Никогда, даже после XX съезда, развенчавшего «культ личности», Байбаков не скрывал, что учился у Сталина, был приверженцем его стиля работы: «Где бы я ни работал и при Сталине, и после него, следуя его примеру, всегда в меру своих сил старался внимательно выслушать каждого, с кем работал, искать истину в сопоставлении различных мнений, добиваться искренности и прямоты каждого личного мнения, но прежде всего искать доступные, реальные пути выполнения поставленных задач».
![]()
Иван Корнеевич Седин [Из открытых источников]
В первых числах июля 1940 года Каганович собрал ответственных работников Наркомата нефтяной промышленности, чтобы попрощаться. Сказал, что покидает пост. Объяснил это тем, что у него, как у заместителя председателя Совнаркома и наркома путей сообщения, слишком много обязанностей, поэтому Наркоматом нефтяной промышленности отныне будет руководить И. К. Седин, а Байбаков станет первым его заместителем.
Назначение Седина состоялось 3 июля 1940 года. Вечером того же дня, в 21.15, нового руководителя отрасли принял в Кремле Сталин. В этой встрече участвовали также Молотов, Берия, Каганович и Хрущев.
19 сентября 1940 года Седина срочно вызвали в Кремль. Беседа со Сталиным продолжалась с 19.10 до 22.30. Обсуждались первоочередные вопросы, связанные с организацией работы Наркомнефти на нефтяных промыслах Галиции. Она стала для СССР ценным «трофеем», добытым в ходе начавшегося 17 сентября «освободительного похода Красной Армии в Западную Украину».
В октябре 1940 года советское правительство принимает два важных директивных документа, определивших направление преобразований в нефтяной промышленности: постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О мерах усиления добычи и переработки нефти в Азербайджанской ССР» и «О развитии добычи нефти в Грозном».
В октябре того же года Седин доложил по телефону Сталину, что задание выполнено — за сутки добыто 100 тысяч тонн нефти. Сталин поздравил нефтяников с победой, а в декабре пригласил к себе на беседу руководителей наркомата, нефтекомбинатов и трестов. С информацией о текущем положении дел в отрасли выступил Байбаков. Сталин, внимательно слушая, расхаживал по кабинету и задавал вопросы. Он очень интересовался ходом строительства нефтеперерабатывающего завода в Башкирии — первого на востоке страны, записывал названия материалов и оборудования, недостающих для пуска завода, и тут же давал указания Берии и Вознесенскому — заместителям председателя Совнаркома. Многие выступавшие жаловались на качество труб и поставляемого оборудования. Особенно остро шел разговор о срыве поставок утяжеленных бурильных труб, способных повысить скорость бурения скважин.
«Когда Сталин обратился к наркому Седину по этому поводу, тот сильно растерялся, почему-то встал навытяжку, руки по швам, но ничего вразумительного не мог сказать, — вспоминал Байбаков. — Да и понятно: он никогда не был нефтяником и на пост наркома был назначен совсем недавно, по рекомендации Маленкова. Чем больше Седин говорил, тем больше путался, сбивался. И бессильно замолчал. Наступило неловкое молчание. Сталин чуть-чуть покачал головой и деликатно ждал продолжения. Пришлось мне, как первому заместителю наркома, подробно объяснять причины, вызывающие большое количество аварий при бурении скважин. В частности, я посетовал на Наркомчермет, который срывал поставку качественных бурильных труб».
Далее атмосфера на совещании стала накаляться. По воспоминаниям Байбакова, Сталин тут же подошел к столу и позвонил наркому черной металлургии И. Ф. Тевосяну:
— Вы не очень заняты?.. Тогда прошу прибыть ко мне. Да, немедленно.
Буквально через считанные минуты явился Тевосян. Сталин кивком головы указал ему на свободное место за столом и, выждав паузу, сказал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— На вас жалуются нефтяники, — и, указывая погасшей трубкой в сторону Байбакова, добавил: — Товарищ Байбаков, уточните, пожалуйста, о чем идет речь.
