая армия тараканов бросилась врассыпную. Борясь с тошнотой, Карелла вымыл окровавленную руку, вытер ее грубым полотенцем, висевшим на перекладине над раковиной, и пошел звонить в участок.
