К полудню, когда я уже извелась от жары и ничегонеделанья, караул на кусту сменился. Новый ворон уселся на соседнюю ветку, а старый улетел, очевидно, на обеденный перерыв отправился. Велев себе запастись терпением, я вновь откинулась в траву, сорвав широкий лист какого-то растения и положив на лицо – в небе не было ни облачка, и солнце припекало всё сильнее.
Вечер принёс с собой прохладу и всё усиливающуюся тревогу. Соглядатаи в очередной раз сменились, а Белого Волка не было ни слуха, ни духа. Я же не могу вечно торчать на этой поляне. Уж не говоря о чувстве голода – оно благополучно скончалось, но жажда…
Тускло замерцали звёзды. На западе угасали малиновые отсветы. Белого Волка не было. Ворона слетела с куста и опустилась на самой границе поляны, что-то клюнула на земле и нахально каркнула, заскакав ко мне. Нащупав под рукой булыжник, вросший в землю, с трудом выцарапала его из плотного переплетенья корней, швырнув в ворону, словно шар для боулинга. Он был слишком велик, чтобы кинуть от плеча, и птица потешно заскакала, удирая и возмущённо каркая. Конечно, никакого вреда подобным образом этой твари причинить невозможно, но хоть наглеть не будет.
Неожиданное холодное дуновение заставило меня взглянуть туда, откуда я вытащила камень, и судорожно отползти в сторону. Из-под земли бил свет, чистый поток ярко-белого света. Повеяло холодом. Как странно… на вид-то он тёплый…
Время шло и ничего не происходило – свет не ослабевал, но никакой видимой угрозы небыло. Ворона опять неподвижно застыла на своём посту. Отбросив опасения, я вернулась на прежнее место и осторожно заглянула в освещённую каверну. Ничего непонятно, потому что не видно. А если пощупать? Что служит источником света?
Рука словно погрузилась в ледяную воду – нагнувшись над каверной, пыталась нащупать хоть что-то, но даже когда погрузилась в свет по плечо – ничего, кроме холодной пустоты не ощутила. В чём же дело, откуда свет? И почему вдруг так закружилась голова? Ах да… я же давно ничего не ела, плюс постоянное напряжение… Холод потёк по плечу, холодной змеёй разлёгся вдоль позвоночника, проник в грудь, сдавив сердце… Луч света неожиданно качнулся и растёкся, заливая светящимся половодьем всё вокруг.
Наверное, так умирают. Когда физическая оболочка отторгает душу – освободившуюся от бренного тела, невесомую, послушную самому лёгкому дуновению эфира…
Меня несло вверх. По крайней мере, так казалось. Над морем кипящей магмы, сквозь обжигающие свет и пламя, жара которых я не чувствовала, не ощущала. Только холод. Холод и ту разновидность страха, что сжимает сердце и душу в ледяном спазме, оставляя ясной голову.
В необозримых просторах света наметились уплотнения – словно сухой осенний лист, по воле ветра, меня влекло к ним. Я ничего не могла с этим поделать – даже просто упереться ногами в землю, и закричать, что не пойду туда. Не хочу, не могу, боюсь… Свобода воли – вроде бы, без неё можно и обойтись? А попробуй-ка, и отдашь всё, что угодно, даже душу прозакладываешь, если только найдёшь кому. Свобода воли, как и совесть – товар неходовой и залог ненадёжный…
Структура… Молекулярная решётка невероятной сложности. Меня несло к ней – прямо на пылающие, невыносимым для глаз, белым светом, атомы, на связующие, сверкающие разноцветными огнями тонкие росчерки нитей.
Не хочу, не хочу туда – потому что между «атомами» и «нитями» вьется и кружит, и застывает на миг не кто иной, как Золотой Полоз. И на фоне этой структуры – он червяк, не более. И кто для него тогда я? Пылинка? Атом? Нет, это слишком крупно. Тогда уж кварк или глюон. Строительный кирпичик мирозданья…
Меня поднесло совсем близко к одному из «атомов», разросшемуся до размеров футбольного поля, нависшего над головой, и в беззвучный мир эфира ворвался шелест воды – говор лесного ручейка, журчанье подземного родника. Ворвался и спустя миг рассыпался на сотни голосов, смеющихся, бормочущих, кричащих и рыдающих, проклинающих и молящих. Кого и о чём? Не знаю… но в этом ярко-холодном мире, меня вдруг пробрала дрожь – от неожиданного узнавания, от горечи и боли разорвавшей сердце – где-то там, в бренном мире: я узнала голос. Он плакал и умолял, кричал и требовал: борись, борись, борись!.. Ты должна, ты можешь, а значит – возвращайся! Ради нас, ради брата, ради всех, в ком теплится искра божественного огня – возвращайся!!!