Тевосян пошел в наступление, перекладывая вину на самих нефтяников. Возникла перепалка. Сталин не перебивал.
Молча ходил по кабинету, внимательно слушал, порой останавливался перед каждым из оппонентов, пристально всматривался в лицо то одного, то другого, щурился, потом недовольно поморщился и негромко проговорил:
— Ладно, вы поспорьте, а мы послушаем.
Спорщики мгновенно умолкли. Сталин глядел на них и ждал. В кабинете стало тихо.
— Трубы, о которых идет речь, — первым прервал молчание Тевосян, но уже ровным, спокойным голосом, — получают при бурении скважин слишком большую нагрузку и лопаются. Пробовали изготавливать даже из орудийной стали — все равно не выдерживают.
— Что же будем делать? — спросил Сталин.
— Будем осваивать, — неопределенно ответил помрачневший Тевосян.
Сталин строго посмотрел на него, но тут же, усмехнувшись, произнес:
— Не получается ли у вас, товарищ Тевосян, как у того старичка, который женился на очень молодой, мучил ее и сам маялся? Лучше скажите, что нужно, чтобы изготовлять эти трубы качественными?
Тевосян немного помолчал, что-то обдумывая, а потом попросил выделить 300 тонн молибдена.
— А что вы скажете, товарищ Вознесенский? — Сталин повернулся в сторону председателя Госплана, но Н. А. Вознесенский твердо стоял на страже остродефицитных, редких материалов.
— Молибден весь распределен по наркоматам. Имеется лишь НЗ — неприкосновенный запас, — сухо ответил он.
Решение насущного вопроса явно заходило в тупик. Байбаков почувствовал, что ему нужно вмешаться в разговор, и сказал:
— Каждая поломка труб вызывает аварию, устранение которой обходится в десятки тысяч рублей, а иногда такая авария приводит вообще к ликвидации бурящейся скважины.
Этот довод показался Сталину убедительным, и он опять обратился к Вознесенскому.
— Товарищ Вознесенский, а для чего создается НЗ? — спросил Сталин и сам ответил: — Для того создается, чтобы все-таки есть, питаться, когда есть больше нечего. Не так ли? Давайте выделим 300 тонн молибдена, а вас очень попросим восстановить это количество в НЗ.
![]()
Вячеслав Михайлович Молотов. 1930-е [РГАСПИ]
Помолчав, Сталин посмотрел на озабоченного этим разговором непроницаемого Молотова:
— Вячеслав Михайлович, проголосуем?
Молотов согласился. Дело было решено.
В том, что Сталин всесторонне готовился к подобным совещаниям, Байбаков убеждался не раз. Ему помнится, например, как во время выступления начальника Краснодарского нефтекомбината С. С. Апряткина Сталин спросил его, каковы общие запасы нефти в Краснодарском крае. Апряткин назвал цифру — 160 миллионов тонн. Сталин попросил его «расшифровать» эти запасы по категориям. Начальник комбината не помнил точных данных. Сталин изучающе посмотрел на него и укоризненно произнес:
— Хороший хозяин, товарищ Апряткин, должен точно знать свои запасы по их категориям.
«Все мы были удивлены конкретной осведомленностью Сталина. А начальник комбината сидел красный от стыда, — вспоминал Байбаков. — Это был урок и ему, и всем нам».
Байбаков рассказывает, как однажды случился такой казус: вставший для выступления начальник Грознефти Кочергов словно окаменел и от волнения не мог вымолвить ни слова, пока Сталин не вывел его из шока, успокаивающе произнеся:
— Не волнуйтесь, товарищ Кочергов, мы все здесь свои люди.
В тот вечер, когда они возвращались из Кремля в наркомат, управляющий трестом «Ворошиловнефть» Христофор Мосесович Сааков сказал Байбакову:
— Всех я слушал внимательно. И ведь, пожалуй, только вы один вели себя совсем спокойно. Так уверенно, ничуть не теряясь, как у себя дома, отвечали на вопросы Сталина.
«Мне было тогда 29 лет, — напишет потом Байбаков, — и, конечно, услышать такое о себе, что ни говори, приятно».
