Обняв своих подруг за плечи, Тэсс, в патриотическом порыве перепутав страницы истории, заявила:
– Мы показали им второе Ватерлоо!
После убийства Маргоне, пока владельцы гостиницы из Генуи еще не назначили нового заместителя, его функции временно исполнял Ансельмо. Сидя в своем новом кабинете (за стойкой администратора ею заменил Пьетро, а Энрико совмещал обязанности начальника грумов и лифтера), он был застигнут врасплох неожиданым появлением крайне возмущенного Пампарато.
– Значит, мою дочь теперь хотят убить?!
– Спокойнее, Людовико, спокойнее!
– И вы еще смеете говорить мне о спокойствии, когда убивают мою дочь?
– Она просто получила то, что заслужила.
– Если вы так говорите, я ухожу отсюда!
– Ну и проваливайте! Сегодня же вечером, чтобы духу вашего здесь не было, и вашей жены и дочери тоже!
– Что? Вы согласны на мой уход? Вы что, забыли, что "короля кроличьего паштета" знают во всей Италии?
– Плевал я на ваш паштет!
– Этого не может быть! Да вы в своем уме?
– Нет, я уже не в своем уме, и все это из-за Пампарато!
Ансельмо вскочил со своего кресла и, схватив Пампарато за плечо, процедил ему прямо в лицо:
– Заруби себе на носу, придурок: вы, Пампарато, вот где у нас сидите! И ты, и твой паштет из кролика, и твоя дочь, и твоя придурковатая жена! Можете убираться отсюда хоть сегодня, никто об этом не пожалеет! А на кухне тебя сможет заменить любой мальчишка, потому что, если хочешь знать, ты по-свински готовишь, Людовико! А теперь мне некогда развлекаться с тобой, у меня полно работы. Выбирай: либо ты вернешься на кухню, либо можешь собирать свои вещи! Говори, что ты решил, и проваливай отсюда!
Пампарато был мертвенно-бледен. Он посмотрел Ансельмо прямо в глаза.
– Ты оскорбил меня, Ансельмо! Ты оскорбил всю мою семью и мое умение! Однажды тебе придется за это расплатиться! Клянусь святым Репаратом, моим заступником с самого детства! Так вот! Я никуда не уеду и посмотрю, хватит ли у тебя смелости выставить меня за дверь!
– Пошел вон, клоун!
Дон Паскуале долго раздумывал, как ему поступить: попросить ли англичанок вернуться к себе на родину, или подыскать в Сан-Ремо другое жилье, но, не желая ссориться с авторитетными кругами, пригласившими их в Италию, и понимая, что им осталось жить здесь всего лишь какой-то десяток дней, он решил замять скандал. Великодушие директора заставило всех побежденных в этой схватке держаться на той же высоте. Сьюзэн и Фортунато помирились между собой, и он убедил англичанку в том, что между ним и Джозефиной, преследовавшей его, ничего не было. Напуганный столь частыми проявлениями силы Тэсс, Пьетро прохладно относился к англичанке и вновь обратил свой взгляд к Джозефине, надеясь окончательно отвратить ее от Фортунато. Энрико же по-прежнему обожал Мери Джейн и каждый день открывал в ней новые положительные качества, среди которых умение постоять за себя занимало далеко не последнее место.
В одно прекрасное утро Сьюзэн решила, в виде исключения, подольше полежать в постели и заказала себе завтрак прямо в номер. К ее великому удивлению, с подносом в комнату вошла Джозефина. Англичанка сквозь зубы процедила ответ на ее приветствие и, опасаясь нового нападения, решила держаться начеку. Открывая шторы, Джозефина неожиданно спросила:
– Мисс… Почему вы хотите отобрать у нас наших парней?
– Но…
– Вы ведь знаете, что у вас с ними никогда ничего не получится.
– Почему вы так думаете?
Джозефина указала на поднос с завтраком.
– Фортунато никогда не сможет есть по утрам эту гадость, которую вы называете порриджем!
Сьюзэн поняла, что ей предстоит новое сражение за честь и славу английской кухни. Горя патриотическим негодованием, она уже было встала на ноги, как тут Джозефина неожиданно расплакалась, что свело на нет воинственный порыв мисс Рэдсток. Дочь Альбертины, всхлипывая, произнесла:
– Ма ке! А что теперь будет со мной?
– Вы найдете себе другого жениха!
– А мой сын найдет себе другого отца, да?
– Ваш сын?
– Ну, бамбино, которого я сейчас вынашиваю и чей отец – Фортунато.
– Ох!
На этот раз Сьюзэн упала на подушку и обильно смочила ее слезами. Довольная Джозефина вышла из комнаты.
