Все произошло в сотую долю секунды.
Еще несколько мощных ударов, и «БМВ», проломив перила ограждения, полетел с эстакады вниз.
Вольфа накрыла тьма.
Он не знал, сколько времени провел без сознания, но, кажется, не так много.
Взгляд фокусируется не сразу, а тело ломит, точно по нему проехал каток.
Пахнет бензином и паленым железом. Он все еще здесь — в аду покореженной машины.
Рядом Ильяс. Левая рука в неестественном изломе, и струйка крови стекает по виску. Без сознания, но жив.
Мучительно напрягая память, Вольф концентрируется на самом важном.
Отец.
Водительское сиденье пусто.
Битое стекло. Осколки повсюду. Он с трудом приподнимается и видит перед машиной отца.
Но рядом — мужчина в маске и камуфляже. Он вылез из заляпанного грязью внедорожника. И он — враг.
У отца разбита голова. Одежда порвана. После такой ужасной аварии он с трудом держится на ногах.
— Не трогай, паскуда…. - говорит разбитыми губами. — Не трожь пацана!
— Верный пес Камиля до последней капли крови защищает рахматулинского змееныша… — цедит один мужчина в маске. — Жаль, что ты не сдох. Но это легко исправить.
Генрих бросается в атаку, но силы неравны. Враг не без труда отражает нападение и швыряет отца на колени.
Ослабевшими руками Вольф дергает ручку двери, но та не поддается.
В следующее мгновение мужчина в маске и камуфляже опускает руку с пистолетом и делает несколько коротких выстрелов.
Два в грудь и один в голову.
И отец как подкошенный падает в сухую пожелтелую траву.
— Отец! Отец! Папа…
Рисковать жизнью ради чего-то или кого-то — это одно. Но совершенно другое — поступать необдуманно и напрасно лишиться жизни, бессмысленно, нелепо.
Вольф с трудом выныривает из машины и кидается на мужчину в камуфляже.
Растерзать. Загрызть. Стереть в порошок.
Может быть, это вернет ему отца…
— Безмозглый щенок, — хохочет убийца. — Ну давай, раз такой смелый. Отомсти за папочку!
Кажется, он ловит от происходящего кайф. Подначивает, крошит лопающееся от боли сердце мерзкими фразами. Без труда повалив Вольфа рядом с отцом, он минут десять с удовольствием месит его кованными ботинками.
Забьет его насмерть. Затем очередь Ильяса, ради смерти которого это и затевалось. Нужно спасти друга. Задержать эту сволочь, насколько это возможно. Такая авария не могла остаться незамеченной — по-любому кто-то уже вызвал полицию, скорую…
— Менты! Вот черт! В этот раз слишком быстро, твари! — выплевывает мужчина. — Из-за твоего папаши и тебя, щенок, я не успел прикончить рахматулинского выродка. Увлекся. Может, он уже и не жилец. А даже если и жилец, я все равно его достану. Ладно, бывай. Захочешь отомстить — милости просим. Бык я. Бык папашу твоего завалил. Запомнил, щенок?
Словно во сне Вольф видит перед собой бешеные черные глаза в прорези маски и руку с татуировкой — бык на тыльной стороне ладони.
Заляпанный грязью внедорожник мчит прямо через поле, а за ним несется полицейский уазик.
Затем прямо перед собой Вольф видит залитое кровью лицо отца. Глаза смотрят в пустоту. А затем его окончательно окутывает спасительная тьма.
Глава 17
— Вали отсюда, Рахматулин, — процедил Вольф. — И дорогу сюда забудь. Ты же меня знаешь.
Перевожу взгляд с него на незнакомца, которого зовут Ильяс. Воздух между ними наэлектризован до предела.
Я всегда предполагала, что Вольф опасен, и теперь видела это своими глазами. То, каким он был в кабинете Лиханова, было лишь легкой разминкой по сравнению с тем, какими он виделся мне теперь.
В его светло-желтых глазах — мрак. Кажется, он готов живьем загрызть нежданного гостя. Ильяс в ответ издевательски ухмыляется, но ненависти в нем не меньше. А может быть, даже и больше.
Она скрывается, змеится за легкой ухмылкой, небрежными манерами, глумливыми интонациями голоса.
— Конечно, знаю. И давно, — отозвался он. — Разве так встречают старого друга?
— Если он пришел без приглашения, — тяжело взглянул Вольф.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Когда-то ты говорил, что твой дом — мой дом, — заметил Ильяс. — Даже ключи мне оставил.
