фраза, и Титов спокойно кивнул.
— Потом попрошу покинуть помещение, — произнес он, глядя в налитые ненавистью глаза офицера.
— Он будет крепко спать несколько часов, господин. Вы уверены…
Вместо ответа Константин лишь повернул голову и посмотрел прямо на подчинённого, глаза в глаза.
— Я понял, виноват, — мгновенно произнес ОПЗМовец, — вам потребуется какая- то помощь?
— Да. Но не от вас, — серо- зеленые глаза взглянули на одного из гвардейцев, — тридцать восьмой, останетесь у входа. Не впускать никого.
— Есть! — мгновенно отреагировал боец.
Тем временем взор командующего притупился. Тело обмякло. В свои права вступило сильнодействующее снотворное.
Крохотный кивок Титова, и присутствующие поспешили покинуть помещение. Тридцать восьмой, выходящий последним, закрыл дверь и, без всяких сомнений, остался снаружи.
Вот теперь можно и побеседовать. Константин аккуратно повесил черный пиджак у входа, закатал рукава белоснежной рубашки и вновь повернулся к пленнику.
Давай посмотрим, что мы ещё можем изменить, подумал директор. Союзники из Легионов уже показали, на что способны, теперь его черёд.
Пальцы левой руки ОПЗМовца коснулись обжигающе- горячего лба пленника. Титов закрыл глаза, почувствовав, как в голове появляются мысли и воспоминания, ему самому не принадлежащие.
Насколько далеко стоит заглянуть? Мелькает перед внутренним взором вся история Брайера… Всё, с самого начала — непрерывным потоком.
— Посмотри на себя, — Константин Титов, значительно моложе, стоит перед Нильсоном, направившим на него пистолет, — ты ведь не один год отслужил. Сколько горячих точек?
Пауза.
— Вот видишь, так сразу и не вспомнить, — продолжает Титов, поправляя расстегнутый воротник рубашки, — пора задуматься и сменить род деятельности.
Настоящий Константин стоит за его спиной и безмолвно наблюдает за воспоминанием.
— В чём- то ты прав, — хмурый Нильсон уже смотрит в пол собственного дома, — что предлагаешь?
Титов того времени открывает рот, чтобы ответить, но сцена уже растворяется, уступая место другой…
— Снова триумф. Знаешь, с ними иногда даже скучно! — широкая улыбка озаряет лицо Карла Ли, который ещё нескоро станет Адамом де Маром, — а ещё… Ты не выглядишь счастливым!
Брайер, кажется, вообще никогда не позволяет счастью отразиться на лице. Столь же понурый, как на предыдущей картине, мужчина сидит за одним столом с Ли, уставившись на стопку мутного напитка.
— Брось! — не успокаивается Карл, — они напали на нашу базу. Схватили тебя, держали в заточении. Пришли мы. Спасли. Залили всё кровью, да, но ведь вытащили тебя! Чем не радость?
Нильсон качает головой.
— Ты не всё знаешь, — с трудом произносит он, — я ведь не в тюрьме сидел. Понимаешь?
— Понимаю, — на мгновение Карл встаёт с кресла — лишь чтобы поправить длинный плащ. Который, впрочем, все равно уже слишком помят. Нынешний Адам себе бы такого не позволил.
— Понимаю! Неплохой цветник, да, — снова улыбка, — зацепил кто- то? Ну так вперёд, на правах победителя! Мы ведь многих в живых оставили.
— Да ничего ты не понимаешь, — хмурится Брайер, заставляя исчезнуть оскал Ли, — эта Тиль… она совсем другая.
— Конечно, — отмахивается тот, — я и сам её убивать не хотел, если ты запамятовал. Слышал её разговор с Константином. Говорить умеет, это есть. И на вид очень ничего…
Нынешнему Титову, стоящему рядом, это надоедает. Он уже понял: вот где был запущен двигатель, дававший энергию Нильсону.
Отмотав чуть назад, ОПЗМовец подправляет всё, что испытывал на тот момент соратник к девушке, пытавшейся сбить его с толку. Никаких зародившихся чувств.
Следующая сцена. Пустая квартира — и только два человека здесь.
— Убежим. От всего этого. Вместе, — произносит Линда. Запретные слова рассекают тишину, пока они оба стоят вплотную, склонившись друг к другу.
— Он не проиграет, — Нильсон отвечает уверенно, — он добьется своего.
— Плевать, — сам Константин никогда не видел Тиль настолько отдавшейся эмоциям, — я не буду участвовать в этом! Если он проиграет, нас уже не будут искать, — даже Брайер боится произнесённых девушкой слов.
— А если выиграет… — отвечает он ей. Заканчивает уже с трудом, — то не найдут.
— Да. Никто нас не найдёт, — почти шепотом проговаривает Линда.
Где- то за окном надвигается страшная буря. Константин знает слишком хорошо, что происходит там.
Это воспоминание… лучше будет убрать его полностью. Не было никогда этой встречи, не было и недели предыдущих встреч. Не было их совместного бегства! Брайер бежал один, скажем, усомнившись в правоте Константина Титова.
И снова — следующая картина. Нильсон разговаривает с незнакомым ОПЗМовцу человеком в дорогом костюме:
— Мистер Брайер, — объясняет тот учтиво, — мы с вами хотим одного и того же. Справедливости ко всем. Свободы от начинающейся монархии. Поверьте, Титов со своей политикой не нравится очень многим! Только, будем честны, ни у кого не хватает смелости встать и открыто высказать ему свои взгляды. А хватило бы у вас? Вас люди знают, за вами пойдут.
— Я сам в бегах, — признаётся Нильсон, но собеседника это не смущает.
— Это ни для кого не секрет. Вот и подумайте, что лучше: постоянно скрываться или дать бой?
Титов хмурится. Понятно, что выбрал Брайер.
Борьбу.
Кстати, этот эпизод стоит оставить. Общей цели он пойдет лишь на пользу.
Что дальше? Константин проглядел всё восстание, включая момент, когда раскрылась ожидаемая правда: политики использовали генерала в своих целях, чтобы вырвать часть земель ОПЗМ. Конечно, всех их потом отыскали. Причем, не всегда именно люди Титова: Нильсон, узнав всё, испытывал к "союзникам" не меньшую ненависть.
А вот всё, что дальше… Под нож. Обретение товарищей и единомышленников, утверждение Армии Освобождения в том виде, в каком она есть сейчас… Это ни к чему. Это будет забыто. Нет- нет, после раскрытия правды Брайер оставил запад и вернулся в ОПЗМ, где Константин принял его и за всё простил, как и подобает старому другу.
Вот и всё, утверждает генеральный директор.
ОПЗМовец, тяжело дыша, схватился за сердце. Он почувствовал, как из носа льется что- то горячее. Жидкость коснулась губы — солёная, как морская вода, вот только… не вода.
Всё плывет в глазах. Подкашиваются ноги, и лишь правая рука, схватившись за какой- то поручень, не даёт директору просто осесть на пол. Пальцы левой же мелко трясутся.
— Тридцать… восемь, — мысль, как молния, быстро добралась до речевого аппарата. Хорошо бы Ещё доля секунды — распахнулась дверь, и силуэт гвардейца мигом преодолел проём.
Осознание того, что у Дара тоже есть свой предел, как и у организма, было фактом, который Константин упорно гнал прочь. Сейчас же жизнь действительно пролетела перед глазами, как в книгах, вот только слишком уж быстро. Сплошной калейдоскоп, в котором директор ничего не успел разобрать. И вывод: совершил он немало. Но неужели на этом всё?
А что же останется после?
