И я махал мечом, но не для того, чтобы улучить момент и поразить принца, а чтобы наши мечи со звоном встретились. Сталь меча принца была дымчатой, более темный сплав, чем сталь Зодчих. Лязг стали неприятно срезонировал в горном воздухе — мечи скрестились, принц как-то хитро крутанул свой клинок и едва не выбил меч у меня из рук. Мне это очень не понравилось. Я перешел в наступление, короткие махи, чтобы он не успел расслабиться, чтобы руки у него онемели и утратили способность к таким хитрым вывертам. Мне казалось, я рублю каменную колонну, ладони жгло огнем, запястья ломило от боли.
— А ты лучше, чем я ожидал, — сказал принц.
И перешел в атаку: выпад, полумах, выпад. Слишком быстрая комбинация, чтобы рассуждать. Мы тренируемся для того, чтобы мышцы запоминали движения, чтобы глаза посылали команды рукам, минуя мозг, который потребует времени для осмысления и принятия решения. Так разучивают пьесу на арфе. Вначале ты думаешь о струнах и нотах, но как только пальцы запомнят движения, ты о них забываешь.
Меч в моих руках совершал те движения, которые считал нужными.
— Действительно неплохо, — сказал принц Оррин.
Но когда ты начинаешь играть пьесу все быстрее и быстрее, в какой-то момент пальцы сбиваются. Что дальше? Они хотят знать. Что же будет дальше?
А дальше, очевидно, удар тяжелым мечом плашмя по голове. Так, по крайней мере, мне показалось. Я то ли выругался, то ли застонал, и кровь… словно все мои струны оборвались.
— Сдаешься? — Его голос донесся будто из глубины длинного тоннеля.
— Да пошел ты. — Красно от крови, и белые осколки, наверное, зуб.
— Последний шанс, Йорг, — сказал принц. Я ощущал холодную сталь его клинка на своей шее.
— Он сдается. — Все из того же тоннеля донесся голос Макина. — Сдается.
— Черта с два. — Небо и земля вновь начали занимать свои места. Появилось большое темное пятно, вероятно, это был принц Оррин.
— Сдаешься? — снова потребовал он. Холод на шее распространился теплом — потекла кровь из неглубокого пореза.
Я попробовал засмеяться.
— Принц Стрелы, ты уже пообещал, что не убьешь меня. Это не в твоих интересах. Так зачем мне сдаваться? — Я сплюнул. Когда ты появишься у моих границ с армией, тогда я и приму решение. — Принц с отвращением отвернулся. — Высокий перевал, — сказал я, — свободный проход позволяю. Ты это заслужил. Отправляйся к графу и донимай его своими нравоучениями. — Я попытался подняться, но упал. Макин помог мне встать на ноги. Мы наблюдали, как принц со своими рыцарями проезжал мимо. Его брат, принц Иган, наградил меня злобным взглядом. Оррин даже головы не повернул.
Мы наблюдали за ними, пока последняя лошадь не исчезла за ближайшим холмом.
— Нам нужно увеличить армию, — сказал я.
Сэра Макина можно назвать почти красивым рыцарем, достойным места в любой легенде: темные локоны, высокий и крепкий, темноглазый, латы всегда начищены до блеска, клинок острый. И только его полные мясистые губы и острый нос делают его объектом мечтаний горничных и служанок. Его губы слишком выразительные, а взгляд слишком орлиный. И во всем сэр Макин «почти». Почти благородный, почти честный. И только его дружба — по-настоящему, до конца.
7
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
Прошло часа два после того, как мы расстались с принцем Стрелы, отправившимся к Высокому перевалу. Все это время мы ехали молча, но молчание было совсем не тем, что сопровождало нас в начале пути. Голова у меня болела так, что казнь на плахе могла сойти за лучшее лекарство. Любой идиот сказал бы, что я с радостью бы принял такое лекарство.
— Уя.
Ладно, не каждый идиот.
— Да, Мейкэл, уя. — Я посмотрел на него, с трудом разлепляя веки, стискивая зубы, чтобы унять пульсацию боли в голове.
Порой трудно было сказать, что старина Мейкэл слаб умом. Если у него чего-то в голове не хватало, то это не всегда было заметно. Долгое время он мог вести себя как вполне нормальный человек: выносливый, надежный, даже хитрый. А затем на него находило слабоумие: отвисала челюсть и текли слюни, морщился лоб, в глазах появлялась пустота. Мейкэл вернулся к братству через несколько недель после того, как мы одержали победу в Высокогорье. Одному богу известно, как он нас нашел. Но даже голуби всегда находят дорогу домой, хотя в их крошечных головках мозгов с горошину. Все то время, что я пытался превратить Логово в мой дом, он пребывал на конюшне — то конюху помогал, то навоз убирал. Я позаботился о том, чтобы Мейкэлу было где спать и что поесть. В конце концов, я убил его брата. Джемт не особенно баловал его братской любовью: бил частенько, свою работу на него сваливал. Но он всегда пекся, чтобы Мейкэлу было где спать и что поесть.
— Он тебя сильно поранил, Йорг, — сказал Мейкэл. Когда он говорил, вид у него всегда был глупый, и губы всегда были влажными и блестели. Я видел, как Макин нахмурился, а Роу и Грумлоу заключили пари.
— Да, Мейкэл, он меня сильно поранил.
Я не чувствовал за собой вины за то, что пырнул Джемта ножом. Ни на секунду. Но мне было обидно, что Мейкэл оказался настолько слабоумен, что даже ненависти ко мне не испытывал, поглощенный каким-то мороком, затуманившим его разум. Я подумал о часах, тикавших на моем запястье. Обо всех этих разумно придуманных колесиках внутри колесиков, вращающихся и вращаемых, непрерывно кусающихся зубцами, не оставляющих после себя ни единой крупинки, но попади внутрь тоненький человеческий волосок, и весь механизм остановится, разрушится, станет бесполезным. Мне хотелось знать, что и в какой момент попало в мозг Мейкэла. Что переломало колесики в его голове?
— Позови Макина, — приказал я.
Мейкэл натянул поводья, и серая остановилась. Я видел, как Роу мрачно нахмурился, он проиграл пари. Боль волнами катила ото лба к затылку, и от этого зеленые склоны гор омывались красным.
— Иногда мне кажется, что ты держишь его подле себя только ради того, чтобы осчастливить серую кобылу, — произнес Макин. Я не заметил, как он подъехал.
— Хочу, чтобы ты научил меня владеть мечом, — сказал я.
— Ты умеешь…
— Я тоже так думал, — перебил я его. — Но сейчас я хочу заняться этим всерьез. То, что случилось… — я тронул рукой голову, и мои пальцы окрасились красным, — не должно повториться.
— Ну, во всяком случае, это королевское занятие, — сказал Макин. — Учит владеть собой. Припомни, сколько раз ты брал в руки меч с тех пор, как мы осели в Логове?
Я пожал плечами, будь моя воля, я б к нему вообще не прикасался. Зубы заскрежетали от новой волны боли.
Макин усмехнулся:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