— Точно. Только с тех пор я несколько раз менял замки.
— Ну, ты сам знаешь, что это никогда не было для меня проблемой.
— Что тебе нужно, Рахматулин? — Вольф вольготно уселся в кресло — то самое, в котором сидел Ильяс, когда я вышла из ванной. — Поделись, раз я тебе такой бесценный друг.
— Ничего особенного, — Ильяс окинул меня с головы до ног таким откровенным раздевающим взглядом, что Вольф подобрался и подался вперед. — Просто полюбоваться на девочку твою. Глаз не оторвать. Поделишься, в каком борделе ты ее снял? Я, может, себе такую же хочу…
Я видела, что он специально выводит Вольфа на эмоции. Хочет, чтобы тот разозлился, взорвался. Но чем больше было издевательских интонаций в его голосе, тем спокойнее и хладнокровнее становился Вольф.
Еще больше меня возмутило, что он упорно считает меня девушкой легкого поведения. И даже упоминает такое нехорошее слово, как «бордель». Но я не такая! Вот так, отдавать себя за деньги — я бы не смогла… Я слишком стыдливая, закрепощенная…
Тут же вспомнились шутки Глеба. После… ну, этого самого… муж иногда говорил, что меня нужно отдать в бордель, чтобы я поучилась. Чтоб профессионалки показали мне, как нужно… заниматься любовью.
Глеба это возбуждало, а меня шокировало и…
Было неприятно. И вот, я снова и снова убеждала себя, что это просто обычные приколы Глеба. Слова, на которые не стоит обращать внимание. В конце концов, мне достался самый чудесный, милый и нежный парень на свете. Да, мой муж умел быть предупредительным и нежным.
Идеальных людей не бывает. У всех свои заморочки.
Но все-таки я чувствовала. Ощущала, что не удовлетворяю его в постели. Озаботившись, я решила изучить информацию. Краснея от стыда, приобрела в книжном магазине несколько пособий соответствующего содержания.
К сожалению, сколько я ни пыталась, ничего из прочитанного применить у меня не получилось. Не помогал и психолог. Я чувствовала скованность и неловкость. А Глеб только посмеивался.
По-доброму, как мне казалось.
Или я просто убеждала себя в этом…
И вот сейчас, когда Ильяс снова заговорил про бордель, я открыла рот, чтобы возмутиться. Выкрикнуть, что я не продажная женщина. Обелить себя!
Но так ничего и не сказала. Внутренний голос или что-то вроде инстинкта самосохранения, который до этого молчал в тряпочку, приказал мне прикусить язык.
Не обращать на себя внимания. Не встревать в разговор этих двух сильных, властных, красивых, но совершенно при этом не похожих друг на друга мужчин.
— Где взял, там больше нет, Рахматулин, — спокойно ответил Вольф. — А глаза — это штука такая… Сегодня они у тебя есть, а завтра — нет. Беречь их лучше, не пялиться, куда не надо.
— Это да, — согласился Ильяс, и снова взглянул на меня. — С красивыми девочками тоже так. Сегодня она тебя любит — а завтра, раз, ушла к другому. Бросила, забыла. Хорошо еще, когда честно в измене признается. А если за спиной любовь крутит, рога наставляет? С любовником в постели над мужем-рогоносцем посмеивается. Нехорошо. Некрасиво. Неблагодарно. Правда, Волк?
Я всей кожей ощущала, что он говорит неспроста. Что за его словами скрыт какой-то намек. Что хочет задеть Вольфв, напомнить о чем-то, что произошло между ними. И, скорее всего, стало причиной их обоюдной ненависти друг к другу. Но если смысл слов Ильяса и был понятен Вольфу, тот не подал вида.
— Сочувствую, раз тебе встречались такие женщины, Рахматулин, — парировал он. — Похоже, ты не умеешь правильно выбирать. То-то я смотрю — вокруг тебя одни продажные шкуры крутятся.
— Ты не лучше, Волк, — на этот раз без ухмылки отозвался Ильяс. Видимо, Вольф задел его за живое. — Эту малышку за сколько купил?
— Послушайте! — все-таки не выдержала я. — Почему вы считаете, что меня можно купить? Как смеете называть меня уличной девкой? Вы ничего не знаете — а говорите! Так запросто оскорбляете человека! Девушку! Меня! У меня, между прочим, есть чувство собственного достоинства.
