— Как она относилась к матери? — спросила я. — Об этом у вас когда-нибудь заходил разговор?
Вика пожала плечами.
— Обычно, — сказала она. — С раздражением.
«Ничего себе, обычно! — подумала я. — Отстала я от жизни, однако. И слава богу, пожалуй!»
— Подробней! — потребовала я, напомнив Вике о распределении между нами ролей, о чем она, похоже, начала подзабывать.
— Я плохо помню, — забормотала она, наморщив лоб. — Говорила она когда-то, как только мы с ней познакомились, что не может чего-то матери простить. Что-то такое она не должна была делать… Ксения Давыдовна то есть. Но что именно, она мне не сказала. Это был ее секрет. А потом больше об этом не говорила, но про мать всегда с раздражением вспоминала.
— А про отца? — спросила я. — Про отца она что-нибудь говорила?
Вика усмехнулась.
— С чего бы это она стала про отца плохо говорить? — сказала она. — Не знаю, как уж она его уговорила, но он ей каждую неделю по две сотни баксов отваливал, а иногда и больше, как позавчера например. А она мне не захотела долг полностью отдать. Из-за этого и подрались.
— И сколько же у нее было денег? — спросила я, очень заинтересованная новым обстоятельством.
— Точно не знаю, — ответила Вика. — Но пачку мне она толстую показывала, дразнила. Несколько тысяч баксов, наверное.
— Их ей отец дал? — спросила я.
Вика кивнула.
— Гелька сказала, что отец. Я еще спросила, как это он раскошелился? А она засмеялась и сказала, что просить надо уметь. И что я этому никогда не научусь, потому что…
— Что потому что… — подтолкнула я ее. — Потому, что я тупая дура, — пробормотала Вика.
Я засмеялась.
— Ну это она преувеличила. Правда — немного, самую малость. Наверное, ты и драться полезла потому, что почувствовала, что она в чем-то права.
Вика сверкнула на меня глазами, но ничего не сказала.
— Ладно, оставим это, — усмехнулась я. — Меня твои обиды не интересуют. Интересует меня вот что. Я уверена, что Геля не сама себя убила. Это было не самоубийство, а самое настоящее убийство.
Вика смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых я читала, однако, не удивление или несогласие, а желание высказать свою версию вчерашнего события. Я, конечно, предоставила ей возможность высказаться.
— Ну, что ты по этому поводу думаешь? Кто бы мог ей помочь вчера упасть с одиннадцатого этажа?
— Американец! — выпалила она. — Этот парень!
Она ткнула пальцем в фотографию.
— Объясни! — потребовала я. — Почему именно он?
— А что тут объяснять! — заволновалась Вика. — Гелька сама мне говорила, что встречается с ним несколько месяцев, хотя раньше я его никогда и не видела. Но она всегда скрытная была. Так вот после той прогулки, когда мы сфотографировались, она прибежала ко мне на следующий день ширнуться и сказала…
Голос ее почему-то понизился до шепота, наверное, она бессознательно воспроизводила то, как ей сообщала это сама Геля.
— …что беременна от него. Что заставит его на себе жениться и уедет с ним в Америку. У него, она говорила, денег навалом.
— И ты поверила? — усмехнулась я. — Обычный треп, чтобы тебя позлить.
— Может быть, и треп, — ответила Вика. — Но я помню, как она голову к потолку запрокидывала и как у нее глаза блестели, когда она про это рассказывала…
— Ну, хорошо, ладно, пусть не треп, — согласилась я. — Ну и что же из этого?
— Как — что! — возмутилась Вика. — Да на фига ему с его деньгами на Гельке жениться, она же отнимет у него все деньги и самого выгонит! Это же не трудно понять, когда ее узнаешь получше. А если она с ним несколько месяцев встречалась, он мог и сообразить, чего она от него хочет! Не совсем же дурак!
— Ну, это еще неизвестно, — пожала я плечами. — Мог сообразить, а мог и не сообразить. Кроме этих соображений, доказательства у тебя есть?
Она молча помотала головой.
— Ладно, — сказала я. — Тогда давай свой паспорт. Я тебе объявляю подписку о невыезде. Из Тарасова чтобы — ни ногой. Все равно не спрячешься. Сидеть будешь тихо и о нашем разговоре — никому! Поняла? Особенно Рустаму и родителям Гели. Ни слова! Ты мне сегодня помогла, и я помогу тебе, если ты будешь вести себя правильно. Надеюсь, ты хорошо меня поняла?
Окончательно поверившая в то, что отделалась легко, Вика расслабилась, разревелась и принялась растирать по лицу слезы кулаками.
— Паспорт! — напомнила я.
Продолжая всхлипывать и вздрагивать плечами, она достала из стоящей под столом сумочки свой паспорт и протянула мне.
