Не менее поразительное умение сочетать безграничную терпимость к чужим со столь же безграничным ригоризмом в отношениях со своими продемонстрировал священник Георгий Кочетков. Чтобы не быть обвиненным в выдергивании цитаты из контекста, приведу текст полностью: "А. Э. Бодров, директор Библейско-богословского института (так отныне будет называться Общедоступный православный университет, основанный протоиереем А. Менем), сказал: "Сегодня различия между православными оказываются сильнее, чем между православными и католиками, православными и протестантами". В правоте этого утверждения можно было легко убедиться в кулуарах конференции: православные, принадлежащие к разным "кругам" и направлениям, практически не общались друг с другом, - предпочитая беседовать с католиками или просто со светскими людьми. Выступивший после отца Владимира Воробьева его принципиальный оппонент отец Георгий Кочетков сказал, в частности, о том, что он спокойно будет причащаться вместе с католиком, который не считает, что все, кто не принимает "филиокве", еретики (и не агрессивен в духе), но взаимное причащение с православным, живущим по принципу "бей всякого, кто не таков, как я", считал бы невозможным[56].
Вот и В. Шленов рекомендует "увидеть в ближнем самое доброе и живое... выслушать и понять даже того, с кем я не согласен и никогда не соглашусь". Так у меня вопрос к Валерию Львовичу: выслушивать и понимать он намерен только оккультистов или же он готов следовать этим своим советам и в своих же отношениях с православными? Готов ли он столь терпимо, как он относится к Л. Толстому, Н. Рериху и А. Яншину, относиться и ко мне? В апостасии он видит "провиденциальное значение"; может, увидит он его и в моих текстах?
Надеюсь, что В. Шленов однажды представит подробный анализ "учения Николая Рериха и только что появившейся книги Кураева о нем". Но пока я узнал лишь, что я - схоласт, что мой путь защиты Православия - это "цитатничество и жонглирование мыслями, вырванными из контекста", что я проповедник "мертвенной идеологии" и вообще продолжатель дела пролетарских публицистов, подменявших серьезный анализ навешиванием ярлыков. Замечание об "убийственной убедительности стиля" относится, кажется, тоже ко мне. Оказывается, оккультистов и врагов Церкви я должен называть исключительно "радость моя". Боюсь, что разные радости у меня и у Валерия Львовича... Я мог бы предположить, что Валерий Львович в отличие от меня дорос до той духовной вершины, на которой встреча даже с врагом рода человеческого будет радостью (вот, мол, еще одну Божию тварь встретил). Но то обстоятельство, что Валерий Львович не соблюдает даже элементарных правил церковного этикета (к числу которых относится упоминание церковного сана того лица, о котором говорится), заставляет усомниться в том, что его дух уже вознесен на те вершины, на которых стираются все личные симпатии, антипатии и оглядка на мнение начальства... В конце концов, это логично: если оккультистам дают церковные ордена, то на долю православных должны остаться только выговоры.
Да, преподобный Серафим приходивших к нему православных встречал обращением "радость моя". Уверен ли Валерий Львович, что когда преподобному Серафиму рассказывали о деятельности сектантов, то он тоже именовал их "радостями"? Все же одно дело - личное обращение к предстоящему перед тобой человеку, а другое - отзыв о его антихристианской деятельности. Например, я всегда подчеркнуто вежливо и радостно здороваюсь с Людмилой Шапошниковой, руководителем того самого Международного центра Рерихов (членом правления которого А. Яншин является). Но ни разу я еще не дождался ответа на свои приветствия... Если бы я обращался лично к г-ну Яншину, ручаюсь, моя речь была бы корректной. Однако я писал для православных и писал об оккультистах.
