И какие же нападки на игумена Иоанна увидел Никитин в моей статье? В связи с книгой Шипфлингера имя игумена не упоминалось мною вообще. Имя отца Иоанна встречается в моей статье дважды. Первый раз - в связи с тем, что игумен Иоанн объявил протоиерею Иоанну Свиридову благодарность за понесенные труды после того, как Патриарх Алексий критически отозвался о прокатолических передачах, выпускаемых протоиереем Иоанном Свиридовым на радио ОРОК. А второй раз в связи с тем, что по инициативе игумена Иоанна церковный орден был вручен Яншину. Поэтому защита В. Никитиным игумена Иоанна от моих нападок на последнего якобы в связи с книгой Шипфлингера "совершенно беспочвенна".
И даже в своем письме В. Никитин не проронил ни единого критического слова об отредактированной им книге. Никак не отмежевываясь даже теперь от языческого наполнения этой книжки, В. Никитин вновь делает вид, будто это христианская книга "католического священника", и тем самым заставляет предполагать, что и в его собственном уме оккультные симпатии неотделимы от христианства. Единственное, что узнали об этой книге читатели "Независимой газеты", также опубликовавшей это письмо В. Никитина, - то, что книга написана католическим священником и что она представлена на выставке Отдела религиозного образования. Это называется скрытая реклама книги. И на этот раз она ведется Никитиным уже не как частным лицом.
Здесь он уже выступает как главный редактор "Пути Православия" и как "член-корреспондент РАЕН". Сначала в защиту игумена Иоанна, "академика Российской экологической академии", выступил В. Шленов ("член-корреспондент Российской экологической академии"). Теперь тем же самым занялся "член-корреспондент Российской академии естественных наук". Этих "член-корров" роднит то, что ни одной ученой степени, ни одного открытия, ни одной научной книги нет ни у кого из них. Когда в РАЕН было объявлено о создании богословской секции, я недоумевал: зачем "естественникам" теология? Но после ознакомления со списком тех, кому было даровано право подписываться впечатляющим титулом "академик", все стало яснее. Это был умный шаг, усиливающий возможности католической пропаганды в России. В теологическую секцию РАЕН вошли только католики и филокатолики: Георгий Чистяков, Валентин Никитин и гораздо более мною уважаемый Ю. Шрейдер (более уважаемый прежде всего потому, что он, в отличие от своих сочленов, - открытый католик).
Но самое поразительное в письме В. Никитина - его отношение к антропософии. Вспомнив о том, что его юношеским увлечением была антропософия Штейнера, главный редактор православного журнала пишет: "Вынужден напомнить уважаемому оппоненту следующее место из Откровения: "Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою" (Апок. 2,4)".
Да неужто Христос осуждает отказ человека от оккультизма? Неужели ненавистна Спасителю перемена убеждений, приведшая человека от язычества к христианству? Неужто, по мнению В. Никитина, любой прозелит уже осужден? Неужто на Страшном Суде я услышу от Спасителя: "Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою, то есть то, что ты с кафедры атеизма посмел уйти в Троице-Сергиеву лавру и вместо целожизненной борьбы с Моею Церковью стал ее служителем"?!
Вопреки В. Никитину, не во осуждение, а во оправдание себе многие из нас смогут сказать на Суде: "Что доброго я сделал?.. Да почти ничего - разве что оставил прежнюю любовь свою и отказался от ложной веры и былых грехов своих..." И о таких людях говорит Златоустово толкование тех странных слов Иоанна Предтечи, которыми он встречает пришедших к нему за крещением фарисеев: "Если же кто со вниманием рассмотрит его слова, то и в самом обличении ("порождения ехиднины!") откроет похвалу им, потому что эти слова были произнесены им от удивления, что они, хотя и поздно, но все же смогли сделать то, что казалось некогда невозможным. В то время, когда он, по-видимому, поражает их, он открывает и прежнее их великое нечестие, и вместе с тем их дивную и неожиданную настоящую перемену. Как это могло быть (говорит он), что они, будучи детьми таких родителей и так худо воспитаны, начали раскаиваться? Откуда такая перемена? Кто смягчил суровое их сердце? Кто указал вам бежать от будущего гнева?" (11-я Беседа на Евангелие от Матфея, 1).
Никто не смеет попрекать христианина его раскаянным прошлым. Прошлое, если оно позади и не дает своих выплесков в настоящем, находится в месте, о котором Спасителем сказано: "Предоставь мертвым погребать -своих мертвецов" (Мф. 8, 22). Но остались ли только в прошлом оккультные увлечения В. Никитина? Или и по ею пору он не способен отличить христианства от теософии? Помнится, еще в конце 80-х годов (и уже в пору своего воцерковления и работы в церковном издательстве) В. Никитин продавливал к публикации на страницах "Журнала Московской Патриархии" литературное наследие Даниила Андреева...
