О да! Он поможет! Он сейчас так поможет, что я останусь, как подруга — с ребёнком на руках. Хорошо, что, когда он уснул, я сняла то кружевное безумие и надела скромную белую домашнюю маечку и серые хлопчатые штаны. Но рядом с доктором Зло даже эта одежда кажется распутной.
Как только мама захлопывает дверь, я прямо физически ощущаю, как страсть к этому мужчине настырными горячими касаниями трогает мой затылок, заставляя пульс учащаться. Начинаю суетиться. Мечусь туда-сюда между мойкой и столом.
— Ну что же, доктор, вам тоже пора, — намекаю как можно интеллигентнее.
А он берёт сахарницу в руки, переносит со стола в зону у мойки, но смотрит прямо на меня. И ещё жарче, чем до этого.
Градус возрастает. Влечение делает меня совсем идиоткой. Не соображу, куда прятаться. Под стол — не вариант. Дверь в туалет всё равно взломает.
— Поймал, Ульяна Сергеевна! — Хватает меня за талию и, усевшись на табурет, плюхает к себе на колени, хрипло выдыхая: — Сопротивление бесполезно.
У него две руки, у меня — ни одной. Силы неравны. Ткаченко явно не привык размусоливать и, развернув моё лицо за подбородок к себе, тут же находит губы. Тело вспыхивает миллионом огней. Его поцелуи такие же соблазнительные, настырные и горячие, как и он сам. Доктор аж хрипит от удовольствия, мучая мой рот. Наглый язык пьянит, облизывая и толкаясь. И, пока я пытаюсь сообразить: мне это очень нравится или очень-очень-преочень, — доктор давит по газам. Одна рука ложится на грудь, другая скользит под резинку штанов, прямо в трусики. Сосок под его умелыми пальцами мигом каменеет. Меня сто лет никто не ласкал, поэтому тело реагирует постыдным водопадом.
— Какая ты влажная для меня... — Тяжело дыша, переходит ото рта к мочке уха и теребит при этом сосок, играя с ним и сладко пощипывая.
Не успеваю за ходом событий. Пытаюсь хоть что-то контролировать, но его сильный неугомонный палец проделывает несколько раз путь вдоль моего набухшего цветка до точки наивысшего наслаждения, дразнит, возбуждая. Стараюсь произнести решительное «нет», но, когда доктор умело разводит мои губы и ныряет внутрь, изо рта вылетает бойкое «да».
И неожиданно притяжение нашей планеты исчезает. Вдруг становится легко, точно в невесомости. И хорошо, как в раю. Надо перестать с ним целоваться, не давать грудь и сжать ноги покрепче. Но как это сделать? Если тройное удовольствие наступает, забрезжив на горизонте и стремительно приближаясь в виде гигантского цунами. Мне приятно! Мне просто охренительно приятно! Мне так нравится то, что он делает, что весь мир кружится и вертится красноватыми витками, унося меня в дальние дали.
Всё происходит очень быстро. Всего за несколько настойчивых толчков и трений меня начинает бить в конвульсиях оргазма, а доктор наслаждается зрелищем, целуя мой подбородок и щёки, продолжая умело ласкать грудь.
Голова с трудом соображает. Волна откатывает, а Ткаченко сладко шепчет на ушко:
— А теперь представь, что это мой член. — Медленно достаёт из меня пальцы.
Доктор сгребает мою попку, целует шею, обнимает и тискает. Желает переместиться в спальню. И — о да! — я представляю, как он лежит на мне голый, весь такой мускулистый и жилистый, покрытый потом, начинает таранить моё тело на большой скорости. И как завораживающе прекрасно будет при этом напрягаться его твёрдый, как орех, зад…
Волна отступает ещё дальше. И тут до меня доходит, что я творю. И, хотя между ног до сих пор пульсирует, я понимаю, что это кошмар. Я превращаюсь в одну из его девок. Я становлюсь как Майка. Я проигрываю со счётом десять — ноль.
Он не приложил никаких усилий, чтобы соблазнить меня, кроме как расстегнул рубашку, нагло припёршись в чужую квартиру.
— Вам пора, Константин Леонидович.
— В смысле?! — пьяно хрипит доктор.
Он меняется в лице. Он голоден. И сейчас речь совсем не о еде или конфетах. Он хочет меня.
—Ульяна Сергеевна, вам не кажется, что это нечестно? — Тискает без разбору, сильнее.
Становится больно. Он очень сильно возбуждён.
— Жизнь вообще штука несправедливая. Я прошу вас уйти.
— То есть вы получили своё, а мужчине не надо? — В голосе появляется злоба.
— Вы меня попрекаете оргазмом? — Иду в коридор, как могу беру двумя пальчиками сумку, кошелёк. — Я вам заплачу. Сколько стоят услуги доктора Ткаченко в этом плане?
Не хочу быть одной из тысячи. Потеряла бдительность, расслабилась, но на этом всё. Нельзя было позволять.
Он смотрит на меня очень внимательно. Лицо мрачное и злое. Но он не из тех, кто будет брать силой.
— Уберите свои грязные деньги, — Встаёт, на ходу застёгивает рубашку.
— Почему же грязные? Я в школе работаю, а не в казино.
Ничего не говорит. Остервенело засовывает пуговки в петли.
— Правильно, Константин Леонидович, там прохладно, вроде бы прогнозировали двадцать пять, а по итогу нет и девятнадцати.
— Какая вы заботливая, Ульяна Сергеевна. — Резкими движениями запихивает ноги в туфли.
— Просто поймите, Константин Леонидович, я не такая!
— Точно, вы ждёте трамвая! — Уходит он, громко хлопнув дверью.
Я аж вздрагиваю, а штукатурка сыплется. Обиделся. Расстроила красавчика врача. Мама будет недовольна.
Глава 15
— Надеюсь, ты уже понесла, моя дорогая? Забеременела от этого красавчика доктора, и скоро я стану бабушкой? — спрашивает на следующее утро мама, открыв своим ключом мою дверь и скидывая в прихожей туфли. — Я могу помочь поменять простыни, если надо. Уж явно не один раз у вас было. Такой мужчина. Сразу видно, герой-любовник. Такие, как он, женщин по кровати целую ночь гоняют. Знаешь, как говорит наш с тобой гинеколог, Вера Васильевна? Самое главное для женского здоровья — регулярно…
— Регулярно встречаться с подругами за чашечкой просекко? — перебиваю.
Мать вздыхает, ставя руки на пояс.
— Регулярно встречаться с шикарными мужчинами, доченька.
— То-то ты после папы никого к себе не подпускаешь.
— У меня есть целая ты, а у тебя только ноль без палочки.
— Ну неправда, мамочка. Палочки у меня есть. Целых три пачки, все сплошь ароматические.
Мама охает. А я, сидя на кухне на табуретке, откуда отлично виден коридор, смотрю на родительницу исподлобья. Хмурюсь. Затем возвращаюсь к своим делам. Пытаюсь почистить картофелину. Но проблема в том, что, учитывая количество здоровых пальцев, её надо держать при этом между коленок. Есть риск получить колото-резаную рану, и я не уверена, что это область деятельности доктора Ткаченко.
Кстати, о нём. Я уже десять раз поменяла мнение по поводу того, что его выгнала. Вначале я пожалела, потом подумала, что так и надо, дальше опять расстроилась, всплакнув, что не могу засунуть рулон туалетной бумаги в держатель для неё.
А ещё меня бесит Шурик, который звонит и пишет, называя мою жизнь вынужденным отпуском. Мол, хорошо тебе — отдыхаешь. Сам бы так отдохнул!
— Ты всё испортила?! Ты его выгнала?! — всплеснув руками. — Неужели ты не заметила, как сильно нужна ему?
Я удивлённо приподнимаю брови, колупая картофелину.
— Ему нужна не я, а мои чресла.
Мать отбирает у меня картошку и начинает активно чистить. Стружка, заворачиваясь в красивую кудряшку, падает в кастрюльку.
— А мне нужны внуки! И я настроена крайне решительно!
— Бывает.
— Ульяна! — пытается достучаться. — Ну ты же не маленькая девочка. А если в итоге ты останешься у разбитого корыта? Тебе тридцать пять уже! Пора рожать!
Ничего не говорю, встаю, иду к мойке, мою два своих здоровых пальчика. Мама меня слишком хорошо знает, понимает, что я обиделась. Так мы и молчим какое-то время.
— Ладно, хрен с ним с доктором. — Обнимает меня со спины. — Сейчас пожарим картошки и пойдём гулять. Ты когда в последний раз в парке была? Сейчас, пока раннее утро, там мало народу и можно спокойно погулять вдоль набережной.
— Отличная идея.
— Ты, как твой отец, любишь обильный завтрак. — Продолжает чистить картошку мама. — Помню, когда он жив ещё был, все овсянку ели, ну яйца там варёные, творог, а ему кусок жареного мяса и макарон тарелку подавай. Картошку тоже любил.