И мир вздрогнул – заполыхало пламя – не это, белое, холодное – тёплое пламя костра, камина, дающее тепло и прогоняющее ночные страхи, как тёплые родительские руки, надёжней которых не сыщешь ни камня, ни металла. И меня отпустило – пылающая решётка ушла вверх, скрылась в сияющей пелене, а я падала. Падала, как порою летала в снах – возвращаясь к себе. В тварный мир, к бренному стуку сердца и гулу крови в венах, к затёкшим от крепкого сна рукам, и головной боли из-за неудобного положения.
Света не было. Каверна потемнела, стала похожа на обычную ямку в земле. Замаскировалась. Я убедилась в этом, когда смогла приподняться на локтях.
Глубокая ночь, клонящаяся к рассвету – туманная россыпь звёзд в вышине. Темно. Долго же продолжался мой «полёт», больше похожий на кошмарный бред. Может, это и был бред? Ведь я… я слышала голос мамы. Не может быть. Не может, потому что, если она жива и помнит меня – она бы вернулась к нам. Обязательно вернулась. Наверное, я просто заснула, и всё приснилось: и свет из ямы, и полёт и молекулярная структура… Это был сон, глубокий и крепкий – поэтому-то я так замёрзла и тело занемело.
Вновь растянувшись на траве, стала смотреть на звёзды, но вскоре решила, что сидеть всё-таки немного теплей. И обхватив себя за колени, вскрикнула от ужаса, не почувствовав руки. Вскочила, попутно зацепив ногой что-то мягкое и гладкое, притаившееся у ног, что возмущённо каркнуло. Попыталась в предрассветном сумраке рассмотреть, что случилось.
Рука была на месте, то есть, её никто не отгрыз и не расклевал, она просто стала… прозрачной. Прозрачной до самого плеча – ровно как погрузилась в холод света. Не сон? Это был не сон? Может, я до сих пор сплю? Сквозь едва заметный абрис руки было видно слабое мерцанье звёзд и зарождающееся малиново-оранжевое свеченье на востоке… Скоро солнце взойдёт. Я проснусь и, наверное, увижу хоровод из чёрных птиц и Золотого Полоза. Как я устала от этого. Мне, и впрямь, не вернуться отсюда…
Вновь опустившись на землю, сжалась в комок, баюкая пострадавшую руку, наблюдая, как невысоко над землёй прыгают алые бусины вороньих глаз: ближе и ближе. Сон во сне. Так они и сводят людей с ума? И человек перестаёт понимать, где же реальность? Стоп. Это не может продолжаться вечно. Надо успокоиться. Либо этот сон закончиться, либо нет, и тогда – я не сплю. Надо ждать. Хотя бы рассвета…
Впав в какое-то душевное оцепенение, я равнодушно наблюдала за вороной, прыгающей по поляне – соглядатай меня не беспокоил; за расцветающим под первыми лучами небом, похожим на чудесный сад, полный весенних цветов; прислушивалась к шепоту листвы и трав, и ждала.
Словно дождь – грязь со стекла, солнечный свет смывал тьму с мира. Тьму и страхи, тёмные сновиденья. По ставшей прозрачной коже кто-то провёл кистью с пастельной акварелью, и чем выше поднималось светило этого, чужого мне мира, тем гуще становились мазки – гуще и шире. Солнечный свет всегда – Свет.
К полудню кожа перестала просвечивать окончательно, я встала с травы и начала искать спуск с горы. То, что Белый Волк не вернется, стало окончательно и бесповоротно ясно. Я помнила, как пылала Чёрная скала, и помнила удар, откинувший Белого Волка в пламя. Сны этого Мира – не совсем сны. И то, что ты спишь, не значит, что ты не проснёшься. Что ж. Я рассматривала и такой вариант развития событий…
Белый Волк. Последние дни
Пахло палёной шерстью и горелой травой, воняло горелыми перьями и обуглившимся вороньим мясом. Огонь схлынул. Чёрная скала стояла на обгоревшей, чёрной земле. У её подножия лежал белый волк и отчаянно чихал. Да, припечатай его так Владыка о какую другую скалу – сломал бы хребет, а так… а так, только думает, что сломал. Только всё равно – плохо. Всё равно – лапы не держат, дрожат, и каждый сантиметр тела отбит и болит, да и Хранительнице пришлось несладко. Змей входит в полную силу, значит… значит это последняя душа, что нужна ему для завершения структурирования. Воссоздания Ядра. И он каким-то образом дотянулся до её Сил. Чем же он её достал?
Он попытался подняться, но лапы в очередной раз подогнулись, и Белый Волк с почти человеческим стоном вновь повалился на землю. Тех крох Силы, что теперь доставались ему, явно не хватало. Проклятый Змей.
Сжав челюсти, он заложил уши и глухо, низко заворчал. Золотой Полоз не слышал этого рыка – пока он был не всесилен, иначе бы вернулся и добил противника. Как бы ни был сейчас Белый Волк слаб и беспомощен – этот рык был клятвой, тихой и беспощадной клятвой, обещающей одному из них смерть.