В понимании В. Никитина, "в данном контексте Тайнозритель, согласно общеизвестному толкованию, советует ефесянам оставить гордость своего христианского ведения и трудничества, покаяться в теперешней своей холодности и возвратиться к прежним делам любви". "Общеизвестным" В. Никитин называет, очевидно, "Толковую Библию" под редакцией преемников А. П. Лопухина, где действительно есть такое толкование этого библейского стиха. Но "общеизвестное" никак не тождественно "общепринятому". Ничего подобного нет, например, в тех толкованиях на Апокалипсис, которые, вероятно, наиболее авторитетны для В. Никитина, - у протоиерея Сергия Булгакова и у протоиерея Александра Меня. Отец Александр напоминает, что Ефес - город теософов и оккультистов, поясняет, что в стихах 2, 1 -2 Господь хвалит ефесских христиан за то, что они избежали гностических симпатий к "оккультизму, теософии и к язычеству", и затем говорит о том, что у ефесян охладела их первая любовь ко Христу[62]. И никакого призыва "оставить гордость своего христианского ведения", никакого призыва творить "дела любви" по отношению к гностикам, никакого совета способствовать оккультистам в издании и распространении их книг в толковании протоиерея Александра Меня нет.
И даже в "лопухинской Библии" замечается, что причины нестойкости ефесян были связаны с их не вполне ясным христианским догматическим знанием". Это ровно то, что можно сказать и о В. Никитине.
Кстати, какие же дела любви были у ефесян) прежде, а затем, к огорчению Тайнозрителя, они уже не обнаруживались у них? Ответ Агнца таков: добрым, мол, в тебе было то, что "ты... испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы" (Откр. 2, 2). Дерзну эти слова приложить к себе: я испытал дела тех, которые называют себя православными катехизаторами, и нашел, что они не таковы.
А единственное доброе, что еще оставалось в ефесских христианах, - никак не экуменическое прекраснодушие. "Впрочем, то в тебе хорошо, что ты ненавидишь дела Николаитов, которые и Я ненавижу" (Откр. 2,6). Позволю себе напомнить, что "николаиты - это гностическая секта, своего рода антропософия и софиология первого христианского столетия...
Безусловно, моя любовь ко Христу, к Его Евангелию, к людям бесконечно далека от апостольского горения. Мне можно ставить в упрек мою безлюбовность, но нельзя попрекать меня моей ненавистью. Потому что ненавижу я то, что ненавидели апостолы, и то, что ненавидит Христос: оккультную мерзость.
Если В. Никитин сможет вообразить апостолы любви - Иоанна - редактирующим перевод какого-нибудь николаитского псевдоевангелия с греческого языка на латынь, то я лишь позавидую безграничности фантазии Валентина Арсентьевича. Если же он не сможет представить себе такую картину, - то пусть просто покается в собственном грехе.
В заключение я обещаю Валентину Никитину упоминать об этом его письме каждый раз, когда мне придется говорить или писать о проблеме апостасии, то есть о вероотступничестве христиан в предантихристову эпоху. Потому что самую искреннюю и замечательную формулировку того мотива, которым номинальные христиане будут оправдывать свое уклонение в язычество, как раз и высказал В. Никитин. Я имею в виду его дивный аргумент: оккультную книгу он редактировал как "частное лицо".
Именно таким будет массовое христианство в "эпоху Водолея". Именно такой будет последняя апостасия. Как христианин - я хожу в храм, а как "частное лицо" - занимаюсь "трансцендентальной медитацией". И даже епископ сможет сказать: "Ну и что, что я на прошлой неделе поклонялся статуе богини Кали? Это я делал как частное лицо; я был без омофора. А христианским епископом я работаю по утрам в воскресенье". Ну да, литургия - это "общее дело", официоз, а оккультизм - это мое, интимное, родное, внутреннее, это "частное дело"...
Я не понимаю: В. Никитин свою христианскую совесть в конце каждого рабочего дня запирает в Отделе религиозного образования и далее считает, что до своего следующего рабочего дня он уже пребывает в статусе "частного лица", которое совсем не обязано быть христианином? Вопрос ведь не только в том, что официальный катехизатор Московской Патриархии способствовал проникновению оккультной книги в Россию. Вопрос в том, что это сделал христианин. Я понимаю, что можно различать жизнь "главного редактора" и "частного лица". Но как разделить жизнь "частного лица" и "христианина"? Христианином надо быть всегда. Идолам нельзя кланяться даже в нерабочее время. Оккультизм нельзя проповедовать даже находясь в отпуске.
