в глаза, затем обняла его за шею.
– О, Лей! Это наконец пришло?
– Что ты имеешь в виду? – спросил он не сердито, но с оттенком мрачности, как будто боялся ответа.
– Лей, – сказала она, – ты не должен больше ее видеть. Лей, ты ведь поедешь завтра, не так ли?
– Почему? – спросил он. – Это не похоже на тебя – прогонять меня, Лил.
– Нет, но я знаю. Я, кто с нетерпением ждет встречи с тобой, как с самой милой вещью в моей жизни. Я, кто предпочел бы, чтобы ты был рядом со мной. Я, кто лежит, ждет и прислушивается к твоим шагам, я посылаю тебя, Лей. Подумай! Ты должен уехать, Лей. Уезжай немедленно, ради себя и ради нее.
Он встал и улыбнулся ей сверху вниз.
– Ради меня, возможно, но не ради нее. Глупая девчонка, неужели ты думаешь, что весь твой пол такой же пристрастный, как и ты сама? Ты не видела ее так, как я видел ее сегодня вечером, не слышала ее остроумия за мой счет. Ради нее! Ты заставляешь меня улыбаться, Лил.
– Я не могу улыбаться, Лей. Ты не останешься! Что хорошего может из этого получиться? Я так хорошо тебя знаю. Ты не успокоишься, пока снова не увидишь свою Венеру, и тогда … Ах, Лей, что она может сделать, кроме как любить тебя, но потерять? Лей, все, что было раньше, заставляло меня улыбнуться, потому что с ними я знала, что у тебя было целое сердце; я могла заглянуть в твои глаза и увидеть свет смеха в их глубине; но не в этот раз, Лей, не в этот раз. Ты должен уехать. Обещай мне!
Его лицо побледнело под ее пристальным взглядом, и вызывающий взгляд, который так редко появлялся в ее присутствии, появился в его глазах и около его губ.
– Я не могу обещать, Лил, – сказал он.
Глава 5
Любовь таилась в облаках, в тумане,
Я слышал, как он сладко пел в горах:
Напрасно ты бежишь – повсюду я,
В долине тихой и на горном склоне!
В чистых, птичьих тонах голоса Стеллы музыкальные слова доносились из открытого окна ее комнаты наверху и через открытые французские окна студии старика.
Слегка вздрогнув, он отвернулся от мольберта и посмотрел в сторону двери.
Стелла пробыла в доме всего три дня, но он уже кое-что узнал о ее привычках и знал, что, когда ранним утром услышит прекрасный голос, поющий у окна, он может ожидать, что вскоре войдет обладательница голоса.
Его ожидания не были обречены на разочарование. Голос прозвучал на лестнице, в холле, и через мгновение дверь открылась, и Стелла стояла, с улыбкой глядя в комнату.
Если он считал ее красивой и обаятельной в тот первый вечер ее приезда, когда она устала от тревог и путешествий и была одета в запыленную одежду, будьте уверены, он считал ее еще более красивой теперь, когда легкое сердце почувствовало себя свободно, и поношенное платье уступило место белому и простому, но все еще изящному утреннему платью.
Миссис Пенфолд много работала в течение этих трех дней и с помощью модистки из Далверфилда преуспела в заполнении небольшого гардероба для "своей юной леди", как она научилась ее называть. Старый художник, не знавший о силе женщин в этом направлении, наблюдал за преображением с внутренним изумлением и восторгом и никогда не уставал слушать о платьях, шляпах, жакетах и накидках и был скорее разочарован, когда обнаружил, что грандиозное преображение было осуществлено за очень небольшую плату.
Яркая и прекрасная, она стояла в дверях, словно воплощение молодости и здоровья, ее темные глаза со смехом созерцали нежный, полный удивления взгляд старика, – взгляд, который всегда появлялся в его глазах, когда она появлялась.
– Я потревожила тебя, дядя? – спросила она, целуя его.
– О нет, моя дорогая, – ответил он, – мне нравится тебя слушать, мне нравится тебя слушать.
Она прислонилась к его плечу и посмотрела на его работу.
– Как это красиво! – прошептала она. – Как быстро идет работа. Я слышала, как ты спустился сегодня утром, и собиралась встать, но я так устала … Ленилась, не так ли?
– Нет, нет! – сказал он нетерпеливо. – Мне жаль, что я побеспокоил тебя. Я спустился так тихо, как только мог. Я знал, что ты устанешь после прогулки. Ты должна мне все рассказать об этом.
– Да, приходи завтракать, и я расскажу тебе.
– Должен ли я? – сказал он, неохотно взглянув на свою картину.
У него была привычка завтракать на ходу, рисуя, пока он ел и выпивал чашку кофе, но Стелла настояла на том, чтобы он изменил то, что она назвала очень дурной привычкой.
– Да, конечно! Посмотри, как красиво это выглядит, – и она мягко подвела его к столу и усадила на стул.
Старик подчинился со вздохом, в котором не было совсем сожаления, и, все еще напевая, она села напротив кофейника и начала наполнять чашки.
– И тебе понравилось? – спросил он, мечтательно глядя на нее.
– О, очень, они были так добры. Миссис Гамильтон – милейшая старушка, а доктор … Что заставляет его так много улыбаться, дядя?
– Я не знаю. Я думаю, что врачи обычно так делают.
– О, очень хорошо. Что ж, он тоже был очень добр, как и мисс Гамильтон. Это было действительно очень мило, и они так много обращали на меня внимания, задавали мне всевозможные вопросы. Иногда я едва знала, что ответить. Я думаю, они думали, что, поскольку я выросла в Италии, я должна была говорить с сильным акцентом и выглядеть совершенно по-другому для них. Я думаю, они были немного разочарованы, дядя.
– О, – сказал он, – а кто еще там был?
– О, священник, мистер Филдинг, действительно очень серьезный джентльмен. Он сказал, что редко тебя видел, и надеялся, что увидит меня в церкви.
Мистер Этеридж потер голову и выглядел довольно виноватым.
– Я полагаю, что это был ответный удар для меня, Стелла", – сказал он довольно печально. – Видишь ли, я не часто хожу в церковь. Я всегда собираюсь пойти, но я обычно забываю о времени, или я блуждаю в полях, или в лесу, и забываю о церкви, пока не становится слишком поздно.
– Но это очень нехорошо, отвратительно, – серьезно сказала Стелла, но в ее темных глазах блеснул огонек. – Я вижу, дядя, я должна заботиться о твоей морали так же, как и о твоей еде.
– Да, – кротко согласился он, – заботься, заботься.
– Ну, потом был мистер Адельстоун, молодой джентльмен из Лондона. Он был