Да, я назвал одного персонажа "полуобразованным хулиганом", а другого - "кликушей антихриста". В первом случае речь шла о публицисте, который призывает к физическому уничтожению христиан. Во втором речь шла об оккультном журналисте, который самой страшной опасностью считает возрождение Православия. Ну, честное слово, их радости - не мои радости. И я никак не согласен видеть в этих своих словах наследие советской журналистики. Церковная публицистика дореволюционной поры также открыто называла тьму - тьмой и в служителях тьмы не видела повода к радости. Вот фрагменты из взятых наугад книг. "Грязный помазок Ренана на картине Христовых дел" (митрополит Антоний Храповицкий)[57]. Святитель Феофан Затворник о Льве Толстом пишет как-то ощутимо иначе, чем Валерий Львович: "Он разрушитель царства истины, враг Божий, слуга сатанин... Этот бесов сын дерзнул написать новое евангелие. Он есть подделыватель бесчестнейший, лгун и обманщик. Если дойдет до вас какая-либо из его бредней, с отвращением отвергайте"[58]. А вот мнение о том же человеке святого Иоанна Кронштадтского: "Желаете ли, православные, знать, что я думаю о Льве Толстом?.. Он объявил войну... всему христианству. И как денница.. отторгнул своим хребтом третью часть звезд небесных, то есть Ангелов, сделал их единомышленниками с собою, так наш Лев, сын противления, носящий в себе дух его, своим рыканием и хвостом (см.: Откр. 12, 4) отторг... едва ли не третью часть русской интеллигенции, особенно из юношества".
Так что, на святителе Феофане, святом Иоанне, митрополите Антонии сказалось наследие советской публицистики? Неужели вся история полемики есть история полемики "пролетарской"? Полагаю, Валерий Львович достаточно начитан в древних отцах, чтобы вспомнить, что и они говорили о ересиархах весьма нелестные слова[59]. Да и в Писании апостолы не называют недругов Христовых "светом очей своих". Валерий Львович полагает, что о Льве Толстом надо говорить весьма уважительно потому, что через него многие люди дошли до истинного Евангелия. Но вот апостол Павел. Для неге детоводителем ко Христу был древнеиудейский закон. Пройдя по мостку Ветхого завета, апостол ступил на новозаветный берег и, оглядываясь назад, что же он там видит? Мнение апостола Павла о Ветхом Законе было настолько шокирующим, что переводчики до сих пор не могут решиться перевести буквально это его высказывание: "Берегитесь псов, берегитесь злых делателей, берегитесь обрезания... я... из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев, по учению фарисей... по правде законной - непорочный. Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа" (Флп. 3,2-8). Сор в последней фразе - это σκυβαλα (σκυβαλον) греческого оригинала и stercus древнего латинского перевода. Откройте словари и посмотрите значения этих слов. Значение "сор" дает не каждый словарь. Зато указываются такие значения этого слова, как "навоз, кал, испражнение, дерьмо". Еще прежде апостол Павел назвал дохристианские религиозные установления (даже не языческие, а собственные, еврейские, ветхозаветные!) "тщетой" (ζημια: убыток, ущерб, вред). Итак, иудаизм уже не просто "тщета", то есть ненужная трата сил, но и вред, и даже более того - "дерьмо".
Но если это говорит Павел о некогда Богоданном ветхозаветном Законе, - то как же должен относиться христианин к тем оккультно-языческим экспериментам, через которые он сам некогда впервые открыл для себя форточку в духовный мир?
Так что и к Валерию Львовичу приходится обратить вопрос, который я задаю обычно моим сектантским оппонентам: вполне ли вы понимаете, с кем вы спорите? Вы уверены, что то, что вам не нравится в моих словах, есть только лишь мое? А может быть, ваша аллергия на меня; - это аллергия вообще на Православие, на Евангелие, на святоотеческое предание? Если у вас аллергия лишь на меня, на мой стиль, - то это не страшно. Но вдруг то, что было мною сказано и что явилось для вас наиболее неприятным, сказано мною не от моего сердца (в котором, конечно, "рассредоточенна молитва, обрывочны мысли, фрагментарны сведения"), а от имени отцов и апостолов?
Стиль моих статей действительно полемичен. Но зато, вступая в полемику, я не становлюсь в позу вселюбвеобильной умудренной терпимости. У каждого свой стиль, свои литуратурные симпатии и антипатии. Я, например, не выношу слащаво-сентиментального стиля, нанизывающего бессмысленные красивости одна на другую, поскольку полагаю, что у каждой фразы должен быть конкретный смысл. Каждая фраза должна сообщать читателю что-то помимо уверения последнего в умении автора мастерить возвышенно-благочестивые штампы. Надеюсь, что никогда в мои тексты не проникнут фразы типа: "Собирается нынче Святая Русь не отделяя живых и мертвых, собирается воедино, она-то именно и есть доподлинно и во веки веков, а есть ли мы, будем ли, - о том речет Бог". Что означают сии стилистические возвышенности Бог весть. Зачем усомнился Валерий Львович в своем существовании - тоже неведомо. Я, по крайней мере, не сомневаюсь в своем существовании, да и в бытии Валерия Львовича не вижу оснований усомниться...
