Слово Божие указывает и причины, почему для человека невозможно проникнуть в тайну существа Божия. Моисею, молившему Бога: яви ми Тебе Самаго, дa разумно вижду Тя, Бог, несмотря на необычайную близость к Себе Моисея, говорил: не возможеши видети лица Моего: не бο узрит человек лице Мое, и жив будет (Исх 33, 13, 20). Причиной, следовательно, невозможности для человека зреть непосредственно беспредельное величие лица, т. е. существа Божия, служит узкость и ограниченность его природы; если бы человек восхотел, во что бы то ни стало, познать существо Божие, то все усилия его были бы бесплодными и гибельными для него. И Моисею Бог обещал показать не самое лице Свое, но лишь задняя Своя (Исх 33, 22–23; сн. Иов. 11, 7–8: Сир 43, 29–35).
{стр. 56}
Новозаветное откровение, утверждая, что Бога никтоже виде нигдеже (πώποτε — никогда, Ин 1, 18), учит: Царь царствующих и Господь господствующих живет во свете неприступнем, Его же никтоже видел есть от человек, ниже видети может (1 Тим 6, 15–16). Потому еще, следовательно, невозможно для людей зреть Бога, что Он обитает во свете неприетупнем, т. е. такого рода области бытия и жизни, куда не в силах проникнуть человеческий разум, подобно тому, как зрение глаза не в состоянии проникнуть во внутреннюю область солнечного света.
III. Прямую противоположность откровенному учению ο непостижимости существа Божия представляет воззрение, которым допускается полная познаваемость Бога человеческим разумом. Такое воззрение возникло еще в языческой древности. Язычник, мысливший в своих богах самого себя в разных состояниях и положениях своей жизни, мог сказать, что он знает своих богов так же хорошо, как и самого себя. В христианство оно силилось проникнуть посредством разного рода лжеучений и ересей (в первые века — гностических). Особенно отстаивали мысль ο полной постижимости Бога последователи Ария — Аэтий и еще более Евномий. В новейшее время подобное же воззрение на познаваемость Божества повторено представителями пантеистической философии. Церковь еще в древности в лице отцов и учителей, боровшихся с евномианством (особенно обличали евномиан, называвшихся и аномеями, Григорий Богослов, Василий Великий, Григорий Нисский, И. Златоуст), решительно осудили столь крайнее учение. Опровергая утверждение лжеучителей, будто ограниченною человеческой мыслью может быть объято необъятное величие Божие, они выясняли следующее. Дух наш ограничен, а Бог бесконечен; конечное никогда не может вполне обнять бесконечного; бесконечное перестало бы быть бесконечным, если бы было совершенно постигнуто существом конечным; нами познанный в своем существе Бог перестал бы быть Богом для нас. Потому-то постижение сущности Божией невозможно не только для людей, но и для всякой сотворенной разумной природы. И горние силы, даже серафимы и херу{стр. 57}вимы, не постигают существа Божия; напротив, они еще более, чем мы, сознают Его непостижимость, подобно тому, как зрячие гораздо более, чем слепые, чувствуют нестерпимость солнечного света. В силу своей ограниченности дух человеческий не может проникнуть в сущность даже многих конечных существ и предметов, не постигает сущности материи и стихий, действующих в природе, сущности нашей души и образа соединения ее с телом, тем более, следовательно, непостижимо для него существо Божие. Ограниченный дух наш соединен еще с вещественным телом; оно, как туман, лежит между нами и чисто невещественным Божеством и препятствует духовному оку в полной ясности принимать лучи божественного света; общая же греховность людей делает их еще менее способными возвышаться до чистого созерцания Божества. Самые святые Божии, получавшие на земле откровения, напр., пророки и апостолы, не усвояли себе совершенного познания ο Боге и ожидали познания, высшего по сравнению с настоящим, только в вечности. Наконец, если для нас неиспытани судове Его и неизследовани путие Его (Рим 11, 33), непостижимы дела Его (Еккл 3, 11; 8, 17), то тем более неисследим Тот, чьи суды, пути и дела таковы.
§ 12. Крайность учения ο совершенной непознаваемости Божества.
