Далось им это вбрасывание… Сколько можно? Вбрасывают да прижимают, прижимают да вбрасывают…
Ого! Из-под носа шайбу утащил! Ловкач! Конечно, до нашего Кошкина ему далеко, тот у всех из-под носа вагон с лесом утащил, но все-таки… здорово…
А чего этого в шляпе показывают? Тренер? Это вроде директора, значит? Сам не бегает, а других учит? Мало ли, что раньше бегал… Я, может, раньше тоже… кое-чего делал. А директором не назначают. Ишь, как он их жучит. Вообще-то правильно. Меня бы директором назначили, я бы… ух!..
Опять свистит, полосатый! Вот работенка! Посвистел — и деньги на бочку. Интересно, сколько ему платят?
Сирена! Чего они все побежали? Вот, люди, секунды не переработают! У нас не так. У нас, кто после звонка сидит, «вечерует», как говорят, тот и хороший работник, «усидчивый». А эти? Нет, чтобы после сирены остаться, закинуть эту самую шайбу куда надо. Отдыхать торопятся.
Ну, чего вы сидите? Неужто еще не насмотрелись?
Пеночкин досадливо махнул рукой и вышел.
Путь в литературу
(Вместо послесловия)
В давным-давно прошедшие времена, когда мир был совсем юным, а цивилизация еще только начиналась, один мудрец сказал: конец венчает дело. Подтверждаю: глубоко верная мысль. Пришло время, когда и я поставил последнюю точку в последнем рассказе, купил толстую папку из синтетического удава с зубастым замком-молнией и принес свои труды в литературное объединение при организации Союза писателей. На суд общественности. Говорят, без суда нельзя. Время не то. И печатать не будут.
В коридоре меня остановил Генка Морфеев.
— Мне, конечно, наплевать, что ты в юмористы подался, — сказал Генка. — Дураков много, не ты первый. Только причем здесь я?
Я пожал плечами. Генка мрачно пожевал губами.
— Неудобный ты юморист, — сказал он. И снова пожевал губами, будто съесть меня собрался.
Я понял, что Генка не хочет пускать меня в литературу. И, сжав кулаки, шагнул вперед.
На суд, то бишь на обсуждение моих опусов, народу собралось много. Первым взял слово Бликин.
— Автор, — выпалил он, — оторвался от реальности. В жизни так не бывает. Сюжеты хаотичны, ситуации нелогичны, пейзажи непоэтичны, герои схематичны, их поступки нетипичны. Герои не живут. Под пером автора они даже чихнуть реально не могут…
Я испугался и перешел в атаку. Я перебил Жоржа и сказал:
— Верно, герои не чихают. Ни в одном рассказе никто не чихнул. Я критику признаю. Я прошу тебя чихнуть и обещаю внести этот чих в эпилог.
— Я не буду чихать, — обиделся Жорж.
— Тогда я чихну. Чихну на твою критику.
Жорж обиделся еще больше и сел.
Председательствующий сделал мне замечание.
Встал Генка Морфеев. Достал крупный блокнот и крупными блоками выложил:
— Как древнегреческий грек Аммоний я говорю: автор мне друг, но истина дороже. И, вслед за Львом Николаевичем Толстым, восклицаю: не могу молчать!
В сурдокамерной тишине скрипел блокнот. Но, видно, не нашел Генка других подходящих блоков. Выложил кирпичом:
— Книга вредна. Автор поднял дубину на приключенческий жанр. Пытается этот жанр скомпрометировать. Его «Золотой гусь», например, — это издевательский вымысел. Клады ищут с друзьями. С верной собакой. При чем тут гусь? Как это понять?
— Причем — это даже гусь понять может, — парировал я.
Генка вспыхнул и сел.
Председательствующий сделал мне внушение.
Я собрался торжествовать. Но…
Потом выступали настоящие писатели и журналисты. Говорили о композиции и языке, о ляпсусах и находках, и о многом-многом другом. Больше — о том, как надо работать писателю. И опять о том, что надо работать и работать. И еще раз о том же.
В перерывах между выступлениями председательствующий успевал делать мне предупреждения, порицания, выговоры…
Потом…
Потом я понял, что путь в литературу труден и тернист. Что любые методы нужно совершенствовать. И что нужно работать, перерабатывать и дорабатывать.
Свидетельство тому, что я все понял, но не смог «повернуть назад» — эта книга.
Примечания
1
Это единственное мероприятие, которое проводится четыре раза в год; приурочивается к дням рождения: моему, сыновей и зятя. Все остальные мероприятия не повторяются.
2
Имеется в виду не вес в обществе и семье, а вес физический.
3
Исключения объясняются свойственной главе семьи гуманностью.