К одиннадцати часам Фортунато чувствовал себя настолько счастливым, что ему хотелось призвать в свидетели своего счастья каждого клиента, который обращался к нему за ключом. Он поднялся и выставил грудь колесом, когда еще более красивая, чем обычно, Сьюзэн подошла к нему и положила на стойку какой-то сверток.
– Это для вас, дарлинг[19]!
Крайне удивленный, он неловким движением развернул сверток и застыл от удивления, обнаружив там целлулоидную куклу.
– И это для меня?
– Точнее – для вашего ребенка.
– Простите, не понял?
– Для бэби, который будет у Джозефины и отцом которого являетесь вы!
– Но… но, Сьюзэн, это… Этого не может быть! Кто… кто мог вам сказать такую глупость?
– Ваша жена!
– Моя…
Если бы Фортунато в эту минуту сказали, что папа римский назначил его личным секретарем, это поразило бы его меньше.
– Ма ке! О какой жене вы говорите?
– О Джозефине! А может, у вас их несколько? Надеюсь, вас не удивит, что после всего этого я попрошу вас подготовить мой счет? Я иду собирать вещи!
Сьюзэн быстро направилась к лифту, и Фортунато ничего не успел сказать в ответ. Когда он пришел в себя, то сразу же побежал к матери и рассказал ей обо всем, что произошло, заодно поведав о своем отчаянии оттого, что не может защитить себя от вымыслов Джозефины. Донна Империя молча поднялась.
– Я сама это улажу!
Она поднялась лифтом на последний этаж. Донна Империя подошла к двери комнаты и без стука вошла. Стоявшая в лифчике и трусиках Джозефина от испуга вскрикнула. Не говоря ни слова, кастелянша подошла к ней и влепила две звонкие пощечины. Ровным голосом она спросила:
– Ты поняла, за что?
– Нет!
Не успела Джозефина поднять руку для защиты, как получила еще две пощечины.
– Ну что, к тебе вернулась память, Джозефина?
– Кажется, да…
– Тогда надевай платье и быстро, а то я занята, и мне некогда возиться с тобой!
Джозефина еще не успела окончательно привести в порядок одежду, как донна Империя схватила ее за руку и увлекла за собой к лифту. Они спустились на второй этаж. Кастелянша постучалась в дверь и втащила за собой Джозефину в комнату Сьюзэн, где та, обливаясь слезами, укладывала предусмотрительно захваченные с собой шерстяные вещи обратно в чемодан. Донна Империя вытолкнула Джозефину вперед.
– Говори!
И синьорине Пампарато пришлось рассказать, что она ни от кого не ждет бамбино, а между ней и Фортунато никогда ничего не было, кроме неразделенных чувств. Сьюзэн была так счастлива, что сразу же простила клеветницу, расцеловала ее и предложила свою дружбу.
Когда донна Империя вернулась к себе в кабинет, она сказала сыну:
– Ма ке! Видишь, как все было просто? Можешь всегда положиться на свою маму, фиглио мио[20]!…
А в это время, захлебываясь от радости, Сьюзэн объясняла Мери Джейн и Тэсс, почему она раздумала уезжать, и сказала им, что любит Фортунато еще больше, чем прежде.
Словно собака, потерявшая след, комиссар Прицци, доверив инспектору Кони наружное наблюдение за гостиницей, бродил по всем коридорам и закоулкам "Ла Каза Гранде" в поисках возможного виновника убийства. Он шнырял по комнатам, перерывал в них шкафы, допрашивал прислугу и, наконец, довел всех до состояния полного страха. Прицци очень хотелось, чтобы убийца Маргоне все еще находился в гостинице потому, что, во-первых, это устраивало его самого, поскольку он не любил утомительных переездов, и, во-вторых, потому, что, следуя здравому смыслу, это должно было быть именно так, а не иначе. Естественно, он уже знал о стычке между Джозефиной и Фортунато, переросшей в потасовку, в которой англичанки одержали верх над туземцами. Не соглашаясь с общественным мнением, в котором преобладала мысль о том, что происшествие явилось следствием любовной размолвки, Массимо полагал, что кроме ревности, у этой ссоры могла быть и другая причина, и связывал эту причину с убийством Маргоне. А когда комиссар Прицци вбивал себе что-то в голову, никто не мог разубедить его в этом.
По случайному стечению обстоятельств, директор, сидя в кресле за колонной, случайно услышал короткий разговор, происшедший между Джозефиной и Пьетро.
– Правда, что донна Империя тебя ударила?
– Это не твое дело!
– Я никому не позволю поднимать на тебя руку!
– Ты не имеешь права ни запрещать, ни позволять мне!
– Ма ке! Неужели ты собираешься опять вернуться к Фортунато после всего, что он с тобой натворил?