При непостижимости в Своем существе, Бог однако не безусловно недоступен для человеческого познания. Воззрение, которым утверждается совершенная непостижимость Его, всегда признавалось церковью крайним. Появилось такое воззрение еще в языческой дуалистической философии. В христианской древности некоторые из гностиков учили, что Бог непознаваем, почему называли его «Богом неведомым», в IV в, — Арий, отделявший Бога от мира до отрицания возможности какого-либо непосредственного отношения Бога к миру. И в последующие времена это воззрение совершенно не исчезало в христианском мире. Мистики всегда утверждали, что Божество недоступно {стр. 58} познанию рассудком, что все познание ο Нем ограничивается лишь верою, теплым чувством Божества. Но с особенной настойчивостью доказывается непознаваемость Божества и вообще мира сверхчувственного в новейшее время философией, — тем направлением ее в решении вопроса ο познании, которое известно под именем агностицизма (ά — «не» и γιγνώσκω — «знаю»). Агностицизм исходит из предположения, что человек по своей ограниченности не может знать сущности вещей и все его знание ограничивается лишь внешней стороной вещей, насколько они даются нашим чувствам, как явления. В виду такой ограниченности человек должен отказаться от всяких попыток, как совершенно напрасных и непосильных для него, постигнуть сущность вещей и всего окружающего мира. а тем более познать Бога и вообще мир сверхчувственный.
Крайность учения ο совершенной непознаваемости Божества очевидна для верующего сознания. Существование религии, невозможной без познания ο Боге, показывает, что здравый смысл человечества никогда не сомневался в возможности богопознания. Если бы познание Бога было для нас совершенно невозможно, то напрасна была бы и евангельская проповедь, суетна вера наша. и этим открывался бы прямой повод к безбожию. Бог благоволил открыть Себя в творении и промышлении, в природе видимой и богоподобной душе человеческой, а особенно в сверхъестественном откровении. Поэтому человек, одаренный способностью знать Бога, может и должен познавать Его по мере своих сил. Это его первейший и священнейший долг и вместе неискоренимая потребность его богоподобного духа.
Что же касается новейшего агностицизма, признающего единственно истинным Богом человечества «неведомого Бога», то он исходит из ложных оснований. Утверждать совершенную непознаваемость Бога возможно лишь стоя на деистической точке зрения, представляя Его пребывающим уединенно, вдали от мира и человека, не имеющим к нему никакого существенного отношения (только трансцендентным миру, но и не имманентным вместе). Естественным выводом из таких представлений является отрицание самооткровения Бога человеку, а отсюда — и {стр. 59} возможности богопознания. Ha этой точке зрения и стоит агностицизм со своим вольным неведением Бога и вольным же безбожием. Но нельзя отрицать возможность богопознания при признании, что Бог открывает Себя в мире, имманентен ему, что в мире, как говорит Писание, все из Него, Им и к Нему (Рим 11, 37), что Он особенно близок к человеку. Из неверных оснований исходит агностицизм в своем утверждении непознаваемости Бога и в гносеологическом отношении. Им предполагается, что религиозное знание не может быть эмпирическим (опытным), т. е. иметь в своей основе специальное чувственное восприятие. Безусловное, рассуждают агностики, лежит вне области чувственного восприятия, не может давать ощущение ο Себе или производить на нас впечатление, а потому мы не можем ни убедиться в реальном бытии Божества, ни тем более — познавать Его. Но мысль об отсутствии опытной основы в религиозном знании — мысль ошибочная. Конечно, невозможно ощущение Божества внешними чувствами, но возможно и действительно бывает воздействие Божества на человека не только лишь внешнее, посредствуемое природой, но и внутреннее — на душу, воспринимаемое внутренним чувством. Вот это-то благодатное воздействие Божества на душу и служит опытной основой богопознания. Таким образом, и в основе богопознания лежит так же опыт, как и в основе познания ο мире конечном. Разница между тем и другим есть разница только качественная, в характере опыта. Могут, конечно, сказать, что никакого такого опыта вовсе нет — те, которые не имеют такого опыта и знают только один опыт внешнего знания. Но когда ο существовании особого религиозного опыта свидетельствуют целые роды и поколения людей, то отвергать его нельзя на основании предположения ο возможности только одного опыта внешнего знания. И как отвергать, в частности, христианский опыт, когда в определенное историческое время в лице И. Христа Само Слово плоть бысть и вселися в ны (обитало с нами), и видехом славу Его, яко единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины (Ин 1, 14)? И Сам Господь И. Христос, когда Филипп обратился к Нему {стр. 60} от лица апостолов с просьбою: покажи нам Отца, и довлеет нам, сказал ему: толикое время с вами есмь, и не познал еси Мене, Филиппе? Видевый Мене виде Отца; и како ты глаголеши: покажи нам Отца? Не веруеши ли, яко Аз во Отце, и Отец во Мне есть… Веруйте Мне, яко Аз во Отце, и Отец во Мне. И еще: аще Мя бысте знали, и Отца Моего знали бысте; и отселе познасте Его и видесте Его (Ин 14, 7–11). Самовидцы Слова удостоверяют, что когда они возвещают ο Нем, то возвещают ο том, что слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки их (1 Ин 1, 1–3). Это свидетельство их подтверждается живым опытом церкви христианской в течение тысячелетий.
