В боях за Скалат бригада понесла значительные потери в людях и боевой технике. Были ранены командир 3-й роты старший лейтенант Григорьев, командиры взводов лейтенанты Кравцов (был обожжен нашей горючей жидкостью, бутылки которой разбились у его ног), Гаврилов и еще кое-кто, а также старшина Вася Блохин, мой друг-сибиряк. Убиты были командир 2-й роты старший лейтенант Гулик и командир взвода автоматчиков лейтенант Коломийцев, еще ряд офицеров. На моих глазах был убит снайпером командир пулеметного взвода пулеметной роты, лейтенант, по национальности башкир, – высокий, стройный, веселый. Он со взводом пулеметов поддерживал наши два взвода – Шакуло и мой. Он был нами похоронен в саду около дома. Сожалею, что не запомнил его фамилию и фамилии других офицеров, а также фамилии солдат моего взвода, убитых в Скалате.
Мы были молоды, не имели жизненного опыта и к своей жизни и жизни других относились несерьезно, иногда даже безразлично. В Скалате солдаты устроили игру со смертью. Надо же додуматься: перебегали с одной стороны улицы на другую под обстрелом пулеметного огня немецкого танка. Устроили соревнование – кто быстрее перебежит улицу и не станет мишенью противника. Обычно фриц запаздывал в открытии огня и бил уже по пустому месту. Некоторые перебегали по нескольку раз, и даже я осмелился перебежать улицу один раз, чтобы не выглядеть в глазах подчиненных трусом. К счастью, никто не пострадал. Мне кажется, что немцы так и не поняли нашу игру, подумали, видимо, что мы накапливаемся для удара, и оставили несколько нужных нам домов без боя. Было и так. Всякое бывало на войне, и мы считали, что это в порядке вещей.
После окончания боев за Скалат, когда рота проходила по центральной улице, я обратил внимание на дом, фасад которого был как решето – весь избит снарядами. Я спросил солдат, чей это дом и как обороняющиеся могли там находиться. Ребята засмеялись и ответили, что это наш дом, где мы находились в течение нескольких дней. Подошел я к командиру роты Титову, с ним был замполит Герштейн, и, показав на дом, рассказал, в каких условиях мы воевали. Титов тоже сказал замполиту батальона, что удивительно, как рота держалась в этом избитом снарядами доме и отражала атаки немцев, не пустив их в тыл батальона. «Жарко было?» – спросил Герштейн. Что я ему мог ответить? Сказал: «Терпимо».
С 20 марта 1944 года бригада получила новую задачу: наступать в южном, юго-восточном направлении на г. Гусятин и г. Каменец-Подольский. Подошли «тридцатьчетверки», и наша рота отправилась десантом в передовом отряде бригады, так как понесла потерь меньше, чем другие роты батальона, к тому же во 2-й и 3-й ротах и роте противотанковых ружей выбыли из строя командиры рот и взводов. В трех этих ротах осталось лишь по одному командиру взвода: во 2-й – лейтенант Чернышов, в 3-й – младший лейтенант Беляков, в роте ПТР – младший лейтенант Дроговоз. Начался пятидневный марш в направлении Каменец-Подольского с целью его освобождения и окружения противника. В ту пору Каменец-Подольский был областным центром. Продвигались на «Студебекерах». Звери, а не машины! Порой они перли по грязевым дорогам, как танки. Еще чаще мы передвигались на танках Т-34. Наступление велось почти круглосуточно – днем и ночью, часто днем делали большой привал, скрываясь от авиации противника, от налетов которой мы несли большие потери в личном составе и даже в танках.
Мы продолжали питаться по «бабушкиному аттестату» – за счет населения сел. А после г. Скалат бригада, покинув Западную Украину, совершала марш опять по восточной части Украины, где население встречало нас радостно, со слезами на глазах. Если мы «проскакивали» село, не останавливались, то жители на ходу бросали нам караваи хлеба, сало; мы всегда делились едой с экипажами танков. Несколько раз в хорошую погоду авиация противника совершала налеты на нашу колонну, но все обходилось благополучно. В таких случаях мы быстро покидали танки, разбегаясь в разные стороны от дороги. Танки тоже покидали дорогу, стараясь найти укрытие на местности – в овраге, балке, даже останавливаясь в тени дерева, с воздуха их труднее заметить в таком случае. Днем на привалах, в селе, в любую погоду танки, как правило, ставили в тень хаты или сарая. Соблюдали маскировку – маскировали не только танки, мы маскировали и автомашины, а солдаты десанта старались меньше бродить по населенному пункту. Иногда мы даже просили жителей не топить днем печь – дым из трубы заметен с воздуха и может привлечь немецкую авиацию. У немцев имелся всепогодный самолет-разведчик, мы его называли «рама». Это был двухфюзеляжный самолет, который обычно летал на большой высоте, имея хорошую оптику. Когда «рама» появлялась, у нас все замирало, так как если «рама» выявит что-либо, то через некоторое время прилетают бомбардировщики противника. Советские истребители редко вступали в бой с «рамой», на высоте и с ее скоростью «рама» быстро уходила.
Наша танковая армия, в том числе и наша 49-я механизированная бригада, действовала в глубоком тылу противника. Немцы оказывали нам сопротивление лишь на отдельных рубежах по маршруту нашего марша. Иногда были дни, когда мы вообще не встречали противника, или он пытался остановить наше движение наспех организованной обороной, которую мы без большого напряжения сбивали. Значительное сопротивление немцы оказали в бою за город Гусятин 22–23 марта 1944 года. В его освобождении принимал участие наш 1-й мотострелковый батальон и, естественно, наша рота. К вечеру 23 марта, когда противник был выбит из города, мы с Петром Шакуло остановились на окраине города, где заняли недалеко друг от друга несколько хат для отдыха личного состава.
Усталость валила всех нас с ног, так как весь день мы продвигались пешком, сбивая отдельные очаги сопротивления. Танки в этих стычках не всегда нам помогали, так как поддерживали другие батальоны нашей бригады. В темноте боя мы потеряли связь с командиром роты Титовым и с командиром батальона Козиенко, а также с другими ротами батальона. Связь и взаимодействие друг с другом – основа в бою, и терять связь нельзя, но мы были рады отдыху и тому, что выбили немцев из города, и решили, что с рассветом разберемся в обстановке, поэтому не стали искать командира роты. На всякий случай выставили у хаты часовых, договорились о смене. Наступила ночь, мы успели протопить печь, сняли мокрые шинели, сапоги, чтобы просушить портянки, и крепко заснули. Глубокой ночью часовой, зашедший в хату погреться, услышал стук в дверь. Часовой открыл дверь и, услышав немецкую речь, закричал: «Немцы! Немцы!» – и открыл огонь из автомата. Проснулись остальные бойцы, многие успели выбежать из хаты и тоже открыли огонь. Но немцы успели скрыться с криком: «Иванен! Иванен!» – так они называли нас, воинов Красной Армии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
