и даже директор нашей школы. Приехал на денек из псковской экспедиции дядя Игорь. Знакомые медсестры и санитарки в этот день казались совершенно другими, счастливыми людьми. То и дело на секунду из толпы появлялись папа или Валерий – они здорово руководили всем происходящим. Особенно мне понравилось, что все стояли там, где хотели, и никто никого не строил. Одна санитарка попыталась было расставить всех по линейке и освободить лучшее место для главврача, но папа быстро ей объяснил, что праздник затеян не для главврача, а совсем наоборот – для пациентов детского возраста. Она вроде бы не обиделась. Просто отошла в сторону.
Я поначалу чувствовал себя немного разбитым. Второй день пытаюсь дозвониться до Алексея, а он трубку не берет. Утром звонил ему – тишина. Потом пришло сообщение от Инны: «Извини, Костя, Алексей сейчас не может говорить». Я не понимал, что это значит. И от этого волновался еще больше.
Праздник начался внезапно, без объявления. На лужайку вышел папин знакомый цирк: дрессированные пудели прыгали через обручи, гусь командовал лисой, медведь танцевал «Барыню», умный попугай разговаривал с публикой. Клоуны выполняли особую роль – они подходили к зрителям, здоровались с ними за руки, обнимали, фотографировались, тормошили слишком замороженных. Трудно было не улыбнуться в ответ таким добрым, благодушным существам. Зрители, поначалу немного неуверенные, постепенно расслаблялись и чувствовали, что в их скучной больничной жизни происходит что-то невероятно важное, редкое, удивительное. И я чувствовал то же самое. Хотя я не очень внимательно смотрел представление. Мне всё время хотелось оглядываться назад, чтобы посмотреть на человека, который с утра помогал мне с коляской.
Мои одноклассники тоже не стояли на месте, они раздавали зрителям воздушные шарики.
Ко мне приблизилась связка разноцветных шаров, такая огромная, что, казалось, они двигаются сами по себе.
От связки отделился оранжевый шарик и поплыл ко мне.
– Привет! – закричал он Юлькиным голосом. – Держи!
Из гущи шаров вынырнуло знакомое веснушчатое лицо, такое красивое, такое веселое… Увидев его, я страшно обрадовался, что мы сейчас все вместе, на одной лужайке между больничными корпусами.
– Юля, познакомься, – представил я человека, который во время всего праздника стоял за моей спиной. – Это Владик, мой брат.
22
Юлька посмотрела на Владика, Владик посмотрел на Юльку, и между ними забилось высоковольтное электричество. Аж затрещало! А я даже не огорчился, даже погордился за Владика, ведь он мой брат, и было бы обидно, если бы он не понял, какая Юлька классная. Может, теперь она перестанет по любому поводу коситься на Субботина. В общем, пусть это буду не я, а Владик.
Прямо на глазах я становился таким мудрым, что и не описать.
А праздник между тем продолжался. Клоуны и клоунессы стали разносить угощение: пироги, пирожные и фрукты. Это Валерий с кем-то договорился, я знаю.
Нам с Владиком тоже дали по тарелочке. На моей лежал аппетитный капкейк с розовой шапочкой. Я ему обрадовался, как родному, ведь за последний месяц он буквально стал моим талисманом. Даже не смог съесть его от волнения, так и сидел с бумажной тарелкой в руке, уставившись на его ровную розовую шапку.
Я ощущал себя взрослым и необыкновенно счастливым. И все вокруг, как мне казалось, были счастливы. Но вдруг среди оживленных и как будто проснувшихся лиц я заметил одно нерадостное. Это был мой знакомый из больничного коридора, тот самый парнишка, с которым я когда-то пытался познакомиться.
– Я скоро вернусь! – крикнул я Владу и Юльке, хотя они, похоже, успели забыть о моем существовании.
– Привет! – сказал я грустному парнишке, подъезжая поближе. – Помнишь меня? Я Костя.
Выражение его лица стало меняться прямо на глазах, как будто включили горелку и постепенно увеличивали огонь: началось с малого сияния, но чем больше он узнавал меня, тем больше оживал.
– П-п-привет! – ответил он, и я вновь удивился птичьему клекоту, который он издавал. – Я М-м-миша… Я т-т-тебя помню…
– Тебе нравится? – спросил я.
– Д-д-да, – сказал он, – с-с-собачки очень умные…
Потом, медленно загружая слова, он поведал мне, что лежит в этой больнице уже второй месяц, что ему ужасно скучно, что он прочитал все книги в больничной библиотечке, что ему совсем не с кем поговорить и что он хочет стать надежным бортмехаником или великим авиаконструктором.
Парень был просто золото. Мне как-то сразу стало весело, и я подумал, что надо бы Алексея с ним познакомить, когда он вернется. С Мишей было так же легко, и оттого всё время хотелось с ним разговаривать.
– Ты не против, – начал я, пугаясь собственной смелости, – если я буду иногда навещать тебя здесь? Мне кажется, это можно будет устроить. Мы сможем вместе гулять…
Он задумался:
– А нам р-р-р-разрешат?
«Бедный парень, – подумал я. – Наверное, ему всё время всё запрещают». Мне захотелось его обнять, но не просто как друга или брата, а как-то охватить его коконом своих рук, спрятать там, помочь ему не бояться. И я твердо решил, что уговорю своих взрослых привозить меня к Мише как можно чаще. А пока я сделал простую вещь – протянул ему тарелку с розовым капкейком. По краешку бумажной тарелки тянулась надпись: «Кулинарная школа Джейми Оливера».
– Возьми, брат, – сказал я ему. – Вот увидишь, он принесет тебе счастье.
23
Как только мы приехали домой, я бросился к компьютеру и начал звонить Алексею. Мне не терпелось рассказать ему всё, как было, пока еще картинки праздника сменялись у меня перед глазами и не превратились в одно застывшее воспоминание.
Долго никто не подходил. Наконец экран ожил. Но вместо Алексея на экране появилась Инна, расстроенная и хмурая.
– Костя? – спросила она, хотя и так было понятно, что это я.
– Да. А где Алексей? Мне нужно столько ему рассказать!
– Алексей не может подойти.
Что это значит? С момента нашего знакомства никогда не случалось такого, чтобы он не мог подойти. Я в одну секунду позабыл все заготовленные заранее слова. Сейчас самым важным было найти Алексея, посмотреть ему в глаза, услышать его голос.
– Где он?! – я, кажется, закричал.
– Костя, Алексея сегодня прооперировали.
В сердце стало гулко, как внутри колокола.
– Он… Он жив? – спросил я, от страха изо всех сил вцепившись в подлокотники своего кресла. Мне казалось, что я весь скукожился до размеров грецкого ореха.
– Жив, конечно, жив! – воскликнула Инна и хрипло закашлялась.
Грецкий орех раскололся, и я снова стал собой. Я задышал.
– А когда сможет ходить?
– Пока ничего неизвестно, Костя.
Ее позвали, и она поспешила со мной попрощаться:
