— Что же нам делать, пан гетман? — Кмитич почти с мольбой уставился на Януша. Радзивилл знал, что делать. Не знал только, как рассказать этому чистому и на удивление не испорченному шляхетскими комплексами парню, который, похоже, предан ему, гетману, как сын отцу. Кмитич, этот единственный человек, которой остался с ним в самую горькую минуту и для страны, и для самого гетмана, может впервые не послушать своего командира. У Радзивилла был план по спасению и страны, и самого Кмитича. Единственным человеком, которого гетман уже не мог спасти, не знал, как можно его спасти, был он сам — человек со славой предателя Речи Посполитой, от которого резко все отвернулись, у которого кроме булавы не осталось ровным счетом ничего. «Мне надо уходить со сцены, — грустно думал гетман, — я есть кость в горле, я мешаю всем, и Кмитичу в первую очередь. Пока Кмитич чист и незапятнан, но еще чуть-чуть — и проклянут его как моего сторожевого пса. Уходить парню надо от меня, да поскорее, да со скандалом, будто поссорились мы…»
Разговор этот происходил в сентябре, когда лагерь Великого гетмана покинул полк драгун. Януш Радзивилл располагал теперь всего лишь двумя тысячами человек. На подконтрольной Швеции территории осталось не больше трех тысяч королевских солдат. И это были все силы новой Унии!
Ну, а главный виновник кровавого торжества — царь Московии, — получив благословение от Никона именоваться теперь и «Великим князем Литовским», в третий день сентября издал указ о своем официальном новом титуле. Теперь он должен был во всех документах и речах называться не иначе как «Наше Царское величество Великий князь Литовский и Белой Росии и Волынский и Подольский». 11-го сентября царь покинул окровавленную Вильну и поехал зимовать в Москву. Вместе с царем уходили и полки центральной армии.
Однако на этом боевые рейды по Литве царских войск полностью не закончились. Последние военные операции того года на территории Литвы, тем не менее, не принесли успехов царю. Еще в августе в Вильну на зимовку пришел Шереметев с семью тысячами ратников и передал командование полками гарнизонному воеводе Семену Врусову. Тот в начале ноября вместе с Баратынским вышел из Ковны на юг, чтобы захватить Брест. По дороге под Белыми Плясками москови-тяне разбили полки Жигимонта Слушки. После этого московские воеводы разделились: меньшие силы пошли через Одельск и Крынки до Заблудово, а главные силы двинулись через Наров и Орлю, минули Высокое и 23-го ноября вышли к берегам реки Лесной, в нескольких верстах от литвинско-го Берестья (Бреста).
Здесь их встретили солдаты Сапеги, которые попытались защитить мост через Лесную, но не выдержали натиска и отступили. Переправившись на другой берег, Врусов пошел на Брест, но вновь столкнулся с яростным сопротивлением и, понеся большие потери, отступил от города обратно к переправе. Сапега обошел московское войско и перекрыл отступающему неприятелю дорогу. В конце месяца состоялась очередная битва, и как бы ни отписывался Врусов царю, что одолел Сапегу, на самом деле, понеся большие потери на левом фланге, который был полностью разбит атаками литвинской пехоты и конницы, вновь отступил.
После этого Врусов и Баратынский стали уходить по раскисшей после частых дождей дороге через Беловежскую пущу. Около Нового Двора при выходе из Пущи половину этого уставшего изнывающего после трудного перехода московского войска разгромили части лидской, волковыской и гродненской шляхты под командованием Яна Кунцевича. Побитые, уставшие и злые царские ратники вернулись обратно в Вильну в сильно поредевшем составе.
Из больших городов в Литве свободными остались лишь Брест, Слуцк да Мозырь.
Глава 4 Плаха атамана
В бордовом кунтуше и плоской, соболиного меха магерке с пером, приколотым серебряной брошью, на стене у амбразуры стоял подстароста Старого Быхова Константин Богушевич. Сентябрьский холодный ветер, дующий с Полесского моря, трепал его ржаного цвета пышные усы. Внизу, под стенами, на расстоянии мушкетного выстрела стояли три конных казака. Один бил в литавры, второй размахивал белым флагом.
— Эй, там! В крепости! — кричал третий казак, размахивая сжатым в руке бумажным свитком. — Вам тут лист от самого царя московского! Отчиняй ворота!
Богушевич окликнул шляхтича в медной каске, притаившегося возле пушки:
— Микита Рагоза! Возьми двух офицеров и поезжай, прими грамоту! А вы держите казачков на прицеле! Вдруг провокация! — кивнул он мушкетерам.
Рагоза с двумя немецкими офицерами выехал навстречу парламентерам. Ответ обещали дать на следующий день. Богушевичу принесли запечатанную гербовыми сургучными печатями свернутую в трубку грамоту. Подстароста небрежно сорвал сургучные печати с двуглавым орлом. Оц сгорал от любопытства: чем же вызвал столь «лестное» внимание царя к его скромной особе. Царь лично предлагал Старому Быхову и Богушевичу «государские милости к себе поискати и город Старый Быхов сдати». Писал также, что городу «помощи… ниоткуда не чаять, гетманы со всем войском побиты и столица Великого княжества Литовского город Видна за нами». Богушевич лишь усмехнулся в усы.
— Не дождетесь! — процедил он.
За осадой небольшого, но крепкого, как орех, морского порта Старого Быхова Алексей Михайлович наблюдал лично. Его очень огорчал факт, что казаки никак не могут взять этот упрямый днепровский городок, постоянно жалуясь, что терпят большие потери от вылазок. Захваченные быховцами «языки» рассказывали обо всех планах, а «быховские осадные люди дороги все отняли и многих государевых людей в дороге побивают и в полон емлют». Даже сам полковник Курбацкий «от Быхова отступил и стоит неведомо где».
Цель царского похода, казалось бы, была достигнута: захвачена Литва, литвинская столица… Царская армия остановилась, но Трубецкой, как и казаки Золотаренко и Черкасского, все еще не знал отдыха. Черкасский захватил Троки и плохо защищенное Ковно, а позже нападению и захвату подвергся Гродно. Казаки, направляющиеся для поддержки Трубецкого в Понемонье, пошли вниз по реке, обрушившись на Мерач, Ивье, Липнишки, Олькеники, Любчу, атаковали Мир, где все пожгли, сожгли и Кареличи, разгромили Яремичи, Рубяжевичи, Свер-жень, Столбцы… Но Старый Быхов, укреплением стен которого в свое время руководил сам Богуслав Радзивилл, отбивал пока все атаки царских войск. Золотаренко после ряда неудач ушел от города. Стены Старого Быхова обложили запорожские казаки полковника Ивана Касинского и пехотный полк армии Трубецкого под началом полковника Якуба Роната. Но с разрешения царя теперь и Золотаренко возобновил осаду.