— Жить пока будешь у Рустама, — сказала я ей. — Если он будет тебя выгонять, позвонишь «02» и сообщишь дежурному, что он наркодилер. Если не хочешь неприятностей, про свои дела с наркотиками не упоминай. Если мне понадобишься, я сама тебя найду. Все! Привет Рустаму!
Нагрузив ее таким образом, я поспешила из квартиры. Дверь за мной захлопнулась с треском, как будто Вика надеялась, что с закрытой дверью будет чувствовать себя спокойнее. Но я-то знала, что никакого спокойствия на душе она теперь не дождется. И не только потому, что теперь о ее делах с наркотой знает еще кто-то, кроме заинтересованных, так скажем, лиц. Очень скоро она сообразит, что даже не спросила меня, кто я и какую структуру представляю. И тут же сообразит, какую глупость сморозила, поддавшись моим угрозам. И, конечно же, вспомнит слова Гели о том, что она «тупая дура», и почувствует, что она была на сто процентов права. Какое уж после этого спокойствие…
Лифтом я, конечно, не воспользовалась, предпочтя спуститься по лестнице. Не люблю чувствовать себя в клетке, а его зарешеченная кабина очень напоминает клетку. Кое-что во вкусе свободы я тоже понимаю.
Глава 5
Я читала Фрейда и хорошо помню все его толкования символов сна. И про лестницы, и вообще про ритмические движения тоже помню. Но я с ним категорически не согласна! У меня всегда возникают совсем другие ассоциации, когда я думаю о лестнице. Это просто путь к какой-то цели. Или высокой, или низкой. Я уверена, что мое толкование образа лестницы более точное, чем у Фрейда. Я себе уже не раз доказала это. Дело в том, что, когда я спускаюсь по лестнице или поднимаюсь, не имеет значения, голова моя всегда работает четко, мысли сами складываются в логические схемы и приводят меня к выводам, которые я не могла бы так быстро сделать, идя по ровной поверхности.
Пока я спускалась с пятого этажа, я успела уложить в голове всю полученную мной только что информацию и определила для себя несколько главных направлений дальнейшего расследования.
Во-первых, я хотела убедиться, не врет ли мне Вика. Теоретически у нее мог существовать мотив для убийства Гели Серебровой. Причем мотив комплексный, в котором сочетаются психологические причины с чисто меркантильными. Ей нужно было расплатиться с Рустамом за наркотики. Если она живет у него постоянно, значит, должна много. Или очень много. Иначе давно бы уже расплатилась. А Геля показывала ей толстую пачку денег… Кстати, куда они делись, эти деньги? Ксения Давыдовна ни словом мне не обмолвилась, что при Геле были найдены деньги. Могла, конечно, и милиция позариться на такую сумму. А могло их при ней уже и не быть. Да, вопрос пока повисает без ответа.
Впрочем, я отвлеклась. Если денег у Гели найдено не было, это может означать, что их у нее отняла Вика и помогла своей подруге расстаться с жизнью. Это решило бы ее проблему с Рустамом, а кроме того, избавило бы от насмешек со стороны Гели. Правда, я в ее голосе особой ненависти не услышала, когда она рассказывала о подруге, но на «тупую дуру» она, по-моему, очень болезненно отреагировала. Могло бы это стать для нее поводом к убийству? Вряд ли. Но в сочетании с материальным мотивом — вполне могло бы.
Остановившись на четвертом этаже, я достала сотовый телефон и набрала номер редакции.
Трубку сняла моя секретарша Марина.
— Мариночка, радость моя, найди мне срочно Ромку! — воскликнула я, едва услышав ее голос. — Очень нужен!
— Простите, кто это? — опешила Маринка. — Ольга, ты, что ли? Что с тобой…
«Нет, туго все-таки Маринка иногда соображает, — подумала я. — Да ничего со мной не случилось. Вылечилась я от скуки и апатии, только и всего. Незачем мне напоминать о них!»
— Ольга! Прости, не узнала! — словно в ответ на мои мысли воскликнула Маринка. — Сейчас найду! Он здесь, рядом. Сейчас трубочку ему передам.
«Зря я так про нее, — тут же раскаялась я. — Все сообразила, молодец!»
— Алло! Оля, это Рома, — услышала я голос моего воспитанника, которого я с большим трудом отучилась наконец бессознательно принимать за своего сына. — Ты где?
— Где я, это совершенно неважно, — ответила я. — Важно то, что мне нужна твоя помощь.
— Какая? — обрадованно спросил Ромка. Он хороший мальчишка и дышит ко мне неровно, но я, конечно, не подпускаю его на короткую дистанцию. Ни мне, да и ни ему это не нужно, по-моему.
